Шанхайские события 1925 года[79] и гонконгская забастовка, обнаружившие перед всем миром революционную энергию и революционную силу китайского пролетариата, вызвали переполох в среде китайский буржуазии. До этого времени разные фракции буржуазии господствовали в национальном движении; с 1919 г. роль гегемона занимала по существу промышленная буржуазия. В 1925 г. на исторической сцене появился новый претендент на руководителя революции. Свое участие в революции буржуазия ограничила тем, что организовала студенческие демонстрации, бойкот английских товаров. Пролетариат же схватил за горло английскую буржуазию в Шанхае и Гонконге. Он потянул за собой мелкую буржуазию, студентов, лавочников, ремесленников. Он создал мощное движение, которое временно подчинило ему буржуазию.
Но борьба пролетариата была направлена не только против иностранной буржуазии, но и против китайской. Пролетариат заставил и туземную буржуазию повысить заработную плату и сократить рабочий день. Буржуазия поняла, что надо принять меры против растущего влияния рабочего класса в национальном движении. Не только явное правое крыло Гоминьдана, организовавшееся после смерти Сунь Ятсена на западных холмах около Пекина и требующее разрыва с коммунистами, подготовлялось к боям. Готовились к бою и центристские элементы, которые в тот момент не решались еще открыто требовать изгнания коммунистов.
К первым принадлежал теперешний министр национального правительства, сын Сунь Ятсена, Сунь Фо[80], ко вторым — Ху Хуаньмин[81], которого левые гоминьдановцы подозревали в соучастии в убийстве вождя левого Гоминьдана Ляо Чжункая. К ним же принадлежал Чан Кайши, который 20 марта 1926 г. арестовал работающих в кантонской армии коммунистов, сместил с поста руководителя правительства, вождя левого Гоминьдана, Ван Цзинвея, и взял курс направо. Однако, встретив сопротивление со стороны низовых партийных организаций, Чан Кайши был, правда, принужден приостановить открытое наступление на левых, но все-таки добился того, что коммунисты входили в правительственный и партийный аппараты Гоминьдана только в таком количестве, которое не противоречило бы руководящей роли буржуазии. Одновременно Чан Кайши потребовал, чтобы коммунисты отказались от критики суньятсенизма.
Чан Кайши великолепно удалось замаскировать характер своего переворота. После арестов коммунистов он прогнал несколько крайне правых, вроде Си Сиву, английского агента, бывшего до событий 20 марта членом кантонского правительства.
Чан Кайши пытался присягать на верность Советской России и требовал, чтобы Гоминьдан одновременно как единственный руководитель китайской революции, был принят в Коминтерн. Понятно, что вся идейная и организационная маскировка, которую предпринял Чан Кайши, не могла скрыть существа его политики. Крестьянский отдел ЦК Гоминьдана в своем докладе декабрьскому съезду Гоминьдана Гуандунской провинции писал следующее о последствиях 20 марта 1926 года:
«20 марта 1926 г. привело к трениям между разными личностями в кантонском правительстве. Они нашли отклик в деревне и привели к походу против организованных крестьян. Уездные чиновники изменили свои отношения к крестьянским союзам и распространяли слухи, что правительство предпримет меры против рабочего и крестьянского движения. Во многих округах запретили крестьянские собрания и начали называть крестьянских вождей бандитами. Борьба против крестьян обострилась на основе внутренних партийных споров на Исполкоме Гоминьдана от 15 мая. Шли разговоры о роспуске крестьянских союзов и о том, что Гоминьдан поворачивает от рабочих и крестьян.»
Это показывает, что попытка переворота на верхушке, сдвиг направо на верхушке сразу отразились внизу — в деревне, как контрреволюционный нажим на крестьян.
Северный поход
Эта политика Чан Кайши вызвала беспокойство в низах Гоминьдана и привела к значительному урону его авторитета. За это время произошло продвижение У Пейфу на юг для ликвидации генерала Тан Шенчжи[82], который пытался освободиться от руководства У Пейфу. Тан Шенчжи, хотя обыкновенный милитарист, обратился за помощью в Кантон. Чан Кайши использовал тревогу, вызванную в Кантоне этим продвижением, в целях поднятия своего авторитета и решил оказать ему помощь.
