– И дураку понятно, что достал за магарыч… Между прочим, Антипка ему свой должок ещё с дореволюционной поры не вернул, вот он и истребовал справку с должника…
– Брешут люди, это тебе не старое время, – потом, подумав, прибавил: – Неужто его справка выручила?
– А что тут мудрёного, ежели люди сами видели, как Степан похаживал к Бедину…
* * *
Весенние события быстро облетели сельскую округу. И вскоре засуетилось, заговорило всё сельское население, придя в доселе невиданное движение: во дворах крестьян мычали коровы, блеяли овцы, визжали поросята и свиньи, ржали лошади, сбилась в кучу домашняя птица. Некоторые проворные и находчивые мужики, вопреки увещеваниям и угрозам Бедина, ещё до этого рокового дня для их хозяйств в строгой тайне резали и скот, и живность, а другие из-за страха побоялись уничтожать своё хозяйство, которое наживалось с таким большим трудом, что невольно до последнего надеялись на его спасение. Словом, во всех дворах скотина, вся живность загомонила на своих языках. Людской панически-нервный неумолчный говор стоял буквально на каждом подворье. Что там говорить, ведь люди боялись расставаться со своими хозяйствами и многие запоздало жалели, что ещё задолго до этого дня под каким-то предлогом не распродали скот и птицу.
Через три дня после схода в доме Горчихина побывала из района с местными активистами целая делегация. Описали всё имущество, а самого хозяина с его семейством посадили на телеги и отправили в неизвестном направлении, после чего у некоторых сильно сомневающихся насчёт того, нужно ли вступать в колхоз, все колебания, перешедшие в сущий страх, как рукой сняло, и мигом написали заявления.
Ещё до приезда уполномоченного половину гурта овец в восемнадцать голов Егор порезал, мясо продал, шкуры оставил для выделки. А теперь, когда выяснилось, что овец оставляют хозяевам, он донельзя на себя рассердился и проклял Епифана, посоветовавшего ему так поступить. И тогда на сходе был готов ударить оземь шапкой да отругать брата-паникера, однако он вспомнил, что не всех порешил овец, а значит, со временем возродит поголовье, и от этого радость вытеснила нахлынувший приступ гнева.
И вот когда уже почти из всех дворов стали выводить коров, а кто-то сразу и лошадей, Егор решил повременить, загнал страх подальше в душу и взирал со двора на улицу, где из разных концов доносилось отчаянное мычание коров, которых вели на поводу хозяева к общественному базу, обустроенному мужиками на скорую руку на хлипком подворье Бединых.
К Егору, всё так же неподвижно стоявшему в воротах, чуть позже подошла жена Настя. И сперва молчала, как и он; но видя, что народ ведёт скотину, назойливо повторяла:
– Егорка, чего ты не ведёшь, чего выжидать, выводи, говорю, ведь это добром для нас не кончится, люди знают, что делают, а мы? Егорка, чего оглох?
– Цыц ты, неугомонная баба, раскудахталась! Нешто, я не понимаю слов, означающих добровольное сдатие, а значит, хочешь – веди, а можешь ослушаться.
– Так ты не в своём уме, Егор. Разве людям не жалко свою скотину, а? – чуть ли не плача продолжала жена.
– Чёрт их маму знает, нешто они все с ума посходили, будто перед каким светопреставлением! Епифан увел, ты видела? – спросил он и в нерешительности задумался.
– Так он рано в лес уехал.
– Драпанул братан! Одначе умён, да разве от этого убежит? Намедни он сказывал: всё отдаст, а вот, поди, схитрил?
– Ну гляди, поведу сама! – звонко крикнула Настя. Обе их дочери, выскочившие из сеней на голоса родителей, выглядывали с крыльца.
Какое-то время Егор безмолвно размышлял – всё-таки людская активность, с какой многие ринулись в колхоз, ввела его в некоторое смятение, и, поборовшись со своей гордыней, он про себя выругался и валко пошагал в хлев. Там долго придирчиво разглядывал своих трех коровок, две из которых уже отелились. Какую же оставить себе, а каких увести? Нет уж, дудки им, поведёт одну, стельную, тех было жалко. Из пары лошадей выбрал тоже похуже, прихрамывающую, а всё равно и эту отдавать было жалко, словно отрываешь от себя родную плоть. Если оставит обоих, тогда придут и уведут насильно, говорят, такое произошло в другой деревне.
