— Скоро я отправлюсь к Эрешкигаль,[61] в Страну без Возврата. Там и поинтересуюсь, как на самом деле устроен мир и кто в нем верховодит? Как его имя и зачем боги переложили на наши плечи свои заботы? Зачем наградили нас душой и лишили бессмертия? Ныне же меня куда более волнует, устоит ли наш гарнизон в Харране во время осады, которую непременно начнет Нехао. Послушай, сын, мне не дожить до победы…
Кудурру, сидевший у окна, невольно, протестующе всплеснул руками, однако отец жестом перебил его.
— Зачем лукавить, я сделал все, чтобы ты сумел защитить трон. Он дорого мне дался. У меня не было отца, его убили воины Ашшура, когда мне было восемь годков… Они сожгли его заживо… Я стоял рядом и смотрел. Отцом мне стал Мардук. По его совету я не баловал тебя, старался, чтобы ты сам одолел тяготы, которые боги без меры накладывают на плечи смертных. Вот что я хочу сказать… Любимое развлечение небожителей — это смущать души черноголовых подобными вопросами, сеять в их головах сомнения, внушать гордыню, жадность, подлость и коварные намерения. Поддавшегося на подобные мысли они наказывают больнее всего… Гибелью отца в огне, смертью маленьких детей… Они милосердны и в то же время жестоки. Ты полюбился Мардуку, но это совсем не значит, что ты можешь презирать других богов. Вера скрепляет народ, справедливость его возвышает, и в этом деле важен каждый кирпичик. Вынь его — все зданье рассыплется.
* * *
Откуда-то издали ручьистым, вопрошающим голосом чтеца, что-то талдычившего о мудрости богов, в сознание проникла явь. Прояснились лица придворных, наблюдающих за мистерией, разыгрываемой в тронном зале.
Ану уста раскрыл,Так говорит богам, своим братьям:«За что мы к ним питаем злобу?Их труд тяжел, непомерны невзгоды.Каждый день они носят корзины,Горьки их плачи, стенанья мы слышим.Пусть создаст праматерь род человеков,Бремя богов на них возложим.Пусть несет человек иго божье!»Кликнули богиню, позвалиПовитуху богов, мудрейшую Мами.«О праматерь, сотвори человека!Да несет он бремя!Да примет труды, что Эллиль назначил!Корзины земли носить человеку!»
Навуходоносор прищурившись оглядел возможных преемников, сидящих возле трона. Полководец Нериглиссар время от времени позевывал. Его сынок Лабаши-Мардук, в первый раз допущенный в царский дворец и удостоенный чести лицезреть праздничную мистерию, устраиваемую во дворце, стоял возле деда и не отрываясь следил за происходящим. Скептически хмурился старший сын царя Амель-Мардук, тайно уверовавший в Яхве и в то же время до сих пор не нашедший в себе смелости прямо заявить отцу о недопустимости почитания кумиров повапленных.[62] Вот в чем загадка — обладая истиной в душе, он, не колеблясь, когда наступит его срок сесть на троне, поклонится кумиру, лизнет его выкрашенную золотой краской руку, во весь голос провозгласит великим. С каменным лицом взирал на происходящее Набонид, верный пес, соратник, умнейшая голова… Он первым одобрил и поддержал тайный замысел Навуходоносора, направленный против царя. Это понятно — после взятия Харрана, откуда Набонид был родом, именно Набополасар отдал приказ о разграблении города и храма бога Луны Сина Эхулхул.
Амтиду была второй, кто узнал об окончательном решении Навуходоносора. Царевич, не жалевший усилий, чтобы вернуть любимой женщине страсть к жизни, как-то поутру, всласть натешив ее, обмолвился, что на состоявшемся на днях военном совете был отвергнут его план проведения предстоящей кампании. Потом объяснил подробнее.
— Они решили держать оборону на рубеже Евфрата…
— Ты спорил? — спросила Амтиду.
— Да… Доказывал, что оборона левого берега не может являться самоцелью. Дело необходимо вести к захвату Каркемиша, только так можно прогнать Нехао в свои пределы. Промедление с решительным изгнанием египтян из Сирии и Палестины позволит им закрепиться на этих территориях.
Кудурру сделал паузу, вздохнул. Амтиду оперлась на локоть, склонилась над ним.
— Кто был против? Старики?.. — спросила она.
— Начальник царских боевых колесниц Нинурта-ах-иддин и другие дружки отца. Они назвали мое предложение «опрометчивым, оправдываемым исключительно молодостью наследника». Ах-иддин сразу сообразил, что взятие Каркемиша невозможно без генерального сражения, вот на это они без согласия отца решиться не могут. И вообще, теперь после взятия Ниневии, сражений они не одобряют — в какой-то беру, говорят, можно потерять все, что наработано за десять лет. Шамгур-Набу, начальник тяжелой пехоты, начал доказывать, что биться вдали от Вавилона с явно превосходящим нас по численности противником — дерзость, если не сказать, глупость.
Навуходоносор потянулся, закинул руки за голову, продолжил обиженным голосом.
