— Информация… Здесь еще есть над чем работать. Вина?
— Спасибо.
Она наполнила два витых оранжевых бокала из тяжелого граненого графина.
— Хозяйство ваше растет, как видно. Один из печатных станков с виду совсем новый.
— Да, верно. Пять лет назад мы лишь раз в неделю снимали зал на втором этаже. Сейчас у нас четы ре собственных здания.
Меня очень интересовал процесс становления Храма, но я сдержала любопытство, чтобы не про демонстрировать если не нотки осуждения, то оттенка подозрительности. Придет пора и для любопытства.
— Очень впечатляет, — повторила я. — Я сделаю взнос в фонд библиотеки. — Разумеется, Ронни не ожидала от меня существенных пожертвований, и я решила подождать до понедельника.
— Хороший выбор, — похвалила она, не глядя на мою грошовую одежонку. — Вероника поглощена идеей создания бесплатной библиотеки.
— Удивляет также ваша политическая активности.
— То есть то, что религия пачкает руки о мирские дрязги? Нужны сдвиги в законодательстве, иначе мы до самого Судного дня будем заниматься исключительно предоставлением ночлега да кормежки.
— Но не кажется ли вам… — Я не договорила, поскольку появилась Мари. Она внесла поднос с несколькими блюдами. Поставив тарелки на стол, Мари, к моему удивлению, удалилась, оставив нас вдвоем. Марджери, положив на свою тарелку совсем немного, сосредоточилась на моей особе. Куски курятины в эстрагоновом соусе, гарнир из глазированной моркови, картофеля, салата. Некоторое время она уделяла внимание исключительно еде, тщательно прожевывая пищу, запивая ее каким-то чаем из трав, на поверхности которого плавала долька лимона. Я предпочла бокал немецкого фруктового вина.
— Вы что-то хотели сказать, — улыбнулась хозяйка.
— Не кажется ли вам, что нетрадиционность, скажем так, вашей религиозной ориентации сыграет против вас на политической арене?
— Не думаю. Одни увидят в этой нетрадиционности мою преданность выбранному курсу, другие отмахнутся от нее как от второстепенной эксцентричной причуды.
— Надеюсь, вы правы, — согласилась я из чистой вежливости, однако Марджери приняла это за безоговорочную поддержку.
— Спасибо. Я молилась и много раздумывала о вас и о вашем предложении. — («Предложении!» — взвилась я внутренне.) — Учение мое носит слишком личный характер, пора его универсализировать. Следует к нашим проектам добавить еще один, академический. Провести работу в указанном вами направлении, пригласив наиболее выдающихся мыслителей в этой области. Может быть, даже и журнал начать издавать. На том самом станке, который простаивает.
Черт бы ее побрал, подумала я, и потом сразу: купить хочет. Очевидно, мысли мои отразились на лице, потому что хитроумная комбинаторша отложила вилку и подалась ко мне.
— Я не предлагаю вам делать ничего, что бы противоречило вашим желаниям, Мэри. Вполне понимаю и принимаю, что со многим сказанным и сделанным мною вы не согласны. Но я не хочу меняться. Я хочу учиться. Ради себя самой и ради Храма. Мне нужно знать, как ваш мир подходит к вопросам, над которыми я бьюсь в одиночку. Я в понедельник всю ночь не спала, сокрушалась своей заносчивости и близорукости. Как петух, раскопавший жемчужное зерно и не знающий, что с ним делать. Мне нужна помощь, Мэри, и я на вас рассчитываю. Я не прошу у вас стопроцентной отдачи, не требую поступить ко мне на службу. Но вы мне нужны, чтобы начать путь. Прошу вас.
Ну как тут можно отказаться? Я, во всяком случае, не настолько черствая особа. Когда Мари появилась со вторым подносом (кофе и земляника — это в январе-то!), я уже согласилась провести цикл занятий с Марджери и прочитать лекцию для ее гвардии в конце месяца.
Добившись желаемого, хозяйка откинулась на спинку стула.
— Расскажите мне о себе, Мэри, — попросила она. — Вероника намекает, что ваша биография богата темными тайнами и захватывающими приключениями.
Я мысленно пообещала Веронике добрую взбучку.
— Ронни преувеличивает. Во время второго года обучения обстоятельства вынудили меня покинуть Оксфорд на месяц с лишним. Вернувшись, я никому ничего не рассказала, и это возбудило догадки и пересуды. Через несколько месяцев я попала в катастрофу, что вызвало новые толки, на этот раз хоть на чем-то основанные. Механизм возникновения слухов наверняка вам знаком. На самом деле я всего лишь студентка. Не совсем простая, но все же студентка. Мать у меня была англичанка, отец из Америки, оба умерли. Есть дом в Суссексе, знакомые в Лондоне, интересуюсь женским движением и теологией.
