В ответ на мое молчание на его лице исчезает настороженность, и он выглядит более человечным.
— Я не кусаюсь.
Я вздыхаю и добавляю:
— Хорошо. Но я все равно думаю, что нам стоит обратиться в полицию.
— Давай сначала все обсудим и посмотрим, какие у нас есть варианты.
— Хорошо, — соглашаюсь я, вздыхая, как будто я делаю ему одолжение.
Я поднимаюсь по ступенькам и переступаю порог его парадной двери, но он останавливает меня мягким прикосновением руки к моему плечу. От этого прикосновения у меня по позвоночнику пробегает дрожь, и я не могу не задаться вопросом…
Когда в последний раз ко мне прикасался мужчина, к которому я испытывала влечение?
Никогда.
Ну, не с тех пор, как он прикасался ко мне в последний раз, но это вряд ли считается. Он сделал это, чтобы доказать свою правоту. Чтобы доказать, что меня привлекает он, а не Джон. И, к сожалению, он слишком хорошо доказал свою правоту, и теперь я с болью осознаю это каждый раз, когда оказываюсь рядом с ним, поскольку при одном только его виде я беспомощно превращаюсь в путаницу спутанных гормонов.
С тех пор как началась моя золотоискательская кампания, я лишь однажды попыталась найти мужчину, который хотя бы отдаленно меня привлекал. Когда-то давно я пыталась подцепить Ашера, который был мне более чем симпатичен. Я увидела его в баре за пределами кампуса вместе с Эйми и Люси и решила, что он — настоящий джекпот. Он молод, красив и более правдоподобен, чем я с кем-то вроде Джона.
А еще у него больше влияния в этом городе, чем у всех, кого я когда-либо встречала. Социальная служба ни за что не отказала бы Ашеру Блэку в просьбе об опеке.
Но Ашер отшил меня почти сразу, как только я к нему обратилась. Он обращался со мной так, будто со мной что-то не так, и, возможно, так оно и есть. Но не из-за того, что я копаю золото. Я не стыжусь и никогда не буду стыдиться того, что исчерпала все возможные варианты, чтобы вернуть Мину.
Мне стыдно за то, что я позволила своему гневу, ревности и разочарованию взять верх над собой. И как плохо я относилась к Люси, Эйми и многим другим, кто встречался на моем пути.
И на долю секунды я потакаю своему влечению к соседу Джона. Я позволяю себе задуматься, что было бы, если бы мы были нормальными, и меня пригласили бы в его дом при нормальных обстоятельствах.
Захотел бы он меня?
Прижал бы меня к стене и поцеловал?
Повел бы меня наверх и осыпал бы мое тело похвалами, как Джон делал это с моим двойником?
— Подожди, — говорит он, бросая на меня странный взгляд, когда замечает мое выражение лица, и, к счастью, отгоняя отвлекающие мысли.
Я наблюдаю, как он подходит к стене напротив нас и нажимает несколько кнопок на том, что, вероятно, является его системой сигнализации.
— Хорошо. Все чисто.
Я делаю несколько шагов вперед, и как только я это делаю, дверь за мной автоматически закрывается с громким стуком. Я слышу несколько странных звуков, один из которых похож на звук гидравлики, и только после этого оборачиваюсь.
Я наблюдаю, как стальная пластина, выкрашенная под темную деревянную дверь, скользит по внешней двери, образуя второй защитный слой. Через несколько секунд после этого раздаются три громких щелчка, похожих на поворот нескольких замков.
Вот это да!
Зайдя в его дом, я поняла, что этот человек, скорее всего, связан с мафией. Но эта система безопасности? Зачем она нужна?
Это безумие.
Во что я ввязалась?
16
Гнев никогда не вспыхивает
без причины, но она редко
бывает уважительной.
Бенджамин Франклин
НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ
Не. Блядь. Вероятно.
Кто-то следит за Рыжей младшей, и тот факт, что ей удалось его поймать, говорит мне, что это очередной бездарный халтурщик, пробующий свои силы в деле о пяти миллионах долларов.
