— Не ври… — не поверила Катюша, продолжая исследовать шрам: пальчики прогулялись вдоль глубокой борозды, некогда оставленной хирургическим скальпелем, задержались на глубокой выемке под лопаткой. — От гвоздя так не бывает. И на плече еще… Тебя что — на войне ранили?
— Выдумала тоже! Говорю же, — басня была давным-давно, — в детстве с мальчишками на горке во дворе играли, я скатился неудачно, и спиной — прямо на гвоздь. Кровищи было!
— Ага, — девушка рассмеялась. — А гвоздь этот был длиной в полметра! Не ври, Максимов, если не умеешь.
— Целый метр! — Разговор окончательно прогнал дремоту, молодой человек вдруг понял, что ему совсем не хочется вот так бездарно терять драгоценные минуты близости с любимой, и перевернулся на спину. — Вот такой! — развел он в стороны руки. — Полбольницы сбежалось поглядеть, как из меня этого монстра извлекали! Ржавый, кривой!..
— Ты сам монстр, Максимов! — надула губки девушка. — Я с ним серьезно, а он сказки мне детские рассказывает! Ну тебя!
— Не обижайся, — Вадик заключил девушку в объятья, их губы соприкоснулись…
— А ты мне когда-нибудь про это расскажешь? — шепнула Катя. — Только правду.
— Когда-нибудь — обязательно, — заверил ее Вадим…
* * *
— Знаете, молодой человек…
Лысоватый мужчина посмотрел поверх очков на сидящего перед ним не такого уж молодого человека — далеко за тридцать, может быть — под сорок.
— Конечно, ваша вещица не лишена занятности, — толстая пачка отпечатанных на принтере листов легла на край стола. — Но, понимаете ли… Читателю сейчас неинтересен Афганистан, окопная правда и все такое…
— Почему? — шевельнулся в кресле посетитель.
— Да неинтересно, и все. Кто только на этой теме ни оттоптался, знаете ли. И Проханов, и остальные… Вы, как я понимаю, сам «афганец»?
— Некоторым образом.
— Вот видите! Вам, «афганцам», конечно, и близок весь этот антураж — горы, пули, афганские моджахеды…
— Душманы.
— Что вы сказали?
— Мы их называли душманами. По-афгански это значит — «враги».
— В самом деле? Что вы говорите? — поднял куцые бровки редактор. — Очень, очень занятно… Но, понимаете ли — мы печатаем литературу в основном для подростковой аудитории. — Он указал на шкаф, на полках которого теснились однообразно яркие глянцевые корешки. — А Афганистан для них, извините — седая древность. Неформат-с…
— Понятно, — посетитель взял со стола рукопись и принялся неловко запихивать ее в видавший виды кожаный портфель.
— Вот если напишете что-нибудь в нашем ключе: колдовство, вампиры, оборотни… Ну, в общем, фэнтези — милости прошу, рассмотрим. Можно славянскую, можно — городскую…
— Хорошо, попробую написать про вампиров, — поднялся на ноги мужчина. — Или про оборотней. До свидания.
— Куда же вы торопитесь? — всплеснул руками редактор. — Может быть, по коньячку?
— Извините, не пью.
— Ранение? — понимающе покивал человек за столом. — Или контузия?
— Отчасти, — улыбнулся посетитель и взялся за ручку двери.
Минутой позже он неторопливо спускался по лестнице, задумчиво вертя в пальцах подписанный пропуск.
«Максимов В. Н.» — было вписано от руки в типографский бланк, отпечатанный на плохой серой бумаге. Такой же, как тот, с подпиской о неразглашении.
Десятилетний срок «неразглашения» миновал полтора года назад, и никто не озаботился эту подписку продлить. Наверное, дела давно минувших дней действительно никого больше не интересовали…
10
— А, это вы, — спокойно ответил прапорщик Деревянко, продолжая лязгать чем-то металлическим на заваленном деталями верстаке: на оружие это «что-то» совсем не походило, и Саша несколько расслабился, хотя руку предпочитал держать поближе к кобуре. — Вы живы?
— Вашими молитвами, — буркнул поручик, пытаясь понять: играет прапорщик или он, Александр, в очередной раз ошибся.
— Совершенно напрасно вы иронизируете. — Матвей Опанасович повернулся к Бежецкому лицом и куском какой-то ветоши вытирал теперь руки, перемазанные по локоть машинным маслом. — Весь сеттлмент вас оплакивал, поверьте. Мне было искренне жаль, когда я услышал о вашей гибели. Так же искренне радуюсь сейчас, когда вижу вас живым и невредимым.
Вид его, одетого в синий на плечах, но совершенно потерявший цвет от груди и ниже ремонтный комбинезон, был настолько будничен, настолько спокойны и безмятежны были кроличьи глаза, опушенные белесыми ресницами, что молодой человек заколебался.
