Благодаря новой схеме заходов на посадку, «Стингеры» настигали наши экипажи гораздо реже, зато участились случаи обстрелов вертолетов из мощного стрелкового оружия. Едва ли не каждый третий привозил пробоины от пуль, а иногда дело заканчивалось и вынужденными посадками.
Инженер Максимыч в таких случаях молча обходил израненную машину, качал головой и ворчал:
— Пятнадцать дырок… Это еще терпимо. Слава богу, добрый душман вам попался. Или косоглазый…
Вот и получалось: большая высота спасала от стрелкового оружия, малая — от ракет «земля-воздух». Приходилось лавировать и выбирать наименьшее зло.
Казалось бы, предельно-малая высота, три-пять метров над землей — что в том такого? Научился и летай себе спокойно. Но не все так просто, как кажется.
Во-первых, подстилающая поверхность отнюдь не всегда ровная, как стол или соляное озеро. Встречаются на пути и барханы, и горы, и искусственные препятствия. Все это нужно отслеживать и своевременно менять траекторию полета, плавно огибая неровности и сохраняя, таким образом, постоянную истинную высоту.
Во-вторых, полеты чаще всего выполнялись на максимальной скорости — под триста километров в час. И уследить за складками однотонной желтоватой почвы на такой скорости крайне сложно.
В-третьих, в полете экипаж обязан следить не только за высотой. Глазом не успеешь моргнуть, как из какой-нибудь неприметной кочки полоснут очередью из ДШК или пустят вслед ракетой. Потому и приходилось обоим пилотам вращать головами на все триста шестьдесят, лишь вполглаза посматривая на приборы.
И, наконец, в-четвертых, в первое время подобные полеты всегда сопровождаются страхом. Особенно в период реальных боевых действий, когда и впрямь из-за любого валуна или из промоины противник способен долбануть в бочину. То есть срабатывает известная истина: чем бесстрашнее человек, тем меньшую лужу в момент опасности он под собой сделает. На счет лужи, конечно, преувеличено, но мысль бесспорна: боятся все, включая безголовых дураков.
Даже те летчики, штурманы и бортовые техники, что прибывали в Афган впервые, были наслышаны о войне и хорошо представляли опасность здешних полетов. Однако реальность превзошла все ожидания. Многие из нас читали или слышали про животный страх, наивно полагая, будто название произошло от слова «животное». Но это оказалось не так.
Первые недели войны все шло нормально, он (страх) был обычным, сугубо «мирным», как при каких-то чрезвычайных ситуациях в Союзе. Зато после обстрелов аэродрома, участия в опасных боевых вылетах и особенно после гибели товарищей, случавшейся прямо на наших глазах, страх становился животным. Он становился таким, потому что возникал в животе, и даже причинял внутренним органам определенную боль. В той или иной форме он возникал у большинства выполнявших сложные боевые задачи, но никто никогда не говорил об этом друг с другом. Все отшучивались или просто молчали.
Подобный страх сковывал весь организм и не давал возможности нормально летать. Он запросто мог привести к срыву вылета, и отчасти становился неким предвестником гибели.
Изредка появлялся подобный страх и у меня. Но я больше боялся не за себя, а за мать, которая слишком рано поседела; за десятилетнюю сестру, боготворящую меня как старшего брата; за любимую невесту, что с нетерпением ждала моего возвращения. Я мало задумывался о собственной жизни, но когда представлял, какие мучения вызовет моя смерть у родных и близких — в животе посыпалась та самая боль. В такие минуты, я готов был отдать многое: руку, ногу или половину здоровья, но только бы вернуться в родной город живым. Хотя прекрасно понимал: чуду не произойти, поэтому и продолжал летать, перебарывая собственную слабость. Душа иной раз трепетала, а я подавлял трепет выработанным еще в училище способом. Тогда, в конце первого курса обучения в СВВАУЛ, при выполнении полета в зону на предельно-малой высоте, столкнувшись с землей, трагически погиб мой семнадцатилетний товарищ. Нам — курсантам, только что похоронившим друга, вскоре опять пришлось летать в ту же зону, с тем же полетным заданием на предельно-малой высоте. Стиснув зубы, мы проносились мимо места, где закончилась жизнь товарища, и заставляли себя думать об одном: об успешном выполнении задачи.
Слава богу, чувство животного страха быстро проходило. Со стартом любой операции в летчиках словно просыпался азарт охотников, заглушавший весь негатив. Особенно такой азарт был силен, когда приходилось мстить за погибших друзей. В такие минуты мне и моим коллегам становилось все равно, что с ними будет. Лишь бы уничтожить побольше «духов»!
