Ира приступала к своим повестям издали и с тщательностью «Ил-2», заходящего на штурмовку колонны фашистских танков. Слушатель терпел, ожидая начала бомбометания, но, к его удивлению, «Ил» отворачивал с курса и повторял заход еще раз. А потом еще и еще, и через несколько минут слушатель начинал осознавать, что он угодил в ловушку.
С неменьшей тщательностью Ира относилась в своих рассказах к деталям, подробно описывая тех добрых людей, кто порекомендовал ей сходить на фильм «Обещание на рассвете», во что эти люди были одеты, рекомендуя ей посетить фильм «Обещание на рассвете», и что она подумала, когда ей посоветовали этот необычайный фильм посмотреть.
История длилась и длилась, подробности становились все более подробными, Ира рассказывала с захлёбистым придыханием, в особенно острых местах Ира Смерть хватала слушателя за руку – и он вздрагивал – ожидая появления ну хоть какого-нибудь плохенького маньяка с топором, – но появлялась всего лишь тетка с попкорном, она проходила мимо Иры, занявшей не свой ряд, и смотрела на нее пещерным медведем.
Страдальцы, вынужденные все это выслушать, ожидали, что сага о съехавших в канаву закончится значительно грандиознее, по крайней мере, высадкой инопланетного десанта и схваткой за будущее, но финал истории повергал всех в уныние – машину просто вытаскивал проезжающий мимо трелевочник. И так заканчивались все Ирины ро́маны – стакан разбивался, десять рублей исчезали безвозвратно, в кинотеатре Ира пересаживалась на свое место. Все. Слушатель испытывал крайне противоречивые эмоции, с одной стороны, он был рад, что муки наконец закончились, с другой стороны, ощущал, что его сильно надули. А Ира, напротив, была счастлива, успокаивалась и некоторое время не подыскивала себе новую жертву.
Синцов очнулся от воспоминаний. Грошев, в отличие от Иры, рассказывал хорошо, коротко и интересно.
– Так вот эта чудесная литературная девушка из Петербурга была талантлива, надо признать. Она не только украсила своими стихами страничку «Новости культуры» воскресного «Гривского наблюдателя», она еще вела литературную студию при Доме творчества юных. Но и этого литературной девушке было мало, погрузившись в пыль и Лету городского архива, девушка обнаружила, что сразу после революции в Гривске наблюдался совершенно неквантифицируемый взрыв литературной активности.
Красиво говорит, подумал Синцов. Правильно. Приятно слушать, хоть в бумагу сразу записывай. Неквантифицируемый взрыв литературной активности – мало кто в шестнадцать будет так вычурно изъясняться. Многие в тридцать так не умеют, мычат только, ржут да матерятся. А тут неквантифицируемый взрыв. Нет, Грошев точно похож на литературного героя, все они в книгах так говорят.
– Ей было тяжелей всех, – продолжал Грошев. – Если гимнастику здесь хоть как-то понимают, то с поэзией скучновато. Было у нас тут недавно два поэта, один гармонист, другой тракторист, оба сгинули от неприкаянности.
Грошев скорбно хихикнул.
– Тут, Константин, поэзию признают только в двух видах: шансон – это раз, рэп – это два. Мало кто тянется к высоким идеалам. А эта девушка тянулась. Она выяснила, что в двадцатых годах в Гривске жили два брата Дятловых, Федор и Филарет. Братья писали стихи, издавали самодельные газеты, устраивали драматические представления и журфиксы, пытались расшевелить обывателей словом и делом, несли грузы своих искусств в народ. Даже книгу написали, «Пир Велеса» называлась, впрочем, дальше рукописи роман не сдвинулся…
Синцов слушал. Грошев рассказывал. История эта была ему явно хорошо знакома, так что Синцов даже подумал, что сам Грошев посещал литературный кружок и изучал наследие канувших братьев.
Братья Дятловы терроризировали Гривск, но успеха не снискали, время было суровое, а Гривск не походил на столицу, и творческие выкрутасы среди местного населения вызывали раздражение и в ту пору. Братьев часто били, несколько раз сбрасывали с моста, а один раз уставшее от буйства актуальной культуры население привязало Федора и Филарета к железной дороге. Почти сорок минут братья в ужасе ожидали прибытия поезда, но потом выяснилось, что привязали их в тупике и на всякий случай перевели стрелку.
Братьев это не впечатлило, они посидели недельку, после чего взялись за старое. В один прекрасный день они увели коня председателя губернского обкома товарища Чумбарова-Лучинского, выкрасили животное в зеленый цвет и расписали своими стихами. За это оба получили по полгода исправительных работ, надо признать, работы эти Дятловых не исправили тоже, освободившись, они и дальше продолжали чудить.
