И такое порою бывает.
2
Воображение невольно рисует, как полицейские дрожки вихрем неслись по улицам и проспектам, распугивая все живое на своем пути, а другие народы и государства, косясь, постораниваются и дают им дорогу. Ох уж эти книжные фантазии. Честное слово, нет от них никакой пользы. Начитаются всякой белиберды и воротят нос от правды жизни. Она, как обычно, скучнее и примитивней.
Возничий, он же младший городовой Синицын, вовсе не нахлестывал, а позволял потасканной лошаденке плестись, как велели лень и побитые копыта. Сам же извернул шею до возможного предела, чтобы не упустить ни единого словечка. Потому что был падок на сплетни и интрижки, как и любой мужчина на государственной службе. А повод для разговоров в караулке был отменный. Мало того что барышню украшала пиратская повязка, так еще и спор шел о том, в какой дом терпимости поехать. Синицына распирало от любопытства: для чего это господину Ванзарову потребовалось отправляться в такое славное местечко с дамой. В Тулу, как известно, со своим самоваром не ездят. Уж не скрывает ли особые страстишки? Подслушиванием младший городовой наслаждался с искренним простодушием.
– Извозчик рискует вывихнуть шею, – не скрывая раздражения, сказал Родион по-немецки. – Давайте выберем что советую, прошу вас.
Исполнение долга давалось слишком мучительно. А все потому, что коллеги из Врачебно-санитарного комитета встретили германскую гостью исключительно гостеприимно: из пятидесяти четырех публичных домов, надзираемых комитетом, пятьдесят один внезапно закрылся на летний ремонт, как уверяли. Так что для экскурсии было предложено на выбор три. Естественно, образцовых и самых публичных, так сказать. Но в одном из них, что на Лиговке, Родион не хотел появляться снова. Была с ним связана недавняя печальная история. Другой же находился в опасной близости от дома самого Ванзарова. Не хватало, чтобы кто-то увидел, как приличный юноша входит в развратное заведение, да еще с дамой. Никто ведь не поверит, что выполнял служебные обязанности. Оставался единственный адрес.
– Это типични заведений? – строго спросила Ирма.
Крупный знаток публичных домов столицы уверил, что типичнее не бывает.
– Согласен. Йедем, – смилостивилась гостья.
Ванзаров назвал адрес в Песках, районе столицы, известном веселыми заведениями. Синицын ответил: «Слушаюсь, ваше благородие», взмахнул кнутом, но у полицейской лошаденки были свои представления о скорости.
Берлинская коллега достала из сумочки походный блокнотик и приготовила карандаш:
– Что есть о нем знать?
– Вам нет нужды коверкать язык, госпожа фон Рейн, – с некоторой досадой ответил Родион. Резковато, прямо скажем, но уж как вышло.
Единственный глаз дамы жалил строго, как прокурор:
– Как есть понять?
– Могу поспорить: по-русски вы говорите чисто…
– О нет!
– Именно так. Я прекрасно понимаю, для чего вам этот маскарад. Немецкий полицейский, изъясняющийся без акцента, вызвал бы у нашего начальства лишние вопросы. Вы их попытались избежать. У вас получилось. Но со мной можете чувствовать себя свободно.
– Как догадались, Родион Георгиевич? – скорее с профессиональным любопытством спросила Ирма, вмиг обретя русский в певучем совершенстве. – Где допустила ошибку?
Чтобы не обидеть даму, Родион объяснил, что слова ломались слишком старательно для иностранца. Не мог же признаться, что нутром чувствовал свояка. Ведь у юного чиновника имелись немецкие корни. От прадедушки.
– Как хорошо, что меня раскусили, – и она улыбнулась. Сбросив напряжение, Ирма стала мила, по-своему, конечно, и даже призналась, что ее матушка, увезенная в Германию, разговаривала с ней все детство только по-русски, заставляла читать русскую классику, так что немецкий дался ей с некоторым усилием, а Гоголя с Загоскиным ненавидит искренне – за испорченное чтением детство.
Как ни странно, но Родион ощутил нечто вроде облегчения.
– Будете очень толковым полицейским. Над чем сейчас работаете?
Ванзарову ужасно хотелось расспросить фрейлейн фон Рейн о подвигах, но долг вежливости вынуждал отвечать:
– Довольно примитивное дело. Богатый неженатый господин возраста последнего цветения по глупости хочет жениться, но не может выбрать на ком. То есть у него сразу две невесты. Очевидно, зная о сопернице, одна из барышень устроила нечто вроде охоты. Покушение совершила публично и так, что ее никто бы не заподозрил в случае успеха. Она умна и изворотлива. Что же касается другой, то и та не так проста, как кажется.
