- Они молоко сосут.
- Поглядим!
Склоняемся над гнездом. Мама Груня тут уже, приготовилась к защите, спружинилась, зубами блестит.
- Отойдем, Андрей, а то еще глаза выдерет.
- Давай-ка стряпать ужин. Где селезень?
Андрей несет утку.
- Похлебку или запечем в глине? - спрашиваю.
- В глине, - отвечает Андрей.
- В глине так в глине.
Пока потрошил утку, Андрей с берега принес сковородку - коричневой земли с песком. Высыпал на стол, добавил воды, месит глину.
Облепили селезня прямо в перьях, получился увесистый ком. На лопату и в печь.
Собрали рюкзак на утро: котелок, кружку, ложки, соль, сухари. Заварку отсыпали в спичечную коробку, до хижины хватит, а там все есть. Зарядили десятка два патронов - десять пулями, остальные картечью, наметили торцы "П" и "К". Ружье почистили, смазали. Постучал по глиняному коробку гулко, значит, ужин готов. Разломили, перо с глиной спеклось, мясо отдельно, сочное, по рукам бежит сок...
Наелись. Андрей убрал со стола - и на печь. Поначалу хотели спать на кровати, да неловко как-то, не своя... На печи хорошо пригревает. Я наковырял с лиственничных поленьев серы, разогрел в ложке, прилепил к фурункулам, обернул портянкой для тепла и тоже забрался на печь. В окно звезды крупные, ласковые, как котята, глядят. Утром поднялся, как только рассвело, робко припал к окну. Тихонько спускаюсь с печи, чтобы не разбудить Андрея, а он:
- Ты куда, дед?
- Спи, еще рано.
- Смотреть сеть? Я тоже с тобой.
Соскакивает, обувается. Выходим, роса мочит обувку, холодит руки и висит на уголках хвои. От озера тянет сырым туманом. Сапоги шумно чиркают о ветки багульника, а кочерыжки тальника, объеденного лосями еще прошлой зимой, хватают за штаны.
Пока шли на озеро, рассветало. Прошуршали лодкой по стлани, сволокли ее в воду и опять спугнули птиц, но они уже к нам привыкли, что ли: скоро попадали в траву и затихли. Мы сели в лодку. Андрей взял весло, а я потянул за тетиву и сразу почувствовал тяжесть, как двухпудовая гиря тянется. Не успел подтянуть, как закипела вокруг лодки вода, зашлепала. Андрей даже вздрогнул, да и я оробел, ружье поближе переложил. Видим, караси, каждый со сковороду, такой шлепоток подняли! Всю сеть завязали. Куда их столько? Выбираем, накалываем руки и кидаем обратно в озеро. Вдруг на конце сеть резко пошла в глубину, подтянул - всплыл карась величиной с тазик!
- Черно-золотой карась! - крикнул Андрей.
Вместе с сетью затащили его в лодку.
- Смотри, дед, и пятаки на нем, - радуется Андрей, - как колесо. Вот это да, рыбина! И глаза как лампочки. Вот тебе и чудо-рыба!
Выбрались на берег. Подняли карася, а из него икра течет, как гречневая крупа, только круглая. Подставили рюкзак - выдоили. Лодку к избушке приволокли. Карася на палку, через плечо - и в замок. Здесь все готово, рюкзак собран. Быстро позавтракали, напились чаю. Карася убрали в погреб: за жабры и на вешало. Рюкзак за плечи.
- Давай, дед, я, - подставляет спину Андрей.
- Нет, устану, тогда ты. Бери спиннинг.
- Скажешь, когда устанешь, договорились?
Андрей собрал остатки селезня, добавил сухарей и оставил все маме Груне.
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ С АНДРЮХОЙ
Присели на дорожку. Вышли, подперли палкой дверь - и в путь.
Солнце поднялось над лесом, и туман уполз в дальние глубокие распадки.
Мы вышли к реке. Сориентировались и взяли направление вдоль берега на перевал. Под ногами хрустела обсохшая сыпучая галька, но все равно идти было легче и удобнее, чем по мху и по кустам.
Поначалу Андрей вырывался вперед, уходил подальше, садился на корягу или камень и нетерпеливо ожидал меня.
- Ты, че, дед, тихоходный такой, давай ружье понесу, устал?
- Да ладно, Андрюха, я еще не разошелся, скорость не переключу никак.
Когда солнце поднялось и неподвижно замерло над головой, а мы одолели мощенный отшлифованными окатышами берег, Андрей предложил:
- Давай искупаемся? Я воду грею.
- Чур, не играю, - сказал я.
- Не понарошку, взаправду, давай!
Андрей распарился: лицо и уши горят. Рубашка на спине промокла.
- Привал, Андрюха. - Я скинул рюкзак и присел. - Куда торопиться, добудем рыбу, уху заделаем. Так, что ли?
Я настроил спиннинг и проверил дно. Между буро-серыми камнями до самой глубины тянулись черные полосы - это шли рыбьи косяки.
Я выбрал подходящее место и забросил блесну.
