Итак, в действительности демонов изгоняли, возглашая имя Иеговы, ныне утраченное, и совершая другие, забытые сегодня, обряды.
Заклинание именем Иеговы или при помощи других имен Бога было в ходу еще в первые века христианской церкви. Ориген в своем сочинении против Цельса говорит этому последнему на странице 262: "Если, призывая Бога или клянясь его именем, его называют Богом Авраама, Исаака и Иакова, этими именами достигаются известные цели, ибо природа и сила их такова, что демоны подчиняются тем, кто эти имена произносит; но если его называют иным именем - например, именем бога вопящей матери, изгонителя, - то имена эти не имеют никакого значения. Имя "Израиль" в переводе на греческий ничего не дает; но произнесите его по-еврейски вместе с другими надлежащими именами - и вы выполните таким образом заклинание".
Тот же Ориген40 (в разделе XIX) произносит следующие примечательные слова: "Существуют имена, обладающие природным значением, например такие, какими пользуются мудрые люди среди египтян, персидские маги, а также брахманы Индии. То, что именуют магией, не есть пустое и химерическое искусство, как это утверждают стоики и эпикурейцы; ни имя Саваоф, ни Адонай не созданы для сотворенных вещей: они принадлежат мистической теологии, имеющей связь с Творцом; отсюда -значение этих имен, когда их располагают определенным образом и произносят по правилам, и т.д.".
Говоря таким образом, Ориген не выражает своего личного мнения, он лишь передает всеобщую точку зрения. Все религии, бывшие тогда известными, допускали некий вид магии; при этом различалась магия небесная и инфернальная, некромантия и теургия; всюду были чудеса, прорицания, оракулы. Персы не отрицали египетские чудеса, египтяне не отвергали чудеса персов. Бог дозволял первым христианам верить в оракулы, приписываемые сивиллам, и спускал им вдобавок некоторые пустячные заблуждения, нисколько не подрывавшие основы религии.
Еще более примечательным является то, что христиане двух первых веков питали отвращение к храмам, алтарям и иконам. Ориген заверяет нас в этом на странице 347 своего сочинения. Все изменилось, однако, с введением церковной дисциплины, когда церковь получила жесткую форму.
ВОПРОС ЧЕТВЕРТЫЙ
Коль скоро какая-то религия бывает однажды легально принята в государстве, судебные трибуналы оказываются сплошь занятыми заботой о том, чтобы воспрепятствовать возобновлению большинства обычаев, принятых в этой религии до того, как она была признана обществом. Основатели ее собираются тайно вопреки запрету властей; теперь дозволяются лишь открытые сборища под бдительным оком закона, и все сообщества, уклоняющиеся от закона, бывают запрещены. Древняя максима гласила, что следует повиноваться не людям, но Богу; теперь принято противоположное представление, а именно что повиноваться Богу означает следовать законам страны. Ранее только и было слышно об одержимости и бесовском исступлении - дьявол тогда гулял по Земле; ныне он не выходит из своего убежища. Чудеса и пророчества были тогда необходимы; теперь их более не допускают: человек, вздумавший бы пророчить о бедах на городской площади, был бы отправлен в дом для умалишенных. Раньше основатели религии тайно получали от адептов деньги; теперь человек, который бы вздумал собирать деньги на свое дело, если бы он не получил на то визу закона, был бы схвачен и отдан под суд. Таким образом, более не пользуются теми подмостками, кои служили ранее для постройки здания.
ВОПРОС ПЯТЫЙ
После нашей святой религии - несомненно, единственно благой - какую можно считать наименее скверной?
Не самую ли простую? А может быть, ту, что учила бы в большом объеме морали и очень мало -- догматам? Ту, что стремилась бы сделать людей справедливыми и не превращала бы их в глупцов? Ту, что не повелевала бы верить в невероятные вещи, противоречивые и оскорбительные для божества, а также опасные для человечества, и не угрожала бы вечными карами любому обладателю здравого смысла? Не явится ли такой религией именно та, что не будет поддерживать веру с помощью палачей и не станет заливать кровью Землю во имя непостижимых софизмов? Та, в которой двусмысленность, игра слов и три-четыре подложные хартии не сделают суверена и бога из святого отца зачастую кровосмесителя, убийцы и отравителя? Та, что не будет подчинять королей такому священнику? Та, что будет учить одному только поклонению Богу, справедливости, терпимости и человечности?
ВОПРОС ШЕСТОЙ
Говорят, будто языческая религия была во многих отношениях нелепой, противоречивой, опасной; но не вменялось ли ей в вину больше зла, чем она сотворила, и большее число глупостей в сравнении с теми, кои она действительно проповедовала?