— Да, это риск, говорю я, но одним только давлением нам не выжать египтян из прибрежных стран. Рано или поздно, на том или на этом берегу Евфрата, нам придется лоб в лоб столкнуться с врагом. К этому надо готовиться уже сейчас. Тактическое преимущество на нашей стороне — Нехао при подавляющем перевесе в силах до сих пор не сумел взять Харран, обороняемый Набузарданом. Неужели мы с таким опытным, сокрушившим Ашшур войском, не сумеем обеспечить стратегическое преимущество?.. Я спросил, они замолчали… Слова так и повисли в воздухе. Отец на заседании не высказался ни за, ни против, однако Шару сообщил, что правитель дал принципиальное согласие на оборону левого берега Евфрата, а штурм Каркемиша решил отнести на более позднее время и то только в том случае, если мы сумеем обеспечить заметный численный перевес. Это значит никогда…
Амтиду долго лежала молча, ноготочком почесывала плечо Кудурру, потом принялась выдавливать прыщики на теле мужа. Тот только ежился от удовольствия.
— Ты что-то надумал? — тихо спросила Амтиду.
— Да, и мне не обойтись без тебя.
— Это касается моего отца?
— И брата. Запомни, что следует говорить придворным — ты обратилась ко мне с просьбой разрешить отправить письмо в Экбатаны. Я отправлю Ушезуба и Подставь спину. Пусть этот проныра Ушезуб выведает, кого Киаксар намерен назначить командующим отрядами, высланными нам на подмогу. Вручишь Подставь спину золото из твоих запасов, так будет сохраннее. Оно потребуется им в Экбатанах.
Амтиду, навалившись на мужа объемистой грудью, припала к уху Кудурру.
— Ты хочешь, чтобы отец назначил Астиага?
— Да.
— Ты полагаешь, что вы вдвоем управитесь с Набополасаром?
— Почему вдвоем. Даром, что ли, я выступил на заседании совета. Больше половины командиров меня поддержали. Может, их смутило молчание отца, когда я объяснял свой замысел, но как бы то ни было слово не воробей. Я всегда смогу притянуть их к ответу за двоемыслие.
— А подождать нельзя?..
— Нет. Жизнь царя в руках судьбы. Никому неизвестно, сколько она еще поиграет ею, а время не ждет. Если мы в течение ближайших нескольких лет не одолеем Нехао, нам тогда действительно придется уйти в глухую оборону.
— Я боюсь… — призналась Амтиду.
— Я тоже… За тебя. За себя нет — отец поймет. У меня не осталось выбора, я должен защитить трон. Такое имя мне дали. Мудрый Набу поможет.
— Я с тобой. В случае чего нас сможет приютить мой отец.
— Нет, ласточка моя. Это тебя сможет приютить Киаксар, а мне в чужие земли хода нет.
— Ты будешь загадывать на удачу? Собирать прорицателей?..
Навуходоносор вздохнул.
— Я долго думал над этим… Нет, я не стану испытывать судьбу. Если Мардук и сын его Набу на моей стороне, то знамение ничего не решит. Кроме того, если я удалюсь для оракула, отец что-нибудь заподозрит.
— Это тяжкое бремя, — она поцеловала мужа в губы, шепнула вдогон. — Я с тобой.
____________________
Столб солнечного света лег на площадку, на которой лицедействовали лучшие мастера цеха дарителей зрелищ. Как раз в этот момент там появилась танцорка, изображавшая праматерь, мудрейшую Мами. Лицо ее было набелено, разноцветное одеяние с массивным золотым нагрудником скрывало телесный облик, на голове сияла корона. Чтец испытал новый подъем чувств и тоненьким, подбитым волнующей дрожью голосом возвестил ее слова, обращенные к сонму богов.
«Я не могу сотворить в одиночку,Только с Эйа закончу работу,Ибо только он освящает.Пусть глины мне даст, и я исполню».Следом обыденным, повествовательным баритончиком чтец произнес:Эйа раскрыл уста,Так говорит богам великим:Следующие слова чтец произнес густым, сдобренным пивом басом:«В первый же месяц, в день седьмой и пятнадцатыйЯ совершу обряд очищения.Один из богов да будет повергнут,[63]И очистятся боги, в кровь окунувшись.Из его плоти, в крови егоНамешает Мами глины!Воистину божье и человечье соединятся,Смешавшись в глине!Чтобы вечно мы слыхали стуки сердца.Пусть оживет разум во плоти бога…»«…»В первый же месяц, в день седьмой и пятнадцатыйОн совершил обряд очищения.«Премудрого»-бога, имевшего разумАнуннаки убили в своем собранье.Из его тела на его кровиНамесила богиня Нинту глины,Чтобы вечно слышали стуки сердца,Разум живет во плоти бога.Когда она замесила глину,Позвала Ануннаков, богов великих,Игиги, великие боги,Слюной своей смочили глину,Мами раскрыла уста:«Вы приказалиЯ совершила…Я вас избавила от работы,Ваши корзины дала человеку,Сняла с вас ярмо, дала человеку!»
В этот момент по знаку распорядителя празднества на башнях городского дворца в честь решения совета богов, в прославление их мудрости и милосердия, призывно зазвучали трубы. Следом музыканты, рассаженные позади сценической площадки, заиграли, а певцы запели древний, времен царя Хаммурапи гимн «Владычица вышняя, мать милосердная, в сонме великих светил…». Когда же чтец принялся рассказывать о процессе изготовления людей, музыканты под грохот барабанов принялись исполнять: «Э'ллиль дал тебе величье». Боевая песня была не совсем подстать происходящему на возвышении, но глава цеха музыкантов и танцоров хорошо знал вкусы царя. Этот марш был одной из любимых мелодий Навуходоносора.
