— Но… но… — замямлил Урван, явно впечатлённый рассказами Замврия. — Но вы могли бы их просто освободить, а не убивать.
— Мы действительно некоторых освобождали, но очень скоро обнаруживали вновь пойманными. И если в первый раз они просили свободы, то во второй раз все, понимаешь, все умоляли о быстрой смерти. Неужели жизнь со страхом вечного преследования лучше смерти? Неужели такая неволя лучше жизни? Скажи мне, финист!
Урван виновато опустил голову. На риторические вопросы чародея ответить было нечего. Он и сам не знал, что попросил бы после таких страданий, будучи на их месте.
— А если бы они воспользовались магией, то могли хотя бы постоять за себя, — продолжил колдун.
— Магия — зло. Она совращает человеческие души и уводит людей от Бога. Такая сила заставляет человека становиться надменным и забывать о Всевышнем. Элогим создал людей безмагическими существами, такими мы должны и оставаться.
— Иногда из двух зол надо выбирать меньшее. Скверна позволила бы остаться пленникам живыми, или по крайней мере умереть с боем.
— Судьба невольников незавидна, но они не обагрили свои руки кровью. И если бы вы не занялись магией, то не убили бы половину горожан и не уничтожили пригород Дивногорска. Милостивый Бог не оставил бы вас в любом случае. А так вы наполнили свои чаши кровью, а души неправдой.
— Если это так, то почему ты обладаешь таким могуществом? Разве ты не вызываешь скверну?
— Нет, Замврий. Моя сила со мной от рождения. Я не искал её, Бог меня ею наделил для служения борисфянам и большего могущества мне не нужно. А если появляется в чём-то необходимость, то смиренно прошу у Вседержителя, но никак не обращаюсь к скверне.
— Как же так можно? — прикрикнул Замврий. — Как с такими слабыми возможностями ты можешь контролировать огненного сокола?
— Я его не контролирую. Феникс по собственной воле подчиняется мне, тем самым он учит людей смирению. Ведь, будучи столь сильной и могущественной, птица не погнушалась взять своим хранителем человека.
Речь Урвана озадачила Замврия. Он никогда в жизни не задумывался о смирении. В его представлении слабый должен служить сильному. Великое подчиняет малое. Если же всё с точностью до наоборот, то это извращение.
Колдун смотрел на финиста, не отрывая глаз. Сердце его сжалилось над бедным невольником. Внезапно ему захотелось хоть как-то облегчить его страдания, и он решил накормить пленника. Ведь хранитель не ел уже больше суток и вероятно сильно проголодался.
Чернокнижник схватил трость и, опираясь на неё, с трудом поднялся. Прихрамывая, подошёл к столу. Затем взял из выдвижного ящика широкую фарфоровую тарелку, положил в неё толстую деревянную ложку и глубокий железный половник. Всё так же хромая, проследовал к кастрюле с посудой в левой руке и костылём в правой. Возле казана Замврий отставил трость в сторону, открыл крышку и половником насыпал целую тарелку плова.
Вкусный запах моментально распространился по всей пещере. Едва Урван уловил аромат блюда, его живот заурчал, словно лягушка во время заката. Оборотень уловил желудочный рык всадника, непроизвольно усмехнулся и, схватив трость, поковылял обратно. Дойдя до финиста, протянул тарелку, и стал дожидаться, пока тот осмелится её взять.
Хранитель протянул руки, позвякивая кандалами. Он взял предложенное блюдо и, не теряя достоинства, принялся поглощать содержимое. Он действительно был очень голоден, поэтому ел быстрее обычного, но, чтобы не показаться дикарём, ему приходилось сдерживаться.
— Ты не таков как твой брат, — сказал финист, пережёвывая кусок мяса. — В тебе есть хоть капля сострадания.