И вряд ли они стали бы следить за ней, если бы не видели ее со мной в ночь перестрелки. А это значит, что Джекс, парень, который стрелял в нас той ночью, врал мне, когда говорил, что у него нет напарника.
Я вообще-то впечатлен.
Я не думал, что он способен на такое. Когда я допрашивал его той ночью, он болтал как маленький мальчик. К тому времени, когда я закончил допрос, у меня был номер его социального страхования, имя женщины, разбившей ему сердце, и обещание назвать всех его будущих отпрысков в мою честь.
От последнего предложения я с радостью отказался.
Но он продолжал.
П-первый мальчик будет Николайо.
Следующий будет Николас.
С-следующий будет Нико.
Следующий за ним будет Николаус.
А п-после него — Никлаус.
А если это будет д-девочка, я могу назвать Никки.
Или, м-может быть, даже Никита.
Николь тоже к-красивая…
Я ушел из подвала, где был и все еще держу его на руках, после того как он сказал "Николайо", но я смотрел, как он часами повторяет на видеозаписи, заикаясь, сотни вариантов моего имени, пока, наконец, не заснул на твердом полу.
Он все еще внизу, и если я пройду мимо открытой лестницы в подвал, Рыжая младшая наверняка услышит, как он плачет, потому что он так и делает. Он чертовски часто плачет. До такой степени, что я начинаю задумываться, нет ли у него каких-то проблем с развитием, о которых я должен быть внимателен.
Поэтому я обхожу это место стороной и веду ее на кухню.
Я предлагаю ей бутылку воды из холодильника, и мы оба занимаем места на барных стульях в конце кухонного острова.
— Меня зовут Минка, — наконец, говорит она.
Я киваю головой в знак признательности.
Имя ей подходит. Оно сильное, но женственное и уникальное. Я точно никогда не встречал никого, похожего на нее. В один момент она — разъяренный огненный шар, а в другой — эта женщина передо мной — не совсем кроткая, но и не совсем бесстрашная.
И я не знаю, как она может быть и тем, и другим.
В моей жизни все обычно черно-белое.
У меня есть четкие приоритеты, и, по большей части, я могу прожить свою жизнь эффективно, принимая решения легко и без лишней шумихи. Возьмем, к примеру, жизнь дяди Луки. Я любил его. Искренне любил. Но Реньери я любил больше, поэтому выбор между жизнью дяди Луки и Реньери был прост.
Его было легко сделать.
И если это решение не заставило меня смириться с жизнью, вести себя по-другому и не по характеру, как это делал бы сложный человек, то я не знаю, что заставит.
Сейчас, находясь так близко к этой женщине, я почти подавляю себя. Она ведет себя так по-разному каждый раз, когда я ее вижу, что я не могу не удивляться, как она может быть такой динамичной. Как она может быть такой сложной?
Я отбрасываю эту мысль, как только она приходит мне в голову, потому что, если я буду ее рассматривать, это может усложнить мою работу по убийству людей.
Я убиваю тех, кто убивает.
Все просто.
Черное и белое.
Никакой сложности.
Никаких слоев.
Все просто, и мне это нравится.
— Ник, — говорю я после долгого молчания, называя имя, которое я даю всем в наше время.
— Ник, — повторяет она, играя с моим именем во рту, и я не могу не задаться вопросом, как бы оно звучало из ее уст в разгар оргазма.
Я поправляю детский пушок, который вздымается при этой мысли, и принимаю к сведению, что мне нужно перепихнуться. Я еще не забыл, как чертовски возбудился, когда застал ее выходящей из дома Джона, и она чуть не упала со ступенек. На ней были джинсы, демонстрирующие ее длинные ноги и идеальную задницу, а рубашка задралась, когда она споткнулась, обнажив чертовски много кожи.
Может, она и вправду такая горячая, а может, мне действительно очень-очень нужно переспать. В конце концов, прошло уже довольно много времени, ведь не так уж много возможностей сделать это, когда ты на мушке и ты весь день сидишь дома.
Я даже не выхожу за продуктами. Я либо поручаю их одному из охранников, либо сам доставляю их, меняя службы случайным образом и используя свое вымышленное имя Ник Эндрюс в целях безопасности.
