— И как это вы справитесь: с одними повторять, других готовить к экзаменам! Какое-то очень сложное расписание придется составлять, — беспокоится мать Майи, сама в прошлом школьный работник.
— Ничего, справимся, — говорит Антонина Васильевна.
15 мая 1942 года
4 мая начались в школах занятия со вновь принятыми детьми.
Погода в этот день была ужасная: ветер и мокрый снег с дождем. В школе холодно, дует из всех щелей.
Мы отвыкли от такой массы ребят, а дети, не учившиеся зимой в школах, отвыкли от всякой дисциплины.
К счастью, в самый для нас трудный день — 4 мая — не было ни обстрелов, ни воздушных тревог.
Наши «зимняки» на высоте. Они чувствуют себя хозяевами школы и деятельно нам помогают, особенно во время тревог и обстрелов.
Вчера во время воздушной тревоги в вестибюле я заметила мальчика лет девяти.
— Мальчик, почему ты не в убежище? — спрашиваю я. — Твой класс, верно, давно там.
Мальчик отвечает, гордо подбоченясь:
— Ну, я не трус, чтоб прятаться в убежище.
— Так мы такого храбреца снесем, — заявил кто-то из наших мальчиков и, схватив его на руки, понес.
Дети оживают на наших глазах, шалят, звонко смеются.
В начале урока не успеешь открыть журнал, как слышишь:
— Какая сегодня лапша была замечательная!
— Смотрите, Володя за три дня порозовел!
Ленинград — город-фронт — благодаря заботам о нем Родины мог организовать такое питание школьников. Это замечательное дело привело к тому, что уже в мае среди школьников не было ни одного случая смерти.
17 мая 1942 года
Райком ВЛКСМ проводит воскресник. Старшие учащиеся должны выехать на станцию Пери и копать гряды для посадки овощей.
Я считала невозможным отпустить на эти работы тех, у кого дистрофия еще ярко выражена. Но они бурно протестовали.
— Я не хочу оставаться. Ехать в поезде так интересно! Лес, поле увидим. Отпустите, — просили ребята.
— И можно набрать крапивы, щавеля, — говорил более практичный ученик.
— Не лишайте ребят поездки! — убеждали меня Миша и Аня.
Еще раз прошу врача осмотреть всех желающих ехать и отобрать наиболее сильных. Даю наказ старшей пионервожатой не перегружать их работой.
Вечером все возвращаются и привозят мне огромный букет черемухи.
— Самое трудное было — выполнить ваше указание беречь слабеньких, — говорит старшая пионервожатая. — Они сердились, и дело доходило до слез.
— Ну и правильно, — говорит Аня. — Ведь ребята не на прогулку ездили; никому не хотелось отставать от других. — И затем добавила мне шепотом: — Не сердитесь. Мы их на подъем целины не пускали. Выбирали для них работу полегче. Только пусть они не знают.
10 июня 1942 года
Сегодня директора и завучи вызваны на заседание в РОНО по вопросу эвакуации учителей.
Иду с тяжелым сердцем. Неужели и мне будет приказано эвакуироваться?
Антонина Васильевна приносит на заседание список учителей. Против каждой фамилии указаны возраст, количество пропущенных по болезни уроков и общее состояние здоровья.
В списке — фамилии Лидии Михайловны и Марии Николаевны.
Лидия Михайловна очень ослабела, тяжело хворает, но почему нужно уезжать Марии Николаевне? Правда, она болела зимой, но теперь чувствует себя лучше.
— А имеем ли мы право человека в семьдесят два года подвергать риску второй такой зимы, как минувшая? — спрашивает меня неизменно мудрая Антонина Васильевна.
Администрация школ должна убедить учителей уехать. Говорят, что в следующем учебном году во всем городе занятия будут проходить только в нескольких школах. А на «Большой земле» ленинградские преподаватели будут очень нужны.
В школе собираем педагогов, которым следует уезжать.
После слов Антонины Васильевны о необходимости эвакуации — гробовое молчание. Людям трудно уехать из Ленинграда, стать ему не нужными. Я понимаю, как это тяжело.
Наконец томительное молчание нарушено. Говорит Лидия Михайловна:
— Я. не хочу уезжать, но я много хворала, не могла работать, как другие, и должна подчиниться приказу.
Она за блокаду потеряла мужа и сестру. Но мы знаем и другое, чего не знает она: на подступах к Ленинграду убит ее единственный сын Борис. А может быть, и она знает, но не подает виду.
