Это утверждение прозвучало саркастически, как плохая шутка. Однако мы восприняли его спокойно. Он продолжал: "Настоящими виновниками, извратившими партийную линию и заставившими вас страдать, были евреи. Да, это делали евреи, а не наша любимая Коммунистическая партия".
Это стало только вступлением. После небольшого замешательства он перешёл к объяснению того, что евреи, поколение за поколением, жили с уверенностью, что украинцы – антисемиты, и именно евреи ответственны за все унижения и лишения украинцев. Антисемитизма евреи никогда не забывали и не прощали. Они знали, как отомстить.
Это хорошо известный факт, продолжал он, что евреи, используя
Коммунистическую партию в качестве отправной точки для удовлетворения своих амбиций, проникли во все звенья центральных и местных органов власти, особенно – в органы безопасности и судопроизводства. Наше районное отделение ГПУ, отметил он, полностью находилось в их руках. Евреи использовали свои служебные положения для личных целей. Коммунистическая партия, приступив к политике всеобщей коллективизации, доверила местным властям и особым партийным представителям, таким как "тысячники", практически неограниченные полномочия. Евреи воспользовались ситуацией для того, чтобы отомстить украинцам. Они энергично начали отбирать хлеб у крестьян, вызвав голод в украинских селениях. Более того, евреи беззаконно объявили кулаками и "врагами народа" большинство крестьян и сослали их в лагеря и тюрьмы.
Всё, что говорил представитель, мы не могли просто проигнорировать. Подобные откровения и обвинения были совершенно неожиданными. Никогда раньше ни от одного партийного работника мы не слышали подобных антиеврейских речей. А теперь официальный представитель партийной организации открыто провозгласил, что евреи виноваты во всех ужасах, пережитых нашим селом с начала коллективизации. Что это было с его стороны? Попытка обелить
Коммунистическую партию и отвести от неё ответственность за все неправильные действия? Но ведь он сам являлся членом партии? Может быть, товарищ Цейтлин и был евреем, хотя мы этого и не знали. Но они все были такими, и они вроде как бы выполняли приказы и распоряжения
Коммунистической партии, действуя от её имени. И почему только товарищ Цейтлин является ответственным за все преступления, совершённые у нас на селе?
Но это было ещё не всё. В Советском Союзе с революции закон строго запрещал антисемитизм. Евреи оккупировали ключевые позиции в партийных и государственных органах и были руководителями на всех уровнях вплоть до самого верха. Антисемитизм строго преследовался законом. Безобидное высказывание или даже анекдот против евреев влекли за собой расстрел. А теперь представитель районной партийной организации открыто пропагандирует антисемитизм. Почему? Казалось, он открыто призывает к еврейскому погрому. Действует ли он по собственной инициативе или от имени партии? Представитель, разве только что не сказал: "Бей жидов, спасай Россию".
Но со своей тактикой представитель партии не имел успеха в нашем селе. Мы все уже такого натерпелись и боялись, что он провокатор.
Позже мы узнали, что он ездил по району и выступал с этой речью во всех деревнях и сёлах. Но куда бы он ни приезжал, народ молчал, боясь провокаций.
Товарищ представитель закончил своё выступление, собрал бумаги и поспешил к выходу, даже не поднимая глаз. Больше мы его никогда не видели. Член сельсовета занял его место на трибуне.
То, что случилось дальше, стало непроизвольным бунтом.
– Мы сыты тобой по горло! С нас довольно! – прокричал кто-то, как только член сельсовета попытался что-то сказать.
– Долой! – подхватил ещё кто-то сердитым голосом. – Мы тебя достаточно наслушались!
Члену сельсовета не терпелось говорить, и он перешёл на крик, размахивая руками, но шум в зале не прекращался. Тогда он схватил графин с водой и начал стучать по нему своим карандашом, но его голос и звон стекла утонули в злых выкриках и ругательствах возбуждённой толпы.
Вдруг к сцене подбежал молодой мужчина. Испуганный и беспомощный член сельсовета, загораживаясь руками, быстро отскочил к краю сцены и исчез в дверях.
– Вы все слышали, что сказал товарищ представитель, – прокричал молодой человек. – Нас всех обманули.
Так давайте же вернём наших лошадей и коров из вонючего колхоза пока не поздно!
– Даёшь! – откликнулась толпа.
– Прямо сейчас!
Молодой человек спрыгнул со сцены и побежал к выходу. Поддаваясь стадному чувству, все бросились за ним. Окна разбили, и дети стали выпрыгивать через них на улицу. Другие кинулись наружу через маленькую боковую дверь со сцены.
Оказавшись на улице, все наперегонки ринулись к намеченной цели.