— Основательно интересуетесь. А что вы думаете о том, что услышали и увидели в нашем Храме?
Я хотела было отделаться очередной вежливой банальностью, но поняла, что вопрос задан серьезно. Опустив чашку на стол, я принялась обдумывать ответ — честный и в то же время не слишком откровенный. Марджери терпеливо ждала, и я схватилась за бокал.
— Примерно через десять лет после распятия Иисуса, — начала я, — родился на востоке еврей по имени Акива. Простой пастух, не умевший ни читать, ни писать до зрелых лет, но ставший одним из величайших раввинов иудаизма. Акива, как и Иисус, учил притчами, колючими байками. Он, кстати, основоположник иных нововведений, касающихся положения женщин. Отвечу одним из его высказываний: «Бедность столь же к лицу дщери Израилевой, сколь красная упряжь белой лошади».
Я опустила дорогой бокал на скатерть дорогого полотна и подобрала последние ягоды.
— Вы не одобряете богатства.
— Только не считайте меня социалисткой. Я имею в виду эстетическую сторону бедности, не примите это как личное замечание.
— Вас беспокоит злоупотребление фондами. Но понимаю. Что касается меня, то я бы с удовольствием разделила все с сестрами моими. Но в Библии если прецедент, касающийся расходования драгоценны благовоний, вызвавший неудовольствие Иуды.
— Погребальное помазание и использование благовоний в качестве повседневной парфюмерии — несколько разные вещи, — усмехнулась я. — Ваше сравнение хромает.
Марджери явно рассердилась.
— Вопрос не так прост, — отрезала она. — Чтобы достучаться до иных толстолобых особ, до которых обязательно надо достучаться, необходимы мишура, показуха, внешний лоск. Представление о нас как об аскетах-фанатиках лишь повредит делу. Нужен определенного рода баланс: доза показной гордыни людям и искренняя кротость перед Богом. Власть и роскошь — разумеется, искушения. Смирение, дисциплина, самоотречение необходимы для верного следования идее.
Меня поразили ее слова, точнее, то, как они были сказаны. Я не была свидетельницей ее экзальтации, но вспомнила рассказ Вероники. Глаза Марджери засверкали, она подалась вперед, как будто собираясь схватить меня за плечи… Затем она на мгновение опустила веки, протянула руку к кофейнику и наполнила наши чашки.
— Знаете, вы коснулись темы сегодняшней вечерней проповеди.
— Неужто?
— Да. Мощь, сила, власть. Звучит агрессивно. Я иногда употребляю термин «устранение бессилия». В субботу в зале можно уловить напряженность, энергию, даже злость. Как я уже говорила вам, право голоса — сплошной обман, направленный на то, чтобы убедить женщину, что она удерживает позиции, занятые во время войны. В действительности же права женщины владеть имуществом, решать судьбу детей, расторгнуть жестокий и унижающий ее брак и множество иных прав, для мужчины само собою разумеющихся, — эти права остаются чисто номинальными, и ситуация та же, что и сто лет назад. Движение суфражисток расколото, дезорганизовано, и я вижу здесь широкое поле деятельности для Храма.
— Изменение законодательства?
— Поддержка предложенных изменений, подготовка избирателей, работа с членами парламента. Нужны женщины в парламенте.
— Собираетесь баллотироваться?
— На севере Лондона через два года освободится место. Присматриваюсь к нему. Вас, похоже, что-то смущает?
— Избиратели скептически отнесутся к женщине-проповеднику в качестве кандидата. В Америке это нормальное явление, но у нас…
— Не согласна. Англичане — народ разумный, главное для них — пригодность кандидата для работы, а не такие декоративные мелочи, как пол или религиозные убеждения. И я постараюсь, конечно, воздействовать на настроение избирателей-самцов. — Тут мы усмехнулись вместе.
Марджери еще поговорила о политике, о предстоящей демонстрации у парламента, о разводе — предстояло первое слушание закона, о полезности прессы в обработке избирателя. Она могла бы говорить еще долго, если бы не появилась Мари, напоминавшая всем своим видом о напряженности дневного графика хозяйки.
— Бог мой, как время летит! — воскликнула Марджери. — Мэри, прошу прощения, но мне пора бежать. Большое спасибо за визит, надеюсь, в понедельник увидимся. И вот что: я помню о красной упряжи.