«Я наверняка попал пальцем в небо, — думал он, чувствуя себя совсем плохо: голова уже не кружилась, а раскалывалась от болезненной пульсации под черепом. — И Матвей Опанасович ничего общего со злодеем не имеет… На что я опираюсь в своих умозаключениях? На слова раненого фон Миндена? А может, он таким образом отводил подозрения от себя? Хотя признание в передаче секретных сведений какому-то прапорщику-технику — штука довольно серьезная. Да и не будет лгать человек, одним глазом заглядывающий в бездну… Прапорщик ссужал его деньгами? Почему бы и нет? Он человек холостой, живет скромно… Мог накопить достаточно крупную сумму, вот и ссужал поручика под процент… Нет, о проценте фон Минден не упоминал… Неужели я ошибся?»
— Матвей Опанасович, — выпалил он неожиданно для себя, пожирая глазами невозмутимое лицо прапорщика, — вы шпион?
— Шпион? — искренне удивился тот. — А как вы догадались?
— То есть… — поперхнулся от изумления Александр: он-то ждал горячей отповеди, заверений в своей честности, негодования… Вызова на дуэль, может быть, но не такого олимпийского спокойствия. — То есть вы не отрицаете?
— С чего бы? — удивился тот. — Да, я резидент британской разведки в Королевстве Афганистан.
«Этого не может быть. — Сашины мысли заметались, как испуганные зверьки. — Этого просто не может быть! Чтобы человек вот так просто взял да и признался? Неужели за время моего отсутствия что-то изменилось и Британия — уже не враг нам? Да я брежу!.. Или он шутит… Конечно, шутит! Сейчас рассмеется и скажет: „Да я разыграл вас, Саша! Никакой я не шпион!“ Вот сейчас…»
Но время шло, пауза затягивалась, а прапорщик вовсе не собирался опровергать свои слова и обращать все в шутку. Он положил грязную ветошь на верстак, внимательно изучил ладони и, поморщившись, ногтями вытащил из пальца металлическую занозу. Все это начинало действовать на нервы молодому человеку.
— Вы даже не запираетесь?
— А зачем? — последовал спокойный ответ. — Вы меня раскусили, я признаю вашу правоту. Чего вы хотите? Чтобы я упал вам в ноги и принялся умолять о прощении? Извольте.
Деревянко тут же повалился на колени перед опешившим офицером и надрывно заголосил, ломая руки:
— Пощадите меня, господин граф! Не выдавайте меня властям! Это страшный позор, и я готов искупить его своей кровью!..
Александр мог поклясться, что по щекам лицедействующего прапорщика бегут настоящие слезы!
— Прекратите паясничать! — с гадливостью отшатнулся он от Деревянко, но тот суетливо подполз к нему и уцепился за штанину.
— Христом-Богом прошу дать мне покаяться! Отпустите душу грешную на покаяние!
Саша сбросил его руку — ощущение было таким, что по одежде ползет скорпион.
— Зачем вы юродствуете, прапорщик? Или как вас там?
Мерзавец замер с опущенной головой, и когда заговорил, голос его звучал глухо:
— Вам, такому молодому и благополучному, меня не понять… Я устал. Устал жить двойной жизнью и предавать, предавать, предавать, — с каким-то внутренним надрывом сказал он. — Ни друзей, ни человека, которому я мог бы довериться. Увы, такова доля разведчика…
— Шпиона?
— Нет, разведчика, — покачал головой прапорщик. — Думаете, Россия не внедряет своих разведчиков в Соединенное Королевство и колонии? Еще как. Но их вы почему-то считаете героями, а меня — исчадием ада.
— Да не считаю я так… — Александру действительно было не по себе: совсем не так представлял он себе разоблачение шпиона — погоня, перестрелка, наконец, но не такой вот фарс.
— Я устал. Поверьте, я даже рад, что вы меня разоблачили, поручик. Если бы не вы, я бы, наверное, застрелился сам. Не верите? Я и сейчас, на ваших глазах, готов свести счеты с жизнью.
— Вы что, серьезно верите, что я дам вам в руки свой пистолет? — недоверчиво взглянул на него Бежецкий. — Вы в своем уме?
— Почему же ваш? Вон, возьмите в ящике мой, — пожал плечами поручик, кивнув при этом на высокий металлический шкафчик. — Ключ в замке.
Держа Деревянко, стоящего все в той же покорной позе, в поле зрения, Саша попятился к шкафчику. Ключ повернулся со второй попытки, и поручик сразу увидел ремень с кобурой, лежащий поверх аккуратно сложенной формы. Табельный «Токарев» лег в руку, как влитой. Техник содержал оружие в идеальном порядке, затвор отошел легко, и золотистый «масленок» скользнул в ствол.