Два мотива руководили Чан Кайши. Во-первых, материальный мотив. Созданная кантонским правительством армия в 100 000 чел. требовала все растущих расходов. Крестьянство, тяжело эксплуатируемое помещиками и ростовщическим купеческим капиталом, не могло давать правительству значительных средств; чтобы сделать его платежеспособным, нужна была аграрная реформа, по крайней мере, уменьшающая дань, уплачиваемую крестьянином помещику. Но Чан Кайши боялся борьбы с помещиками, составляющими часть буржуазии. Поэтому для сохранения армии, ему пришлось прибегнуть к расширению территорий, подчиненных кантонскому правительству.
Второй причиной, почему кантонское правительство под руководством Чан Кайши решилось на Северный поход, была надежда военными лаврами укрепить свой политический престиж, пошатнувшийся в глазах масс в результате переворота 20 марта[83]. Все это было настолько ясно, что один из участников этого похода, коммунист Си Няньи, в статье от 7 августа 1926 г. писал:
«Северная экспедиция при той ее политической характеристике, которая имеется сейчас, лишь в силу объективных условий может считаться льющей воду не на мельницу милитаризма, но на колеса буржуазной революции.»
Тов. Чен Дусю[84], секретарь ЦК киткомпартии, в статье от 2 июля 1926 г. рассказывает об аргументах, которые выдвигали, хотя и очень осторожно, коммунисты против Северного похода:
«По этому вопросу я расхожусь во мнениях с некоторыми товарищами. Они, конечно, также не против наступления на Север. Их точка зрения на этот вопрос состоит в том, что они считают, что Кантону, прежде чем наступать на Север, нужно собрать силы для этого похода, что нельзя сломя голову кидаться, не учитывая опасностей, которые могут встретиться на их пути».
Многие китайские коммунисты понимали, что Чан Кайши собирается в поход не из революционных, а из контрреволюционных побуждений; они считали, что необходима предварительная внутренняя борьба в самом Кантоне, которая создала бы Кантон действительно революционной базой и тем предопределила революционный характер похода. На той точке зрения стояло большинство русских товарищей, занимающихся китайскими делами. (Аргументы китайских коммунистов доказывают глубину понимания классового переплета, проявленного тов. Бухариным. Он порицал меня за то, что я требовал предварительного развертывания борьбы за освобождение крестьян в Гуандуне, прежде чем пускаться в военный Северный поход, оставлявший в тылу власть в руках контрреволюции.)
Следующие объективные условия сделали поход, порожденный страхом борьбы с помещиком и поисками военной силы, революционным фактом: поход обнаружил полную гниль милитаристского режима У Пейфу и в продолжение нескольких месяцев привел к развалу его армии; поход обнаружил громадную силу национальной идеи; наконец, Северная экспедиция повсеместно подняла на ноги рабочих и крестьян. Те же объективные условия заставили Чан Кайши использовать коммунистов, которых он еще вчера арестовывал: половина силы национальной армии состояла не в ее штыках, а в агитации, которую Чан Кайши не мог развернуть без левых гоминьдановцев и коммунистов.
Сила национальной армии состояла в той поддержке, которую ей оказывало крестьянство во время похода. Надеясь на помощь со стороны национальной армии в борьбе с помещиками, крестьянство снабжало армию продовольствием, разведчиками, нападало на более слабые отряды войск милитаристов — одним словом, оказывало национальной армии полное содействие.
Организация власти
Чан Кайши понимал опасности, которые таились в победах кантонской армии. Поэтому он, овладев правительством, Центральным комитетом и военным командованием, сосредоточил всю власть в своих руках. Главная задача Чан Кайши, вокруг которого на громадной территории с 200 миллионами населения начали теперь группироваться помещики и капиталисты, состояла в том, чтобы не допустить до развала старого аппарата, т. е. спасти старый аппарат угнетения рабочих и крестьян помещиками и буржуазией. Всякая революция начинает с разрушения старого правительственного аппарата.
Кантонское правительство у себя в Гуандунской провинции оставило неприкосновенной на местах старую власть помещиков и купцов. Утверждение резолюции VI расширенного пленума[85], что «созданное партией Гоминьдан в Кантоне революционное правительство успело уже связаться с самыми широкими массами рабочих, крестьян и городской демократии и, опираясь на них, разбило поддерживаемые империалистами контрреволюционные банды и проводит работу по радикальной демократизации всей политической жизни Гуандунской провинции» (см. протоколы VI пленума, стр. 71), оказалось сплошной выдумкой. Поэтому вымыслом также надо считать и дальнейшее заявление, что, «являясь, таким образом, авангардом в борьбе китайского народа за независимость, кантонское правительство служит образцом для будущего революционного демократического строительства в стране».
