— Успокойся, Альбрехт, — взмахнул рукой, затянутой в лайковую перчатку, Рудольф Гесс. — Успокойся! Каждый должен заниматься тем, для чего он предназначен. А я чувствую, что от этого полёта будет зависеть многое. Так что не отговаривай ныряльщика от прыжка, когда он уже в воздухе и вот-вот вонзится в пенистые волны.
— Хорошо, что ты всё делаешь с уверенностью и верой в необходимость совершить этот полёт, — кивнул Альбрехт. — Ещё одно я хотел бы сказать на прощание. Ты знаешь геополитическую теорию моего отца, которая, собственно, и возродила Третий рейх, но не знаешь, что после последнего посещения тибетской Лхасы он получил короткую связь с Зазеркальным миром. Когда вы с Гитлером сидели в Ландсберге после Мюнхенского пивного путча и мой отец постоянно к вам наведывался, то ни ты, ни он не придавали особого значения фразам твоего сокамерника, которые опубликованы в «Майн кампф».
— Что же именно?
— Знаю, знаю, что почти вся книга написана тобой, — усмехнулся младший Хаусхофер. — Потому что самому Гитлеру чужды такие понятия, как «жизненное пространство» или «пространство как фактор силы». Но в некоторых местах Шикльгрубер напрямик заявляет о связях с инфернальными силами. А это никак не поможет объединению человечества в одну большую семью без излишнего кровопролития. Оказывая насилие над информационными потоками крови, связывающими прошлое и будущее, Гитлер неизбежно проиграет. Более того, с моим отцом говорила Судьба, снова и снова от него зависело, затолкнуть дьявола в темницу или же оставить у власти. Но мой отец сломал печати. Он не услышал запах ада и выпустил дьявола на волю[22].
— Что ж, будущее покажет, прав ли Гитлер. Во всяком случае, мы обязаны попытаться изменить ход истории.
«Опель-Адмирал» уже объехал Аугсбург по кольцевой трассе, промчался мимо серых огромных корпусов завода Мессершмитта и подрулил к испытательному полигону. Часовые на въезде беспрепятственно пропустили автомобиль на лётное поле, поскольку давно знали номера машины рейхсфюрера. К тому же на таком фешенебельном транспорте в этих местах редко кто показывался, кроме Геринга, а тот о своём приезде обычно извещал руководство испытательного аэродрома заранее.
Машина въехала на территорию полигона и свернула к нескольким отдельно стоявшим небольшим ангарам. Именно здесь находились готовые к полёту «Мессершмитты-110», но самолётом Гесса никто, кроме самого рейхсминистра, не пользовался. У рейхсфюрера тоже наблюдались небольшие человеческие чудачества, которым иногда поддаются люди: мол, у каждой машины должен быть только один хозяин со дня сборки, иначе она превращается в подобие падшей, переходящей из рук в руки женщины. Кто знает, может быть, в этом чудачестве и хранится доля правды, но к самолёту Гесса никто не прикасался, кроме него самого и назначенных им же механиков.
Мужчины вошли в ангар, где стояла машина, подошел к ней и Альбрехт Хаусхофер. Впервые увидев штурмовик дальнего действия рядом, он уважительно кивнул. А Рудольф прикоснулся к металлическому боку машины, будто бы поздоровался со своим воздушным другом:
— Вот он какой красавец! Эта машина действительно заслуживает большого уважения. Однако время уже близится к вечеру. Спасибо, что проводил меня, значит, полёт должен быть более чем удачным.
Рейхсминистр дал указание рабочим лётного поля, и те полностью раскрыли двери ангара, чтобы машина спокойно смогла вырулить на взлётную полосу. Моторы штурмовика взревели, Рудольф Гесс ещё раз взглянул на своего приятеля, помахавшего ему на прощание рукой, и на малой скорости стал выруливать на взлётную полосу.
Моторный катер пограничников отвалил от причала, развернулся и начал набирать скорость к недалёкому, но недостижимому без лодки берегу. Рудольф Гесс смотрел вслед русским офицерам и думал: смогут ли наконец офицеры Страны Советов ценой жизни двух добровольцев, погибших в озере, прислушаться к его мыслям или всё так и останется на уровне советов, как себя вести и как отбывать свой особый срок в государстве особого режима.
Собственно, полковник Бурякин думал о том же, потому что именитый заключённый смог поразить воображение офицера живой демонстрацией связи времён и пространства. Самое удивительное, что заключённым удалось создать на острове лабораторию и даже сконструировать нужные для работы приборы! Но человек — на то и человек, чтобы всегда что-то придумывать и поражать своими придумками окружающий мир, а без этого жизнь превратилась бы в простое существование.
