И, если верны все высказанные выше предположения, то «отцом» того самого фугаса, что взорвали в СССР 12 августа 1953 года и в горячке назвали водородной бомбой, был скорее всего не Андрей Сахаров, а Эдвард Теллер.
Именно он родил идею, которая была подброшена Советам, чтобы завести их в тупик. Сам же он упорно работал над идеей Энрике Ферми, которая должна была привести к рождению водородного оружия. Но тот вариант, — «супер-классик», который рассматривал Теллер, окажется так же тупиковым. И, хотя выход из этого тупика найдёт другой человек, «отцом» американской водородной бомбы назовут именно Теллера, хотя правильнее его было назвать «матерью»…
ГЛАВА IX
Идея № 1
Новобранец секретнейшего ядерного проекта Андрей Сахаров начал свою деятельность с изучения отчётов Зельдовича и Кo. На это ушло более двух месяцев — тогда явно не хватало знаний и квалификации. Сахаров засел за учебники по газодинамике и астрофизике — он штудировал их с утра до вечера, чтобы продраться сквозь частокол формул и расчётов. Было много неясностей, не хватало экспериментальных данных.
И вдруг он забрасывает штудирование «трубы» и заявляет о новой идее термоядерного заряда, отличной от мучительной для всех «трубы». Сахаров неожиданно повёл речь о комбинированной бомбе, в которой перемежаются слои тяжёлых делящихся элементов (природного урана) и лёгкие водородные (дейтериевые) слои. Словом, та самая слойка, которую два года тому назад разработал Теллер, и основная идея которой была недавно опубликована в открытой печати.
Читал ли Андрей Дмитриевич эту публикацию? Сегодня вряд ли кто-либо категорически ответит на этот вопрос. Но надо вспомнить, что его шеф Игорь Тамм буквально заставил своего молодого аспиранта выучить английский язык, причём настолько, чтобы он свободно читал научную литературу по ядерной физике и делал обзоры. И, хотя в то время велась кампания огульного отрицания зарубежного опыта и достижений Запада (под предлогом борьбы с безродными космополитами) и всячески урезали средства на выписку иностранной литературы, тем не менее валюты на западные научные журналы по ядерной тематике отнюдь не жалели и даже регулярно добавляли.
Кроме того, было дадено указание всем посольствам, всем спецслужбам, всем торговым миссиям, всем туристическим бюро и прочая, и прочая— скупать, красть, доставать публикации, имеющие хоть какое-либо отношение к атомному оружию, — и немедля переправлять в СССР. Многие же, находящиеся за рубежом советские люди (как правило, завербованные заранее НКВД) делали это добровольно— без всякого на то указания.
Желающие могут заглянуть в архивы Минатома и поразиться тому обильному потоку вырезок из журналов, общеполитических газет, открытых сообщений по радио и различных докладах, что осело в этих закрытых архивах (впрочем, там хранится далеко не всё, что тогда поступило).
Словом, ознакомиться с американской идеей труда не составляло, тем более, что на тему сверхбомбы открытых выступлений тогда появилось немного— раз, два и обчёлся— стало быть, они должны привлечь особое внимание к себе. Это были, как уже говорилось, статья Теллера в «Бюллетене учёных-атомщиков» за 1947 год, да ещё выступление в 1945 году профессора Марка Олифанта (того самого, что участвовал в открытии трития), который заявил, что можно создать бомбу в 20 мегатонн— его речь опубликовала газета «Таймс» (19. 10. 45 г.). Ну, и конечно, сама провокационная статья «Сверхбомба возможна».
Так или иначе, американская идея легла в основу разработки нового заряда, которым начал заниматься Сахаров с осени 1948 года. Этот принцип Сахаров сам назвал «Идея № 1».
Запоздалое признание
Тем, кто считает, что идея слойки, выражаясь языком самого Сахарова, была «цельнотянутой», их оппоненты яростно возражают— зачем талантливому физику, а Сахаров, несомненно, был по-своему талантлив, зачем ему заимствовать чужие идеи, коли сам головаст?
На первый взгляд— резонный вопрос, но если хорошенько задуматься, то невольно приходит мысль, что для самой идеи лучше, если она перекочует к человеку сообразительному и компетентному. Тот её разовьёт, отшлифует и куда-нибудь пристроит. А ему самому— умнице и самородку— идея в его светлую голову может и не прийти— слишком много тут случайностей и непредсказуемых обстоятельств. Хотя, конечно, блестящая идея приходит чаще к тем, кто её ищет и хорошо подготовлен.