– Она убила своего жениха? – не поняла Ирма.
– Жених-то живехонек, только напуган до трясучки…
– Хотите сказать: петербургская полиция дошла до таких высот, что раскрывает еще не совершенное преступление?
– Почти что так, – Родион оценил быстроту мысли дамы. Что встречается нечасто, сами понимаете…
– Что мешает задержать преступницу?
– Детали не желают лезть в логическую цепочку. Например, не могу понять, для чего подбрасывать глаз в варенье. И убивать полоумную нищенку…
Ирма оценивала проблему молча, за что Родион был ей искренне благодарен.
Пролетка между тем встала напротив скромного домика в три этажа. Окна первого, как предписано указом градоначальника, были задраены массивными портьерами, так чтобы и щелочки не осталось. Не полагалось с улицы видеть, что творится внутри. В остальном же дом разврата внешне не отличался от обиталищ так называемых приличных горожан, которые не хотели заниматься со своими женами бесплатно тем, за что платили тут.
На пороге по счастливой случайности встречала хозяйка – мадам Ардашева. Поддерживал владелицу заведения швейцар в чистой ливрее. Без сомнения, господа из Врачебно-санитарного комитета доходчиво разъяснили, каким должен быть публичный дом столицы империи в глазах международной общественности и что будет, если эта проклятая международная общественность пронюхает о неполадках.
Мадам Ардашева была дамой тех лет, когда любопытно не сколько их прожито, а каким образом удалось сохранить товарные качества так долго. Выглядела, прямо скажем, хрустящим огурцом. Умом же и волей обладала нерядовыми. Оно и понятно: надо иметь особый характер, чтобы держать в порядке и послушании сами знаете кого. Девицы, они ведь такие: им только дай волю, так устроят из приличного дома терпимости настоящий вертеп.
Полине Павловне хватило одного взгляда, чтобы распотрошить гостей. Одноглазое чудище вызвало некоторые опасения, уж больно резка и пронырлива. А про юнца поняла все и сразу. И впрямь, Родиона мучила неловкость. Найдя в душе строгость, официально представил гостью из Берлина. Мадам Ардашева поклонилась, за ней и моложавый швейцар, приглашая гостей дорогих. Не хватало, чтобы девицы вынесли хлеб-соль.
Холл заведения воплощал гриппозный бред о земном рае. Римские колонны в обрамлении плюшевых занавесок, над которыми громоздились невероятные копии великих полотен, тонувшие в зарослях пальм в кадках. Густой запах парфюма, настоянный на пудре и скисшем шампанском, бил по голове не хуже дубины. Девочки по строгому приказу хоронились в своих комнатах. Господ посетителей благоразумно спровадили подальше.
Картина образцово-показательного разврата не произвела на фон Рейн впечатления, единственная бровь не дрогнула. Усевшись на канапе, опять извлекла блокнотик и принялась задавать вопросы. Мадам Ардашева отвечала скромно, но честно. Да, у нее трудятся только билетные, то есть у каждой девочки вместо паспорта имеется особая книжечка Врачебно-санитарного комитета – желтый билет, в котором подробно прописано ее ремесло. Да, девочки раз в две недели проходят врачебный осмотр, так что сифилиса и прочих радостей не бывает… почти. Клиенты платят от трех до пяти рублей, из чего заведение забирает половину. За день разрешается обслужить не больше четырех клиентов, но обычно – один-два, никого не принуждают. Стараются, чтобы клиенты остались довольны и возвращались, это же бизнес, ничего личного. Девочки трудятся лет до двадцати пяти, редко – тридцати, потом уходят. Да, живут мирно, но если скандал и случается, то только по глупости, а чтобы за деньги или за клиента – никогда.
Научному любопытству не было предела. Не насытившись интервью, Ирма попросила разрешения пообщаться с барышнями. Мадам Ардашева не возражала. Наверняка каждая весталка хорошенько обучена и предупреждена. Швейцар взялся проводить гостью во внутренние покои.
Родион терпеливо мучился в сторонке. Пожалев смущенного юношу, сразу видно, девственника, Полина Павловна предложила чаю или более приятного. Он отказался, но спросил:
– В каком возрасте к вам попадают девочки?
Мадам Ардашева сделала удивленное лицо:
– Да разве не знаете, господин…
– …Ванзаров. Чиновник особых поручений от сыскной полиции.
– Ах вот как, – мадам допустила ошибку: думала, новичка прислали из Врачебно-санитарного, а тут – сыск, совсем иной оборот. – За что нам такая честь?