– Быстрее! – поторапливал один из крестьян свою жену. – Быстрее! А то кто-нибудь уведёт нашу корову!
И они пустились бежать.
– А как же мы отыщем в темноте нашу телегу? – сокрушалась одна женщина.
Другие были озабочены теми же проблемами.
– Сейчас так темно! Как мы различим наших лошадь и корову?
– Бежим! – раздался мужской голос.
– Поторапливайся!
И все побежали изо всех сил, увязывая в глубоком снегу и сокращая свой путь через сады к главной дороге.
Когда мне с мамой удалось выбраться наружу, я увидел несколько горящих домов в самом центре села. Пламя взвивалось к небу, отбрасывая красный оттенок на снег. Кто-то прокричал, что горит наша
Сотня. Я оглянулся: из здания, которое мы покинули несколько минут назад, вырывались языки пламени.
Стоял невообразимый переполох. Отовсюду раздавались сердитые голоса. Мужчины и женщины громко ругались. Здесь и там слышались крики и мольбы о помощи. Некоторые женщины плакали, некоторых охватила истерика. Даже собаки, растревоженные общим гамом, заходились в лае. Время от времени во всеобщей суматохе звучали выстрелы. Но кто стрелял, неизвестно.
Я следовал за мамой. Ей было трудно бежать. Она часто падала в глубокий снег. Но всё равно поднималась и снова начинала бежать. Она очень торопилась. Ей не терпелось найти нашу корову, нашу лошадь и телегу до того, как кто-нибудь присвоит их.
По мере приближения к центру села на встречу стали попадаться первые бунтовщики, возвращавшиеся со своей добычей: собственными коровами и лошадьми. Но не все были веселы. Те, кто не смог найти своей собственности, даже плакали. Некоторые из них нашли лошадь, но не могли обнаружить корову или наоборот. Другие забрали лошадиную сбрую, но не нашли своей телеги. Двое стариков, нашедших только свою телегу, пытались толкать её, но она оказалась слишком тяжёлой для них. Они остановились посреди дороги, надеясь на чью-нибудь помощь.
Старуха горько рыдала, жалуясь всякому, кто мог её слышать, что они не нашли своих корову и лошадь. Но большинство возвращавшихся со своим имуществом, торопливо проходили мимо и спешили домой, словно боясь опять лишиться этого.
Наконец, и мы добрались до колхозной фермы. Прежде всего, мы направились к коровнику, потому что знали, где надо искать нашу корову. Прошёл почти месяц с того дня, когда нас насильно заставили вступить в колхоз, но мы каждый день приходили навестить нашу корову. Мама часто собирали остатки еды и, тайком пробравшись в коровник, кормила корову. И каждый раз она плакала. Ведь коровье молоко было основным продуктом, который позволили нам не умереть с голоду в последние годы. Без него мы бы не выжили.
К счастью, мы нашли нашу корову на месте. Я оставил маму сторожить её, а сам отправился в конюшню. Но здесь мне не повезло: нашей лошади я не нашёл. Затем я побежал во двор, где, как я знал, находилась наша телега, но её тоже не оказалось. У меня не было времени на поиски, и я побежал обратно. Мы торопились домой, довольные, что нам удалось вернуть хотя бы корову, но удручённые потерей лошади и телеги.
На следующее утро нас разбудила пальба, раздававшаяся где-то в селе. Казалось, что происходит настоящий бой. Время от времени даже громыхали пушки, как это было несколько недель назад, когда орудия были установлены на полях к северу от села, и снаряды пролетали у нас над головами, падая в реку.
Но даже стрельба не могла остановить нас с братом, и мы опять побежали к колхозной фермы на поиски наших лошади и телеги. Выйдя из дома и огибая главную дорогу, мы вскоре достигли церковных развалин.
Дольше идти было нельзя. Прямо за развалинами на площади стояло несколько военных грузовиков. Мы могли видеть часовых у сельской лавки и почты и слышать выстрелы, доносящиеся с окраин села. Ещё мы заметили тела, лежавшие на обагрённом кровью снегу.
Не понятно, что произошло в центре села ночью, но нам стало страшно, и мы уже не отважились продолжить свой путь. Мы решили скорее повернуть обратно.
Вернувшись домой, нам ничего не оставалось делать, как ждать развязки событий. Мы все, жители села, оказались в очень трудной и опасной ситуации. Ведь мы только что разгромили колхозную ферму, некоторые строения остались разрушенными, а большая часть скота и имущества была обратно забрана крестьянами. Этим мятежом мы продемонстрировали своё нежелание быть членами коллективного хозяйства, но у нас не было уверенности, что мы одержали победу.