К сожалению, бывали случаи проявления нашими сослуживцами и страха несколько иного происхождения. Летал в нашей эскадрилье один лысоватый штурман — майор лет тридцати пяти. На первый взгляд, нормальный мужик: интеллигентный, аккуратный, здоровый. Но нормальным и здоровым он был в Боровухе. А стоило приехать в Афган и сделать пару боевых вылетов, как захандрил «товарищ» — зачастил по поводу и без повода в санчасть. А уж после гибели первого экипажа его вообще прорвало: стал жаловаться на слабое здоровье, геморрой, диарею и прочее. Все прекрасно понимали, что понос его прошиб просто от страха. Ведь до Афганистана ему прекрасно служилось в одной из южных стран, где не надо было рисковать жизнью, да к тому же неплохо платили валютой. А здесь опасно и за гроши. Так и уехал. Незаметно и с официальной версией «по болезни». Естественно, прослужив в ДРА месяц или два, в Союзе получил все льготы и свидетельство интернационалиста.
Наверняка до сих пор стучит себя кулаком в грудь и травит байки о том, как он "храбро сражался с духами"…
Володя Ксензов с Игорем Козловским выполняли задание по прикрытию группы с десантом. Успешно справившись с задачей, они отстали от основного отряда Ми-8 и приступили к снижению в безопасной зоне в двадцати километрах севернее джелалабадского аэродрома. Внезапно на высоте полутора километров экипаж ведущего был сбит двумя пусками ПЗРК. Получив команду на покидание вертолета, оба летчика выпрыгнули с парашютами, но падающий вертолет еще в воздухе нанес им смертельные раны вращающимися винтами. Ведомый, защищая своих товарищей, сделал несколько боевых заходов, обстреливая банду душманов. Расстановка сил сложилась явно не в его пользу — бандиты произвели еще три пуска и серьезно повредили Ми-24. Козловский совершил аварийную посадку и, едва успел с оператором покинуть горящий вертолет, как тот взорвался. До прибытия спасательной группы экипажу пришлось отражать ожесточенные атаки «духов» из стрелкового оружия…
После этого случая руководство 335-го боевого вертолетного полка предприняло ответные меры, разработав еще несколько тактических приемов и маршрутов захода на посадку. Отныне командиры экипажей могли чаще и самостоятельно менять тактику.
* * *
О гибели товарищей я узнал в Кабуле — за пару дней до обстрела Ксензова и Козловского из ПЗРК, мой экипаж откомандировали в столицу Афганистана для освоения нового вида полетов на корректировку артиллерийского огня. Выбор пал на меня и Мешкова в связи с тем, что еще в Белоруссии нам довелось одним из первых полетать на специально оборудованных для данной задачи машинах.
Собрались быстро. Из полка уезжали без особенного энтузиазма: товарищи чуть не ежедневно совершают боевые вылеты и рискуют жизнями, а нам предстоит учиться. Тоска…
Но расстраивались недолго. Во-первых, довелось позаниматься практикой: в общей сложности выполнили десять исследовательских полетов для реальной корректировки огня. Каждый полет разбирался отдельно и подвергался детальному анализу одним из высокопоставленных офицеров управления ракетных войск и артиллерии Карпенюком Анатолием Яковлевичем.
А, во-вторых, наука грамотно и точно корректировать артиллерийский и ракетный огонь могла и впрямь когда-нибудь сгодиться. Забегая вперед, признаюсь: настанет в моей жизни момент, когда я с огромной благодарностью вспомню эти бесценные занятия. Пройдет всего несколько месяцев, и отработанные в Кабуле навыки спасут жизнь мне и еще полутора десяткам человек.
По результатам учебных полетов Карпенюк подготовил решение вышестоящего командования о том, чтобы в следующем — 1987 году, организовать специальные курсы для подготовки летчиков, выполняющих полеты на корректировку огня артиллерии. Инструкторами было решено назначить меня и штурмана звена Мешкова. А в качестве специалистов по теории определили педагогов-артиллеристов из Ленинградской военной академии…
Часть третья Знакомство со «Стингером»
Пролог
Афганистан
Зима 1987 г
Слухи о массированной американской помощи афганским моджахедам давно ползли среди ограниченного советского контингента. Однако первое реальное подтверждение они получили лишь в начале осени 1985 года. Тогда в районе Кандагара нашим спецназом была устроена хитрая засада, и в одну из ночей бойцы с помощью приборов ночного видения засекли несколько осторожно передвигающихся по пустыне джипов.