Ведь наблюдать Юпитера-быка,
Змею и лебедя, и прочье в том же роде
Не кажется прекрасным мне пока,
И не дивлюсь я россказням в народе.
(Мольер. Пролог к "Амфитриону")
Разумеется, такие представления весьма дерзки; но пусть мне покажут, где во всем античном мире можно увидеть храм, посвященный Леде, лежащий в объятиях лебедя или быка? Существовала ли в Риме или Афинах некая проповедь, поучающая девиц зачинать детей от лебедей их птичьего двора? И разве мифы, собранные и приукрашенные Овидием, -- это религия? Не напоминают ли они скорее нашу "Золотую легенду" или "Венец святых"41? Если какой-то брамин или дервиш явится к нам, чтобы возразить против нашей истории святой Марии египетской, коя, не имея, чем заплатить морякам, препроводившим ее в Египет, подарила каждому из них то, что у нас именуют благосклонностью, будучи притом переодетой монашенкой, мы, наверное, этому брамину ответим: "Почтенный отец, вы заблуждаетесь, наша религия -- не "Золотая легенда"".
Мы ставим древним в упрек их оракулы, их чудеса; но если бы они возвратились к жизни и мы могли бы подсчитать чудеса Мадонны Ло-реттской и Мадонны Эфесской, чей итог перевесит?
Человеческие жертвы были приняты почти среди всех народов, однако практиковались крайне редко. У иудеев были принесены в жертву только дочь Иеффая и царь Агаг, потому что Исаак и Ионатан не испытали этого жребия. История Ифигении не очень-то достоверна у греков. У древних римлян человеческие жертвы весьма редки; одним словом, языческая религия вызвала очень немного кровопролития, наша же залила кровью всю Землю. Разумеется, наша религия -- единственно благая и истинная, но мы ее именем сделали столько зла, что, когда мы говорим о других религиях, мы обязаны блюсти скромность.
ВОПРОС СЕДЬМОЙ
Если какой-то человек хочет обратить в свою религию иностранцев, или же своих соотечественников, не должен ли он браться за это по возможности осторожно, мягко и с подкупающей сдержанностью? Если он начинает с утверждения, будто возвещаемые им истины не требуют доказательств, он встретится лицом к лицу с толпой неверующих; если он осмеливается им сказать, что они отвергают его доктрину лишь потому, что он осуждает их страсти, что их сердца развратили их умы, что разум их преисполнен гордыней и заблужденьями, он вызовет их возмущение, восстановит их против себя и погубит то, к устроению чего он стремится.
Коль скоро возвещаемая им религия истинна, сделают ли ее более истинной запальчивость и дерзость? Приходите ли вы в состояние гнева, когда утверждаете, что надо быть мягкими, терпимыми, милосердными, справедливыми и выполнять все свои общественные обязанности? Нет, ибо весь свет с вами здесь согласен. Почему же вы оскорбляете вашего брата, проповедуя ему мистическую метафизику? Да потому, что его здравый смысл раздражает ваше самолюбие. Ваша гордыня заставляет вас требовать от вашего брата, чтобы он подчинил свой интеллект вашему; оскорбленная гордость влечет за собой гнев: другого источника гнева не существует. Человек, пораженный в битве двадцатью выстрелами из ружья, не приходит в состояние гнева; но доктор теологии, пораженный неодобрением, приходит в ярость и становится беспощаден.
ВОПРОС ВОСЬМОЙ
Не следует ли тщательно различать государственную религию и религию теологическую? Государственная религия требует, чтобы имамы регистрировали обрезанных, кюре или пастыри - крещенных; чтобы существовали мечети, церкви, храмы, дни, посвященные культу или же отдыху, узаконенные обряды; чтобы служители культа пользовались уважением, но не властью; чтобы они наставляли народ в благонравии, а слуги закона блюли бы нравы служителей храмов. Такая государственная религия ни в какие времена не может вызвать смуты.
Но не так обстоит дело с религией теологической: последняя - источник всех глупостей и всех мыслимых смут; она -- мать фанатизма и гражданских раздоров, враг рода человеческого. Какой-нибудь бонза утверждает, что Фо бог, что это было предсказано факирами; этот Фо якобы родился от белого слона, и любой бонза может изобразить Фо своими гримасами. Талапоин с своей стороны говорит, что Фо был святым, чье учение извратили бонзы, истинным же богом является Саммонокодом. Пустив в ход сотни аргументов и опровержений, обе фракции договариваются обратиться за разрешением спора к далай-ламе, обитающему в трехстах лье от места их жительства: он-де бессмертен и непогрешим. Каждая фракция отправляет к нему торжественное посольство. Далай-лама согласно его божественному обычаю начинает с того, что ставит их в очередь к своему стульчаку.