Но блестящих идей намного меньше, чем светлых голов. И неподкупная история рассказывает нам, что даже гении, столпы естествознания не смущались заимствованием чужих идей и мыслей.
Так, сэр Исаак Ньютон— основоположник многих классических наук— не постеснялся «увести» у своего современника Роберта Гука закон всемирного тяготения, что серьёзно «подмочило» репутацию легенды о падающих на голову Исаака яблоках, которые, мол, и понудили гения высказать идеи тяготения. Единственным, хотя и не столь уж сильным оправданием Ньютона было то, что он придал закону математически совершенную формулировку.
Биологи рассказывают, что другой основоположник, Чарльз Дарвин, который своим утверждением о том, что человек произошёл от обезьяны, крепко обидел многих людей, чей интеллект как раз и был бы наилучшим подтверждением этого; так вот — основоположник почерпнул идеи эволюционного развития мира из рукописи своего знакомого, присланной из далёкой Вест-Индии для ознакомления с ними Чарльза.
Впрочем, известно также, что идеи эволюционной жизни на планете излагал ещё дед Дарвина в своих поэмах, соединив таким образом науку и искусство.
Кстати, в искусстве и литературе тоже сплошь и рядом случаются заимствования— от примитивного плагиата чужих публикаций и музыкальных сочинений до основательной переработки и придания совершеннейшей формы народным сказаниям и мелодиям.
Джек Лондон в пору, когда он был неизвестен и чрезвычайно беден, сочинял и продавал именитым литераторам сюжеты рассказов. Позже подобные сюжеты присылали уже ему начинающие авторы.
Совершенно замечательный случай бескорыстного дарения идеи— Пушкин предлагает Гоголю сюжет «Ревизора». Но можно назвать фамилии многих известнейших писателей, которые в период своего становления не стеснялись подражать, а то и просто переписывать сочинения маститых.
И у Сахарова в начальный период занятий ядерной физикой, как уже говорилось, идеи были вторичны— то есть высказывались ранее другими авторами. Так, например, случилось с некоторыми идеями разделения изотопов. То же самое произошло с автомодельными решениями уравнений в частных производных— они уже ранее предлагались математиками за рубежом и в СССР. Да и основная тема диссертации аспиранта Сахарова— безизлучательные переходы— была давно уже «вспахана» японскими физиками.
А судьба идеи управляемой термоядерной реакции оказалась вообще весьма драматичной. Её предложил молодой солдат Олег Лаврентьев, о чём он написал в ЦК ВКП(б). Письмо Лаврентьева попало на рецензию к Сахарову, попало не потому, что Андрей Дмитриевич был специалистом по плазме, а потому, что в этом же письме излагалась ещё одна идея— принцип термоядерной бомбы (кстати, Лаврентьев предложил там же использовать дейтерид лития и оболочку из природного урана).
Главную идею управляемого «термояда»— с помощью поля удерживать плазму с температурой в сотни миллионов градусов— заменив, правда, поле электростатическое на магнитное. Что не привело, даже спустя десятилетия, к практическим результатам.
А насчёт авторства Лаврентьева академик Сахаров в конце концов признался, но признание это прозвучало весьма поздно, спустя десятилетия, когда весь мир был уже уверен, что управляемый «термояд» изобрёл Сахаров.
Сахаризация
Идея ионизационного сжатия настолько овладела Сахаровым, что он полностью забросил расчёты по «трубе», хотя они многое ему дали в теоретическом отношении— Андрей Дмитриевич познакомился с новыми методами, освоил ранее неизвестные разделы, которые подготовили его в общем к самостоятельным исследованиям «термояда».
И в своём втором секретном отчёте С-2, выпущенном в январе 1949 года, он излагает принцип нового (в СССР) ядерного заряда. Отчёт назывался «Стационарная детонационная волна в гетерогенной системе уран-238+ тяжёлая вода».
Под мудрёным названием «гетерогенная система» (смесь неоднородных разграниченных между собой материалов) имелась ввиду та самая «слойка», на которую, в конце концов, махнул рукой Эдвард Теллер, хотя он довёл расчёты по ней до кондиции пригодности к конструированию.
Такой завершенности в сахаровском отчёте, конечно, не было — там спервоначалу рассматривалась упрощённая задача. Теоретики вообще любят проблему свести к самым примитивным случаям, что дало повод для известной шутки — устойчивость, например, стула теоретик рассматривает сначала для стула с одной ножкой, потом с бесконечным числом ножек. Реальную, наиболее трудную задачу— устойчивость стула на четырёх ножках— он предпочитает не решать, объявив, что искомый результат будет лежать в пределах обсчитанных первых двух случаев.