— Ты не прав, финист, — строго отрезал чародей. — Мой брат как никто умеет сострадать. Знаешь, Урван, после смерти матери, папа был единственным родным нам человеком. Когда Вольдемар его убил, мы остались круглыми сиротами, и никто из горожан, ни один человек, не пожелал нас взять под свой кров. А ведь тогда ни стихийного бедствия, ни войны не случилось. Горожане не умерли бы от голода, если бы приютили нас. Наоборот, им было на нас наплевать настолько, что они жалели для нас даже отходов. Хотя сами в то же время выкидывали хороший хлеб на помойку. Понимаешь, финист? На помойку! Не у вас ли в предании хранится заповедь «научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову». Но, несмотря на все запреты, люди выбрасывали хлебушек, а мы… мы рылись по ночам по помойкам в поисках хоть какой-нибудь еды.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Люди выбрасывали хлеб на помойку, дабы вы могли поесть, — понизив голос почти до шёпота, сказал Урван.
— О чём ты? — недоверчиво спросил колдун.
— Видишь ли, Замврий, когда князь разрушил дом и выгнал вас на улицу, многие горожане хотели вас усыновить. Им было невыносимо видеть скитающихся по улицам и ищущих приюта маленьких детей. Не одно сердце обливалось кровью, глядя на вас. Один за другим они ходили к Вольдемару с просьбой вас усыновить. Однако архонт слышать ничего не хотел, более того, узнав об их благих намерениях, пришёл в ярость. Он велел бичевать всякого, кто осмелится вам помогать. На ваше счастье, их сострадание к вам оказалось сильнее страха перед градоначальником. Чтобы хоть как-то вам помочь, они нашли выход из положения, — стали выбрасывать вместе с мусором и хлеб, дабы вы могли найти пропитание и не умерли от голода.
Речь Урвана потрясла душу Замврия. Всю жизнь он считал дивногорцев зажравшимися нелюдями. В их поступках он видел кощунственную надменность над голодными сиротами. Но всё оказалось далеко не так, как он себе представлял. Отважным горожанам и самим пришлось пострадать от действий немилосердного князя. Возможно даже, многие выкидывали в ущерб себе то немногое, что у них имелось, ради пропитания детей.
Не в силах выговорить ни слова Замврий развернулся и побрёл к столу. Он отбросил трость в сторону, сел в кресло и схватился за голову. Его лицо нависло прямо над лампадой, так, что её огонь обжигал кожу чародея. Но полностью погружённый в свои мысли и переживания, юноша не ощущал жара.
Замврий чувствовал себя так, словно его окатил ледяной ливень. Впервые в жизни он испытал раскаяние. Не в силах сдержать нахлынувшие эмоции, он разрыдался навзрыд, поражённый горькой правдой. Слёзы текли ручьём по щекам чародея и капали прямо на елейник. Но он всё продолжал рыдать, долго и безутешно, пока пламя в лампадке полностью не погасло.
Глава 9. Смирение
Замврий пришёл в себя лишь спустя несколько часов. Весь мокрый — с головы до ног. Лампада тоже до краёв наполнилась слезами чародея, а на полу, в том месте, где оставалась неприбранная лужица крови, теперь раскинулось мутно-водянистое пятно.
Урван всё это время молча сидел в углу. Он не хотел прерывать колдуна в его раскаянии и ожидал момента, когда тот отойдёт от шока. Тогда он попытается вновь воззвать к его совести и попросить предотвратить безумный план, созревший в голове Зинона.
Замврий откинул полку в столе и достал два высоких хрустальных бокала. Бережно поставил их на столешницу, силясь ненароком не разбить. После чего, опираясь на тросточку, в полной тишине подошёл к стеллажу с книгами. Вытянув левую руку до самой верхней полки, выудил оттуда бутылку заморского вина. Подобно старому пирату, вцепившись зубами в пробку, одним движением вырвал её. С открытой бутылкой поковылял обратно к фужерам.
Урван насупился. Он подумал, что Замврий от горя решил упиться вином. Сейчас, когда на кону стоит судьба мира, напиваться точно не стоило. К сожалению, ничего другого на данный момент чернокнижнику он не мог предложить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Волхв стал спиной к финисту и закрыл собой бокалы. Он поставил бутылку на стол и потянул левую руку к внутреннему карману лапсердака. Незаметно вытащив стеклянную колбочку, наполненную зельем, сыпанул её в один из фужеров, а после взял бутылку и наполнил их до краёв.
Чернокнижник взял оба бокала в одну руку, другой всё так же опираясь на трость, направился к финисту. Остановившись напротив хранителя, один фужер оставил себе, а другой, с зельем, протянул Урвану.
