Метрическая книга
Запись о рождении композитора
С помощью Константина Ивановича Карпова выяснил, что какое-то Полутино входит в Западнодвинский район соседней Калининской области. Позвонил в райисполком, и там подтвердили - Полутино есть, только о Мусоргских они ничего не слышали. Я умолил работников райисполкома порасспрашивать старожилов. Просьба была частная, и я мало надеялся на успех. Но буквально через три дня раздался телефонный звонок. Секретарь райисполкома Любовь Игнатьевна Акулова, разделяя мои чувства, радостно сообщила: "В районном архиве обнаружены документы, где упоминается Модест Мусоргский. Есть и старожилы, дальние родственники композитора, и у них есть мебель из усадьбы".
С нетерпением ждал я момента, когда смогу выкроить время для поездки. В один из сентябрьских дней с моим постоянным попутчиком художником Петром Дудко мы отправились в Западную Двину.
В райисполкоме нас встретили приветливо и сразу же показали пухлую папку с документами. Оказалось, что здесь сохранились уникальные планы размежевания земель и межевые акты на владение Полутином дедом, отцом и братьями, как сказано в казенных бумагах: "малолетними Евгением и Модестом Петровыми Мусарскими".
В этот же день мы встретились с пенсионеркой Валентиной Ивановной Ивановой - дальней родственницей Хмелевых, которые состояли в близком родстве с Мусоргскими. Валентина Ивановна рассказала, что ее "бабу Юлю" из имения Хмелевых рисовал знаменитый Илья Репин, который, как известно, был близким и верным другом Мусоргского. Этот портрет, сделанный карандашом, хранился в семье Ивановых, а сейчас находится в городе Ржеве.
В квартире у Валентины Ивановны увидели мы старинные кресла, на которых, как она сказала, "сидел и Модест Петрович, и его родители". Об этих креслах позже мы рассказали в музее, и они теперь находятся в его экспозиции.
Из Западной Двины на автобусе мы поехали в поселок Старую Торопу, который находится рядом с Полутином. Там нас, благодаря хлопотам райисполко- мовцев, уже ждал председатель поселкового Совета Николай Иванович Шмидт. На его стареньком "Москвиче" мы и добрались до Полутина.
Деревня эта сохранилась и по нынешним временам - большая. Серые избы в два ряда тянулись к реке Торопе. У самого берега - остатки фундамента барского дома и несколько деревьев старого парка. Старожилов в Полутине почти не осталось. Петр Иванович Агу, латыш, рассказал, что на усадьбе стоял большой двухэтажный дом с колоннами, до революции в нем жил управляющий Карл Иванович Озолин. В тридцатые годы дом разобрали и перевезли в Старую Торопу, часть парка тогда же вырубили на дрова.
Мы решили побывать там, где стояла родовая церковь Мусоргских. Посыпал мокрый снег, и дорога стала не только не проезжей, но и труднопроходимой. Оставив машину, пошли пешком. Впрочем, слово "пошли" здесь не подходило. Мои попутчики были в резиновых сапогах, а я - в ботинках, и там, где разливались огромные лужи, приходилось садиться Петру "на коркушки". Художник терпеливо шлепал по грязи, каждый раз рискуя уронить "седока".
Торопец
С интересом мы оглядывали землю Мусоргских. От Полутина речка плавными изгибами омывала холмы, по которым были разбросаны деревеньки в два-три дома. Наш провожатый, знавший в этой округе все и всех, называл деревни, а я для верности заглядывал в блокнот - все это были владения, некогда принадлежавшие Мусоргским.
Погода портилась: от дальнего леса двигалась темно-синяя, почти черная туча. Когда она нависла над нами, обрушилась лавина дождя с градом. Идти стало еще труднее, ноги разъезжались на высоких гребнях, нарезанных тракторами. Невольно вспомнились записи в "Исповедных...", сделанные два века назад: "Препятствий к проезду в церковь нет". По воспоминаниям старожилов, крестьяне содержали свои дороги в порядке.
Наконец мы добрались до Золовья. Здесь речка опять приблизилась к самой деревеньке. Из ближнего дома, завидев Николая Ивановича, вышли хозяева, приветливо поздоровались. Молодой мужчина, механизатор здешнего колхоза, повел нас на место, где раньше стояла церковь. Все поросло бурьяном, но в одном месте кто-то расчистил слой земли, и мы увидели плиточный пол храма. Это было чудо - среди травы сияли разноцветной радугой керамические плитки, уложенные как паркет. Такого пола в сельских храмах видеть не приходилось. А ведь строили церковь местные мастера, по заказу деда композитора, как я уже знал по документам. Из соседней избушки вышла пожилая женщина. Шмидт познакомил нас. Колхозница-пенсионерка Ольга Алексеевна Коношенкова рассказала, что знала от своих предков:
- Церковь называлась Успенья божьей матери. Я ее хорошо помню: высокая, крыша коричневая, купола ясные, двери кованые железные. На звоннице колокол большой, такой, как был в Торопецком соборе. В праздники как ударит, так гул на десятки верст, аж мурашки по телу. Звонарем Сашка Троицкий был. А кладбище и церковь охранял бобыль по прозвищу Прозука. Ограда кругом каменная под крышей из жести. Ворота большие и часовня каменная. Гробы там стояли дубовые и лампада всегда горела. Я помню, когда служба шла, батюшка всегда Мусоргским за упокой пел. Церковь начали ломать в тридцатом году. Помню, когда колокол сбрасывали, бабы и даже мужики плакали. А иконы вон там на берегу жгли. Два или три образа спрятали на чердаке Наташка и Ольга Туркины. Не знаю, может, эти иконы и сейчас целы, но Туркины теперь тут не живут...
Потом в архиве я еще раз пересмотрел документы и нашел предков Ольги Алексеевны, которые числились за Мусоргскими. Совпали и все сведения о церкви, и я еще раз убедился в правдивости крестьян - устных летописцев родины Мусоргского.
В архив тянуло как на желанное свидание, и почти каждый день я находил что-то новое. Пользовался теперь пятью основными документами: "Исповедными росписями", "Клировыми ведомостями", "Метрическими книгами", "Ревизскими сказками" и "Уставными грамотами", которые составляли владельцы усадеб, в том числе и Мусоргские. Интересно было видеть автографы деда и прадеда композитора. Часто получалось по пословице: "Чем дальше в лес, тем больше дров" - новые факты требовали объяснения, осмысливания, обширных знаний того периода жизни. Несколько раз пытался завести разговор об этом в музее, но после находок в архиве взаимоотношения еще больше обострились.
Однажды, когда я зашел в архив, Анатолий Иванович Сизов предупредил:
- А у нас гостья из Пскова, тоже Мусоргским интересуется.
В читальном зале он представил меня сотруднице архитектурно-реставрационной мастерской Ирине Борисовне Голубевой. Занималась она исследованиями Для воссоздания архитектурно-исторической среды будущего музея-заповедника М. П. Мусоргского. С первых же минут беседы покорило ее отношение к композитору, глубокое и тонкое понимание его жизни и искреннее желание поделиться всем, что она уже знала. Ирина Борисовна была родом из Ленинграда, в Псков приехала с мужем по направлению и имела две профессии - архитектора и искусствоведа. Она располагала теми знаниями, которых так мне не хватало. Я рассказал о всех своих находках. Началось наше творческое содружество, завязалась переписка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
