уже замужем. Слишком он уж часто влезал в ее личную жизнь.
Однажды он навестил меня дома, долго и с жаром говорил только о Кустиной. Моя мать слушала, слушала его и не выдержала, взорвалась:
— Жень! Да оставь ее, ты в покое, — сказала она. — Все уже уши нам прожужжал. Расскажи, как там мать Лидия Ивановна? Что с твоим отцом Станиславом Александровичем? Ты с ним отношения поддерживаешь или как отец ушел, так и все, пропал?
Фоков о семье рассказал, но без энтузиазма, был не многословен. Я видел по лицу друга, что после произошедшего развода родителей, ему весь этот разговор был не приятен. Он редко виделся с отцом. На то были причины: в новой семье Станислава Александровича родился ребенок, и это маленькое существо требовало к себе особого внимания. Молодая жена не справлялась с обязанностью матери. Станислав Александрович вынужден был часто отказываться от командировок, которых на его работе было много и помогать ей. На него в редакции газеты уже не так смотрели, как раньше. Злой, часто готовый сорваться он не вызывал у Евгения желания с ним встречаться.
Мой друг запозднился. Он начал собираться домой, когда в дверях показался мой отец. Он поздоровался с Евгением и, взглянув на нас — мы сидели, развалившись на диване — прямо без обиняков, спросил:
— Ну, ребята, говорите, когда собираетесь жениться? Специальность у вас у каждого есть, устроены, получаете не плохие деньги! Пора!
— Да! — согласился Женя, — пора. Но это если только остановиться на достигнутом и не думать о будущем.
— Как это остановиться? — с удивлением переспросил мой отец.
— Да так. Я вот, например, надумал поступать в аспирантуру. И Юра, наверное, не прочь пойти со мной! А это — три года не простой — тяжелой и безденежной, в случае поступления на очное отделение — жизни. Вот так! — закончил друг.
Я после спрашивал у Фокова, как это ему в голову пришло такое удивительное решение. Это был выход из того положения, в которое мы с ним попали. Лидия Ивановна также допекала Евгения — требовала, чтобы он определился. Пыталась знакомить его с девушками. Но мой товарищ на них не обращал внимания. Это ее удивляло и порой злило.
— Я пойду к этой как там твоей…, — она имела в виду Наташу, — я все ей выскажу. Она тебя держит, держит возле своей юбки, как собачонку. А ты и рад ей вилять хвостиком. Да что же это такое твориться? Брось ее! Брось!
Евгений Фоков все понимал, но Наташу бросить не мог, и я также. Она как когда-то в детстве продолжала нас притягивать к себе. Злость на нее, если она возникала быстро проходила, стоило Наталье Михайловне лишь улыбнуться нам и взглянуть в глаза, тряхнув при этом кудряшками своих белых волос.
9
Декретный отпуск пролетел быстро. Наталья Михайловна вернулась на завод и тут же сообщила мне:
— Юра, я снова беременна, только ты пока никому не говори. Мне нужна квартира. Я же не могу вечно жить с родителями. Мой отец часто ссориться с Володей — мужем, а тебя он хвалит. Все время мне только и говорит: «Вот Юра — он настоящий парень, а этот твой, где ты его нашла. Не наш». Володя даже подумывает купить кооперативную, но я сказала ему, что стою на очереди и как молодой специалист получу квартиру бесплатно. Там, где он работает сто лет нужно стоять на очереди.
У нас это проще. Я получу! Правда?
Я утвердительно кивнул головой.
— Наш завод ведь строит жилье? — снова продолжила Наталья Михайловна.
— Да, строит, — сказал я. — И строит много. Каждый год сдает дом, а то и два. — Моей подруге могли предоставить квартиру. Тем более после рождения второго ребенка.
Свою первую девочку Ната назвала Евгенией. Я был удивлен. Неужели она так влюблена в Фокова? Евгений никак не мог быть отцом ребенка. Оказалось, все проще: отца Владимира, мужа Наты звали Женей вот он, и попросил дать дочери такое имя.
Наталья, не знаю, какая у нее была фамилия, не запоминал ее и не старался, получила квартиру от завода и не какую-нибудь, а трехкомнатную. Она была довольна (это произошло еще до рождения Ларисы — второй ее дочери) и на радостях принялась всех приглашать к себе на новоселье. Я оказался в числе первых приглашенных. Фокова она тоже позвала. Мы решили с ним сходить. Владимир находился в командировке. Частые его отлучки из дома были связаны не с работой, где он был приписан. Муж Наты с бригадой таких же, как он сам ребят занимался ремонтом церквей — золотил купола. От заказчиков не было отбоя. Деньги лились рекой. Он не успевал их считать. В последствии, во времена так называемой перестройки, его «халтура» приобрела статус работы. Но он уже не был главным. Нашлись мужики покрепче его. Владимир Евгеньевич как был бригадиром так им и остался.
Во время новоселья я мельком заметил, Евгений пытался прижать Наташу в коридоре, но она, хихикнув, оттолкнула его, и сказала:
— Нет, дорогой дружок, нет, мне нравиться Юра, а не ты!
Это она сделала нарочно. Наталья Михайловна хотела позлить Евгения. Фоков ей основательно надоел. Он явно приставал. Смотреть со стороны на него было не красиво. Тем более что на новоселье присутствовало много посторонних нам людей.
Мой друг догадался, что Наташа по поводу меня пошутила. Но это уже было после. Поступок Кустиной несколько отрезвил его, и он весь остаток вечера потратил на меня. Мы вилками ковырялись в тарелках, пили вино, хвалили квартиру и хозяйку. Еще Фоков удивлялся:
— Юрий, не знаю, как Владимир мог ее оставить одну и спокойно уехать работать.
— Ничего страшного, — сказал я и похлопал друга по плечу, — это тебе дай волю, так ты всех женщин запрешь по домам. Владимир сам любит свободу и своей жене не надоедает. Такое поведение принято во многих культурных современных семьях и осуждать мужа Наты за это не следует.
Фокову спешить было некуда. Он мог сидеть у Наты долго. Его дом находился в двух-трех кварталах — езды десять минут. Мое же время было ограничено: электричка ждать не будет. Я, мельком взглянув на часы, когда-то подаренные отцом, тут же определил — пора.
— Ладно, — сказал я Евгению, — нужно и честь знать. Ната, хоть и была несколько не в себе: вина выпила не один бокал, сразу же заметила, что я собираюсь уходить. Она попыталась меня задержать. Но не смогла. Тогда Ната решила