Мария Николаевна говорит с грустью:
— Я понимаю, что человек в семьдесят два года может стать обузой в Ленинграде. Но здесь знают, что я могу работать, а там кто этому поверит?
— Но ведь вы поедете к своим? — спрашивает Антонина Васильевна.
— Да, конечно. Но я не могу жить без работы в школе. Впрочем, не стоит говорить обо мне, — я еду.
На другой день она приносит и дарит мне на память чудесную чайную чашку Ломоносовского завода.
— И еще я вам принесу хорошей бумаги.
Лидия Михайловна спрашивает всех нас, кто в чем нуждается, и дарит вещи в зависимости от «заказов». Эвакуируются не только учителя. На улицах люди сидят на тюках, ожидая транспорта. Шторм на Ладожском озере несколько задерживает отъезд.
Говорят, что теперь не бомбят эшелоны. Наши «ястребки» охраняют озеро.
Очень трудно расставаться с товарищами. Ведь всех нас связывает особое чувство близости, выросшее в обстановке борьбы и опасностей. Все мы — ленинградцы.
25 июня 1942 года
С 20 июня начались испытания. Их держат выпускники, оканчивающие семь и десять классов.
К нашей радости, только немногие ученики подали заявления об освобождении их от испытаний. «Зимняки», преодолев все трудности, хотят закончить учебный год «как полагается».
Вова сильно заикается. Мать хотела просить об освобождении его от испытаний, но он сам возражает:
— Хочу держать экзамены с классом, не вздумай хлопотать об освобождении.
7-й класс особенно хорошо выдержал испытания: на двадцать четыре ученика пришлась сорок одна отметка «отлично».
Семьдесят один человек из наших «зимняков» перешли в следующие классы. У шести человек осенние испытания, и двое остались на второй год. Длительные болезни не позволили им посещать занятия, а догнать пропущенное не было сил.
В 10-м классе идет экзамен физики. Четыре ученика у разных досок, испещренных записями, готовятся к ответу. Спиной к окнам, у экзаменационного стола сидят директор школы, инспектор РОНО и учитель физики.
Начался обстрел, слышен свист снарядов. Мы видим в окно быстро опустевшую Исаакиевскую площадь…
— Нужно перейти в более безопасное помещение, — говорит инспектор.
В первом этаже, рядом со столовой, есть маленькая комнатушка, окнами во двор. В ней устроили «кабинет безопасности» на случай сильного обстрела во время экзаменов. Там едва помещаются: маленькая классная доска, небольшой столик, несколько стульев для экзаменаторов и парта для учащихся.
Сюда и переходим мы во время экзамена по физике. Ученикам предложено вновь брать билеты.
Экзамен продолжается. Все ученики отвечают толково и спокойно, а по окончании его острят над четырьмя «пострадавшими от артобстрела».
В классах теперь часто слышится веселый смех. Дети вновь обрели способность смеяться и шалить. Это большая радость.
26 июня 1942 года
Всем оканчивающим 7-е и 10-е классы решено выдать особое удостоверение-благодарность «за успешное окончание средней школы в условиях военного времени». Это скромная бумага, но как велика ее ценность!
Всем отличникам школы дарят книги с надписью: «За отличное поведение и учение в Ленинграде в дни его блокады».
Антонина Васильевна получает грамоту исполкома Октябрьского райсовета. В ней сказано:
«За умелое руководство работой школы в условиях военного времени и обеспечение выпуска учащихся средней школы объявляется благодарность директору школы № 239».
Лучшие учителя занесены в Книгу почета Наркомспроса.
27 июня 1942 года
Опять выпуск и даже традиционный ужин, правда, мало похожий на банкет прошлого года.
Обычный узкий стол, за которым обедают дети, накрыт белой скатертью. Стоят двадцать шесть тарелок для выпускников и три для учителей. На каждой по биточку из шрота — выжимок сои. Рядом с биточком две соевые конфетки. В белые кружки налит чай. Антонине Васильевне стоило больших трудов добиться разрешения на этот ужин; ведь в нашем городе всё продовольствие еще на строгом учете.
Девушки и юноши принарядились. Мы тоже вынули к этому дню платья, которые за всю зиму не было случая надеть. Настроение за нашим столом прекрасное.
Антонина Васильевна просит меня сказать юношам и девушкам прощальное слово.
Много думать тут не приходится, сама жизнь подсказывает нужные слова.
«Дорогие товарищи! Вы кончаете школу в городе-фронте. Мы, учителя, глубоко уважаем вас за ту моральную и физическую стойкость, которая дала вам возможность окончить школу в суровые дни Великой Отечественной войны.