Лодка стукнулась бортом о резиновые баллоны, прикрученные к понтонному причалу вместо амортизаторов. Офицеры сошли на берег, и полковник задумчиво пробормотал:
— Ладно, Рукавицын, я подумаю и решу, что нам делать с островитянами. Вероятно, зря я раньше игнорировал особых заключённых. Может быть, связь с ними действительно стоит поддерживать.
Майор удивлённо посмотрел на куратора, но ничего не сказал. Весь пограничный округ был подотчётной территорией полковника Бурякина, ему и соображать, как поступать и что докладывать в Москву. Рукавицын ещё не знал того, что увидел Юрий Михайлович в подземной лаборатории, а лезть с расспросами посчитал нетактичным и недостойным советского офицера. Он так же, как и рейхсминистр, немного постоял, глядя вслед удалявшемуся «газику», и отправился по своим служебным делам.
Зайдя в кабинет, Юрий Михайлович плюхнулся в кресло и постарался в тишине проанализировать всё произошедшее с ним за сегодняшний день. Но дверь кабинета вскоре приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась физиономия «адъютанта».
— Что у тебя стряслось, Семён? — вскинул на него вопросительные глаза полковник. — Пока меня не было, на участке погранотряда произошли какие-то нарушения или басмачи нарушили границу?
— За ваше отсутствие ничего нового не случилось, — отчитался «адъютант». — А вот про нынешнего нарушителя границы я решил вам напомнить. Сдаётся мне, что никакой это не афганец, хотя на рожу и по одежде выглядит чистым моджахедом.
— Ах, да! — вспомнил полковник. — Спасибо, Сеня. Ты у меня просто незаменимый живой дневник. Ну, ладно. День сегодня очень уж необыкновенный. Давай сюда этого нарушителя.
Пока «адъютант» исполнял приказание, Юрий Михайлович не переставал думать о новом знакомом, отбывавшем пожизненный срок на участке Московского погранотряда, с которым их свела, можно сказать, судьба. Недаром ведь совсем недавно международные статисты отмечали, что эпохи фашизма и коммунизма во многом похожи друг на друга и даже где-то пересекаются. Это заключение произвело фурор в правящей верхушке Советского государства, но и только. Заявления были приняты как нападки врага, находящегося по ту сторону Железного занавеса.
И всё же недаром выбирались державные символы при возникновении власти Советов и Третьего рейха. Символы есть отражение потустороннего мира и что они отражают, то и случится со страной. Допустим, сплошной красный цвет знамени Советского государства вызывал у большинства социологов мнение, что это символизирует страну, тонущую в потоках крови. То же самое произошло и с фашистским государственным знаменем: сплошной красный цвет, а посередине — белый круг с чёрной свастикой; то есть, прикрываясь крестом с загнутыми концами, отпечатавшимися на солнце, вожди ничего не могли дать стране, кроме той же крови. Так и получилось.
Причём символ флага никогда не анализируется простыми наблюдателями. Символ действует непосредственно на подкорку сознания, вызывая определённые эмоции и настроение толпы. Если серп и молот на советском флаге вызывают стремление не к созиданию, а к бессознательному уничтожению всего и всех, то свастика напоминает перекрещение двух человеческих тел, которые, возрождая жизнь на планете, всё равно будут уничтожены; а если кто и уцелеет, то потрудятся серп и молот.
За дверью кабинета послышались шаги, голоса, в створку постучали, и конвой ввёл на допрос задержанного ночью нарушителя.
Полковник Бурякин с любопытством разглядывал немолодого худого мужчину в таджикском ватном халате и неопределённого цвета чалме на голове. Лицо нарушителя было испещрено тысячью морщин, а чахлая бородка казалась вообще лишней. Но борода для мусульман — священное дело. С мальчиками у них никто серьёзно даже не разговаривает, пока на подбородке не появится хоть какая-то поросль. Но не это заинтересовало хозяина кабинета. В руках моджахед держал неизвестно где сорванную красную гвоздику. Казалось, цветок для мусульманина является чуть ли не талисманом или оберегом.
— Мне утром сообщили, что ты понимаешь по-русски, — начал полковник. — Это правда?
Мусульманин молча кивнул и уставился на полковника немигающим взглядом. За годы служения в погранвойсках Бурякину приходилось сталкиваться со многими нештатными ситуациями, но такой пристальный взгляд он запомнил лишь у одного офицера, служившего некогда под его началом в чине лейтенанта на этом же пограничном участке. Вернее, было два офицера Пограничных войск: близнецы, лейтенанты, закончившие пограничное училище в московском районе Бабушкино и распределённые в Московский погранотряд, где почти по всей протяжённости горной быстрой речки Пяндж тянулась государственная граница.