путается: «Мы не можем, нам приказ». – «Какой приказ? Армия же уходит. А где сотник?» – «Сотника нет».
Китайцы ничего не хотят слушать, идут в Ростов, скрылись в узкой темноте железной дороги…
«И зачем эту сволочь набрали, ведь они грабить к большевикам пошли», – говорит кто-то. «Это сотник Хоперский, он сам вывезенный китаец, вот и набрал. В Корниловский полк тоже персов каких-то наняли…»
Дошли до указанной в приказе отступления будки. Здесь мы должны пропустить армию и двигаться в арьергарде.
Мимо будки в темноте снежной дороги торопится, тянется отступающая армия. Впереди главных сил, с мешком за плечами, прошел Корнилов. Быстро прошли строевые части, но обоз бесконечен.
Едут подводы с женщинами, с какими-то вещами. На одной везут ножную швейную машину, на другой торчит граммофонный рупор, чемоданы, ящики, узлы. Все торопятся, говорят вполголоса, погоняют друг друга. Одни подводы застревают, другие с удовольствием обгоняют их.
Арьергард волнуется. Хочется скорее уйти от Ростова: рассветет, большевики займут город, бросятся в погоню, – нас всего 80 человек, а тут бесконечно везут никому не нужную поклажу. Наконец обоз кончился, и мы отходим на станицу Александровскую. В Ростове слышна стрельба, раз долетело громкое «Ура!». В Александровской на улицах казачьи патрули, казаки настроены тревожно. И не успели мы остановиться, как от станичного атамана принесли бумагу: немедленно уходите, казаки не хотят подвергать станицу бою.
Отступаем на Аксай. Уже день. Расположились по хатам. Опять от станичного атамана такая же бумага. Полковник С. резко отвечает.
Ночью аксайские казаки обстреливают наши посты. Полковник С. грозит атаману вызвать артиллерию, «смести станицу».
Сутки охраняем мы переправу через Дон. Здесь сходятся части, отступающие из Новочеркасска и Ростова.
По льду едут орудия, подводы, идут пешие. Кончилась переправа, и мы уходим через Дон в степи на станицу Ольгинскую…
Корниловцы на Дону[15]
Лавра Георгиевича Корнилова я нашел в одном из небольших домов Новочеркасска, на Комитетской улице. Часовой, офицер-доброволец, подробно расспросил меня, кто я и зачем пришел, и наконец пропустил меня в маленький кабинет Корнилова.
Мы встретились с ним, как старые товарищи, хотя я и не был близок с ним в академии. Главнокомандующий Добровольческой армией был в штатском костюме и имел вид не особенно элегантный: криво повязанный галстук, потертый пиджак и высокие сапоги делали его похожим на мелкого приказчика. Разговор, конечно, сразу перешел на настоящее положение. В противоположность М.В. Алексееву, Корнилов говорил ровно и спокойно. Он с надеждой смотрел на будущее и рассчитывал, что казачество примет деятельное участие в сформировании Добровольческой армии, хотя бы в виде отдельных частей. О прошлом он говорил также спокойно, и только при имени Керенского огонь сверкнул в его глазах.
Пребывание в Новочеркасске, видимо, тяготило его необходимостью обращаться по всем вопросам к войсковой власти, хотя генерал Каледин во всем шел навстречу добровольцам. Мы дружески расстались после этого свидания, точно предчувствуя, что судьбе будет угодно в скором времени связать нас стальными узами вместе пережитого кровавого похода в южных степях…
Но в оживленном разговоре, полном надежд и бодрости, со старым товарищем по академии, я не думал, что через три месяца, на крутом берегу многоводной Кубани сам вложу восковой крестик в холодеющую руку своего начальника, убитого русской гранатой.
Прибытие генерала Корнилова подняло дух корниловцев-ударников, и они с твердой верой следовали его завещанию: «Истинный сын Русского народа отдает Родине самое дорогое, что он имеет, – свою жизнь».
«Гнев, печаль и боль за поруганную Россию несли в сердцах своих первые добровольцы Вождю своему Генералу Корнилову, – ему, кто в страшные годы лихолетья произнес имя Россия, взяв в руки и подняв высоко падшее ее Знамя.
В атмосфере ненависти, презрительного равнодушия, трусости, предательства они смело пошли за ним».
«Слава истинному сыну России Генералу Корнилову!»
Возвращаюсь к описанию положения Корниловского ударного полка после взрыва артиллерийских складов на станции Почаевка.
Всякая связь корниловцев с прежней Ставкой была прервана, и было решено принять собственные меры к переезду на Дон. С согласия казаков, уезжавших эшелонами на Дон, корниловцы стали с их эшелонами переправлять в Новочеркасск свой обоз, обмундирование, винтовки, пулеметы, патроны. Удалось корниловцам отправить часть своего обоза и отдельным эшелоном с фальшивым удостоверением о принадлежности его к одной из кавказских частей. Сами корниловцы решили пробираться небольшими группами или же одиночным порядком. Переезд корниловцев, как и всех тогда добровольцев, был труден, за ними охотились, да и сами они выдавали себя своим видом среди опустившихся солдат. Многим удалось спастись буквально из-под расстрела. Один за другим съезжались корниловцы в Новочеркасск. Начало сбора корниловцев в Новочеркасске – конец ноября 1917 года. До этого туда прибыл полковник Неженцев. В середине декабря в Новочеркасске было до 500 корниловцев.
По данным одного из старейших корниловцев, капитана Данилина (от 5 июня 1966 года из Венесуэлы), корниловцы привезли с собой в Новочеркасск 32 пулемета, что было большим вкладом для добровольцев генерала Алексеева, у которых их тогда не было.
Полковник Неженцев собрал свой полк, и корниловцы стали первым полком в Добровольческой армии. Помимо этого в Ростове был для полка сформирован полковником Симановским чисто офицерский партизанский батальон четырехротного состава имени генерала Корнилова, который был потом, в станице Ольгинской, влит в полк первым батальоном.
Как и раньше, корниловцы выделялись своей дисциплинированностью и внешней подтянутостью. Служба в полку была нелегка, особенно с того времени, когда весь полк был переведен в Ростов-на-Дону. Кроме занятий, ежедневно приходилось нести караулы и ходить патрулями по городу.
Тысячи офицеров, разбежавшихся с фронта, бродили по городу и с равнодушием смотрели, как какие-то чудаки в офицерской форме, с винтовками за плечами, несли гарнизонную службу и всегда находились в полной боевой готовности – на окраинах города было очень неспокойно, а к самому городу подступали красные отряды. По нашим данным, число офицеров, не пошедших тогда в Добровольческую армию, доходило до 17 тысяч, что для начала Гражданской войны было решающим фактором в боях с наступавшей на Ростов латышской дивизией Сиверса.
Против красных в районе города Таганрога действовал под начальством гвардии полковника Кутепова небольшой сводный отряд по одной роте от всех формировавшихся полков Добровольческой армии. От корниловцев была сводная рота в 128 штыков, что было в два раза больше каждой роты других частей, при четырех пулеметах, во главе с капитаном Скоблиным. Этой роте пришлось прикрывать весь отряд со стороны Таганрога, захваченного местными большевиками. На этих позициях корниловцы впервые увидели зверства большевиков. Однажды, по приказу полковника Кутепова, была с боем занята