На противоположном берегу промышляет росомаха. Видимо, достает битую рыбу. Шерсть торчит клочьями, вся она походит на развороченную копну.
- Кто это, дед?
- Ее величество росомаха.
- Такая кудлатая. А ты говорил, она как неживая валяется.
- Когда сытая, валяется.
- Теперь голодная, а почему тогда не хватает куски с медвежьего стола?
- Нечего хватать, скудный у него в это время стол, он бы сам ее съел за милую душу.
- С шерстью?
- С зубами и когтями.
- Смешишь?
Андрей с удилишком, как с копьем, поставил одну ногу на камень, подбоченился. Вот еще Ермак-покоритель на бреге Патымы! Вместо шлема носовой платок на голове. Концы, как у зайца уши, торчат.
Поймали ленка, небольшого, килограмма на полтора. Развели костер. Заострили талину с одного конца, как кинжал, другой колышком - это и есть рожень. Ленка вдоль спины на рожень, а колушек - в землю над костром.
Костер прогорает - пониже рожень опускаем, так постепенно до углей. И на углях ленок еще доходит, пока корочкой не зарумянится - вот и рожень готов. Едим и запиваем чаем.
Портянки уже проветрились. Половчее подматываем и сразу легче идти.
Тропа знакомая. Лес еще гуще замесила зелень, и тайга оглохла. Ручьи не звенели теперь, а шептали взахлеб. И колючие замшелые лиственницы тоже обмякли зеленью, стоят, будто облитые маслом.
Тропа идет все время на подъем, и Андрей начинает отставать.
- Ты что, дед, переключил скорость, да? Давай постоим, наберем побольше воздуха и двинем.
Разомлел парень.
- Давай, Андрюха, привал сделаем, мотор что-то не тянет.
- Держись за меня, - подставляет Андрей худенькое плечо.
Опираюсь на плечо и сажусь в мох.
- Буксуешь, дед? Совсем ты постарел.
Андрей тоже валится рядом, раскинув руки, смотрит на горы, на небо.
- Ты не знаешь, дед, откуда такие крутяки, и лес этот, и речки взялись? Расскажи, а?
- Это было давным-давно. Вот эти две горы с длинными могучими хребтами пришли друг к другу в гости и расположились вот тут, где мы сидим. Так разговорились, что уже и лесом обросли. Послушай, как шумят, это они и сейчас разговаривают. И появилось здесь много зверя и птицы. И над вершинами гор потянулись тучи. Они вначале были серые, потом почернели и пролились обильным дождем. Побежали с гор ручьи, вода вырезала глубокие распадки, а внизу соединились они в стремительную Патыму.
- Когда лес шумит - он разговаривает? Вот интересно! - Андрей вскакивает. - Пошли слушать!
Одолели перевал, спустились вниз, на то самое место, где оставили в прошлый раз часть своего имущества и провизии. Вокруг валялись куски шерсти и банки, похожие на жвачку. Сухари вместе с мешком исчезли, на месте костра яма. Михаил Иванович похозяйничал, по почерку видно.
- Смотри, дед, как раз, - ставит пацан ногу в след косолапого.
- Да... - Когда нечего сказать, то и "да" хорошо.
- А во-он, на лесине, кто-то сидит, - отвлекает меня Андрей.
Верно, в начале распадка на разлапистой сосне глухарь или орел. Но откуда орлу здесь взяться? Глухарь.
- Посиди-ка, Андрюха, здесь... Схожу в разведку.
- Я тоже с тобой в разведку.
Заходим с подветренной стороны, все не так будет слышно. Крадемся по мари до перелеска. Теперь ясно видно, что это глухарь сидит, головой крутит.
- Посиди здесь, - шепнул Андрею.
Кивает.
Снял мешок, стелюсь по мху между деревьями, глаз не спускаю. Повернет в мою сторону голову - замру. Хорошо, что на мне серый суконный костюм под мох.
Подобрался, шагов семьдесят осталось, ну, думаю, еще метров десять. Только хотел подтянуться - упал глухарь на крыло, сверкнул вороненым с белым промежком хвостом и растаял.
Андрей уж тут.
- Видел, дед, какой красноглазый, с меня будет!
Лежу. Стрелять надо было! Вот всегда так, зачем эти десять метров?
- Такое раз в жизни бывает.
- И хуже бывает, - замечает Андрей.
- А ты откуда знаешь?
- Талип говорил, хуже разлуки не бывает...
- Давай, Андрюха, ночлег готовить.
Метрах в тридцати за поляной бугор, подходим - вроде скрада, в зарослях смотровая щель, на блиндаж похожа. Сверху лиственница растет, заглянул - сбоку проход в серой траве чернеет.
Разгреб траву - бревна, позеленели от времени. Сгибаюсь в три погибели, заглядываю вовнутрь. Из смотровой щели отсвечивает в три бревна сруб - настил из колотых плах на подкладках, пощупал - сухо, как на ладони, и дерево, на котором сидел глухарь, во весь рост стоит.
"Глухариный ток, - подумал, - а что, место подходящее". Вылез, попрыгал на "блиндаже".
- Зачем это ты, дед?