Литературная девушка из Петербурга решила восстановить биографию братьев и вдохновила на эти розыски членов своего кружка. И они, воодушевленные этой идеей, три года по крупицам восстанавливали историю семьи Дятловых, сидели в архивах, ездили в экспедиции, писали историкам и краеведам. Литературная девушка из Петербурга говорила, что наследие братьев Дятловых станет украшением истории искусств Нечерноземного региона, что это жемчужина, долгие годы укрытая от мира, и что их задача подарить эту жемчужину российской культуре.
– Царяпкина там была активисткой, – сказал Грошев. – Как-то она слишком близко к сердцу приняла эту историю, даже разыскала тот тупик, где беспутных братьев привязали к железнодорожному полотну, и провела там акцию «Сосиски и стихи» – члены литературного кружка читали стихи Дятловых и поедали жареные сосиски. Дошло все до того, что они решили открыть музей братьев Дятловых, стали собирать экспонаты…
Грошев поглядел на подоконник.
– Кстати, эту чугунную дрянь, которую Царяпкина уволокла, изваял Филарет, – сказал Грошев. – По пьяни, скорее всего.
Грошев замолчал, Синцов не мог понять, как именно он замолчал – иронично или, наоборот, сочувственно. Музей братьев Дятловых. Однако.
– А потом за литературной девушкой приехал жених, – закончил Грошев.
– И что?
– И вся духовность как-то усохла.
Девушке разом надоело глодать неблагодарный и черствый хлеб изгнанья, ей стало невыносимо тяжко свинцовое небо провинций, она запрыгнула в белоснежный «Лексус» и унеслась в парижские дали. Синцову показалось, что Грошев тоже был разочарован в девушке – в том, что она покинула тех, кого так неосторожно приручила, наверное, все-таки и Грошев состоял в дятловском кружке.
– Это было ударом для ее последователей, тяжелым таким ударом. Они так и не оправились, если по-настоящему.
Грошев кивнул сам себе.
– Царяпкина до сих пор верит, что она вернется. И поддерживает огонь.
– Какой огонь?
– На маяке, я же говорил.
А еще и умный, подумал Синцов. Нет, то, что Грошев не дурак, он давно понял, но вот сейчас понял, что Грошев еще и умный. По-настоящему.
– Огонь на маяке одиноких душ имени товарища Чумбарова-Лучинского, – добавил Грошев.
Глава 6. Общество вымерших дятлов
Бабушка сидела на скамейке под яблоней и сосредоточенно выжимала лимоны. Рядом с ней стоял чугунный пресс для цитрусовых, бабушка разрезала лимон, помещала его в пресс, тянула за рычаг, сок послушно стекал в большой стакан. От этого витаминного зрелища рот у Синцова наполнился слюной, захотелось плюнуть.
– Соку будешь? – поинтересовалась бабушка. – Чистая польза витамина С.
– Кисло ведь… – поморщился Синцов.
– Зато шлаки растворяет, – пояснила бабушка. – И для суставов хорошо. Только так и спасаюсь. А еще петрушку полезно в молоке уваривать, тоже все растворяет.
Бабушка дернула за рычаг пресса еще раз, наполнила стакан лимонным соком и, не разбавляя водой, стала пить через соломинку.
– Так Лев Толстой оздоравливался, – пояснила она. – Лимонное очищение организма называется. От всего помогает.
– Он еще в поле пахал, – напомнил Синцов.
– В поле пусть трактор пашет, – ответила бабушка. – Я свое отпахала, хочу умереть спокойно. А твой отец мне нервную систему расшатывает.
– Как это?
– Каждый день звонит и интересуется здоровьем.
– Правильно…
– Ненавижу притворщиков. – Бабушка допила вторую половину сока. – Зачем звонить каждый день, если можно раз в неделю? Я начинаю подозревать, что он ждет не дождется.
– Чего?
– Летального исхода, – пояснила бабушка.
– Да брось, ба…
– Точно тебе говорю, – бабушка улыбнулась. – Меня похоронить, дом продать, Гривск забыть, как страшный сон. Твой отец Гривск с детства ненавидит.
– За что?
Бабушка не ответила.
– Может, мне чего поделать? – спросил Синцов. – Картошку окучить? Или яблоню опрыскать?
– Да я уже с утра окучила, – сказала бабушка. – А опрыскивать только через две недели, по первоцвету я уже брызгала. Ты, Костик, иди погуляй лучше, воздухом подыши. На речку сбегай, там уже купаются, кажется. Только на АРЗ не ходи, там вьюн, все подряд тонут и тонут, каждый год по восемь штук.