Да, жалко было Егору расставаться со скотиной. «А что поделаешь, коли требуют, сучье вымя, а не поведёшь, так возьмут и ремесла лишат», – печально размышлял он. Против общего течения стоять опасно. Настя права, когда говорила, что надо быть с властями посговорчивей. И когда он было уже внял совету жены, вдруг слова брата вспомнились, чтобы «ёжиком иголки не выставлял». Изрядно помучившись, привёл на общий баз корову и лошадь, где стояло суматошное коровье мычание и ржание нескольких пар лошадей. Кстати, не у многих в деревне имелись свои лошади, а у кого была одна, так и ту забрали. Разве Антипу понять их чувства, коли отродясь он никогда не вёл своё хозяйство…
– Скажи честно: это всё? – спросил Снегов у Егора.
– А сколько же нужно? – переспросил он, делая глупый вид.
– Мартунин, у тебя, кажись, три коровы, так? – заговорил Антип. – И две лошади, а с жеребёнком – три? Да два телёнка, да гурт овец был, а сколь порешил? – Егор слушал и в ненавистном прищуре смотрел на неприятеля. – Я тебя точно прищучу! – крикнул пред сельсовета.
– Интересно, – протянул Снегов, рассматривая внимательней мужика. – Зачем врешь? Какой же ты прижимистый, а ведь отнимаешь у своих же сельчан. Нехорошо, Мартунин, – сердито произнес Снегов.
Однако Егор эти вопросы предвидел загодя и счёл по обстановке ответить так:
– А намедни у Епифана, моего братана, корова заболела, и её вести постеснялся, вот у меня и попросил… И я выручу брата, как вы полагаете, нельзя мне так сделать? – и потом сурово глянул на Антипа, а тот тем временем, сидя за столом, что-то быстро записывал.
– Тогда чего же брат не пришёл, пусть придёт немедленно и сей факт подтвердит! – отчеканил Снегов, твёрдо расхаживая по горнице председателя сельсовета.
– Дак он лес стережёт; вернётся – конечно, тогды и скажу.
Снегов остановился около стола, значительно переглянулся с Бединым, а тот ему многозначительно кивнул.
– Ладно, с тобой, товарищ… э-э… Мартунин? Решим дополнительно, пока ступай себе…
«Вот она, обещанная добровольность, – ворчал Егор, шагая скоро домой, – и только попробуй заикнись супротив, враз в контру запишут, статейку уклониста подыщут и в Сибирь. Да, это смогут. Советская власть хвалёная, а всё одно – дерёт налоги, а эти паскуды коммунятские смотрят с недоверием как на врага, личное, что ли, у них украл»?
У Епифана была одна корова и одна лошадь, на которой он лес объезжал, и пока не ведал, что ему делать с коровой, ведь она крепко выручала, обеспечивая детей молоком. А когда вечером к нему пришёл брат с предложением солгать властям, что, мол, корова пала, он не на шутку струхнул. «И что жа это он такое удумал?» – про себя произнёс Епифан, охваченный паническим страхом, и в недоумении провожал Егора.
Утром сомнения от него отступили, и он повёл корову в колхоз. Однако дорогой его вновь одолевали сомнения: может, погорячился, ведь в колхозе он состоять не будет, а скотину отдаёт. Что же это получается – добровольно отказывается от последней коровы? Наверное, брат прав, с ними, селянами, поступают по-грабительски. Как они проживут без своего хозяйства и без земли? На это он не мог ни от кого получить вразумительного ответа, отчего на душе становилось вдвойне досадно и муторно.
Пока он шел к подворью Бедина, некоторые хозяева стояли у своих дворов и тоскливо глядели на улицу и на то, что в этот час на ней происходило. Вот он ведёт корову, а там еще кто-то, Епифан подумывал, подойти ли к кому-нибудь, чтоб ему хоть кто-либо разъяснил: как верней ему поступить? Однако не решался, продолжал вышагивать по улице на пару с коровой, только здороваясь с односельчанами. Впрочем, кто из них точно знает, правильно ли они сами сделали, вступив в этот колхоз? Да и те, кто ещё продолжал пребывать в большом сомнении, не спешили записываться в общину. Веками жил народ без колхоза, будучи закрепощен, а как только дали свободу, не успели очухаться —и вот снова будет над всеми стоять одно лицо. В старое время был помещик, теперь – председатель. В таком случае правильно ли сами организаторы поступают, создавая колхозы? Конечно, тут такого вопроса быть не должно, ежели сам товарищ Сталин дал властям такое партийное указание. Да, тогда ошибки быть не могло, распоряжение Антип получил верное, ведь товарищ Сталин знает, что делает, для народа плохого не пожелает. Ему из Кремля, разумеется, всё доподлинно видней.
Нэпманов разогнали – это хорошо, а в деревнях придавят кулаков, и жить будет свободней. Замечательно, что у него, Епифана, никогда не было богатого хозяйства, зато Егорка всю жизнь рискует и вот сейчас никак не уймётся. Его мысли прервал чей-то оклик:
