Пииип, звучал незримый сигнал, пииип, пи-иип, пииип, и в этот миг я ощутил, что живу, пииип, я сидел перед компьютером, бесконечные диаграммы разворачивались на экране: Моисей, Эней, какие-то имена, которых я не знал, Леонардо да Винчи, Людовик XVI, Адольф Гитлер, а потом пустота; я встал и нажал выключатель, люстра в комнате зажглась, с электричеством все было в порядке.
В доме кто-то находился.
Кто-то следил за мной, ждал, готовый прикончить меня либо окончательно сдвинуть с катушек.
Я скатился через две ступеньки на первый этаж, там горел свет.
Пошли вы все в задницу, снова подумал я, плевал я на вас, кто бы вы ни были, а потом вспомнил, что на самом деле я – Бог, Вседержитель, по чистой случайности оказавшийся в затруднительном положении; от этой мысли стало легче, на меня снизошло спокойствие: я не уйду отсюда, заявил я уже увереннее, выходите, я жду.
Никто не вправе заставлять меня выносить то, что я вынес.
Я пошел на кухню и взял нож: выходите, пидарасы, коли не страшно, я жду вас. Волосы у меня стояли дыбом, я вжался спиной в стену, готовый принять последний бой – растерянный Зевс против тысяч восставших демонов Олимпа; мне смутно чудилось, что, если я умру, битва будет проиграна и моя душа, а может и нынешняя моя божественная сущность, исчезнет навсегда, испарится самым жалким образом под лучами полуденного солнца, на границе стратосферы.
Но никто не вышел, ни один злокозненный демон даже носу не высунул, наконец у меня заболели пальцы, сжимавшие рукоять кинжала, и я отложил его; ах, вы только время тянете, гады, войну нервов начали; если я действительно Зевс Вседержитель, то, спрашивается, кто затеял бунт? Я не представлял себе, чтобы мои братья Посейдон и Аид были замешаны в заговоре, – впрочем, предателем может оказаться кто угодно, ни за кого нельзя поручиться, ясно ведь, что за время царствования мне не раз чинили обиды. Плевал я на вас, шайка подонков, но раз никто так и не осмелился показаться, я решил пройтись, погода стояла теплая, и если бы не мертвая тишина вокруг и не отсутствие всего живого, ничто бы не указывало на то, что до конца света осталось несколько минут, а я – последний обитатель нашей планеты.
Я жадно вдыхал чистый воздух, пытаясь успокоиться, а потом вернулся назад, в свое логово, намагниченный его злыми чарами, внутри был черный туман, и никакой свет его уже не рассеет.
Раз тут было электричество, стоило поставить пластинку. Я открыл лазерный проигрыватель и взял первый попавшийся компакт-диск, музыки я не слушал со времен «Язы», «Явы» да еще жуткого, сверхъестественного «Завтра будет темно, завтра будет совсем темно» – это когда Марианна была еще беременна, я закрыл крышку и нажал на Play, раздались первые ноты, невероятной, абсолютной чистоты, во всяком случае так мне показалось, они словно возвещали новую, райскую жизнь, уносили ввысь, заставляли меня звучать в унисон с этим небесным хором; если за мной сейчас явится смерть, то по крайней мере в душе моей будет царить блаженство, а в чувствах – гармония с миром, с космосом; космос, прошептал я, космос, космос – мне смутно помнилось, что в одной книжке герой, оставшись один после кораблекрушения, старался говорить вслух, чтобы не утратить речевых навыков, – космос, пропел я, в-гар-мо-нии-с-кос-мо-сом.
В последующие дни я много слушал оперу, я обнаружил, из какого волшебного источника берется электричество, дом был оборудован солнечными батареями, если бы телевидение еще существовало, наверное, можно было бы включить телевизор.
Меня посещали странные видения, лунные пейзажи, где скалы, расположенные в каком-то древнем порядке (его значение оставалось мне недоступно), казалось, всплывали из морских глубин. Каждый менгир исполнял свою, строго определенную роль, в зависимости от того, из каких минералов состоял. Одни были сланцевые, другие базальтовые, на их поверхности блестели кристаллы, и мне чудилось, что стоит лишь сделать усилие, и я постигну одушевлявший их разум. Возникавшие фигуры могли представлять какую-то сложную космогонию, карту звездного неба или грозно воздвигшихся древних идолов, но я знал, что это не так. Пружины мира, которые они изображали, подчинялись куда более непостижимой, тайной логике.
Я нашел тетрадь, дневник нотариуса; его записи позволяли взглянуть на череду безумных событий, что привели меня сюда, ввергли в этот кошмар, под иным углом: люди по-разному ощущали конец света; перелистывая страницы, я открывал для себя жизнь деревушки среди сотрясавших этот район катастроф, а попутно – тут никто бы меня не переубедил, в некоторых отрывках это просматривалось совершенно четко – потаенный след колдовских сил, толкающих меня к гибели.
Вторник
Нам удалось сорганизоваться без лишних пререканий, некоторые хотели уехать немедленно, укрыться где-нибудь южнее, но, обдумав положение, мы единогласно решили остаться. Слухи об аварии на атомной станции достаточно тревожные, отмахиваться от них нельзя, поэтому мы договорились, что по первому же сигналу (у Шарля-Жана есть счетчик Гейгера, говорят, с его помощью мы узнаем, когда опасность будет действительно серьезной) деревня эвакуируется. Противоядия на йодистой основе заготовлены. Не знаю, хватит ли мне времени завершить начатую работу.
Среда
Мы отбили атаку варваров. Трое убитых, мы их сбросили в реку. Одни думают, что они больше не вернутся. Другие говорят, что вернутся.
Пятница
Весь день расставлял книги в библиотеке, пусть даже настает последний час, мы должны быть готовы, мы обязаны оставить Ему дом в полном порядке.
Мы обязаны оставить Ему дом в полном порядке…
Они знали, что я скоро приду.
Они знали, что я скоро приду, и считали своим долгом завершить выполнение миссии, которую я на них возложил, расписать на карточках генеалогию человечества, ветвящиеся экспоненты Истории, от Адама и до конца, до меня самого.
Если только это не заблуждение, не ловушка, устроенная моими врагами, дабы поставить меня перед горькой ответственностью за свое безумное творение, тысячелетние страдания и боль, расположенные в неумолимой последовательности, от великих строек фараонов до христианских мучеников и прочих концентрационных лагерей; меня вновь охватила жестокая тоска: да, я действительно Бог, но Бог сумасшедший, задумавший нечто бредовое, страшное, отдающее мегаломанией – рождение Вселенной. Я перебрал в уме все возможные гипотезы и не нашел иного рационального объяснения всему этому безумию.
Последняя запись в дневнике была помечена июнем, судя по тому, что я прочел, пресловутая атомная станция, должно быть та, что в Орлеане, в конечном счете действительно взорвалась, и ветер понес ядовитое радиоактивное облако к океану, вдоль Луары, жители деревни, до сих пор не поддававшейся окончательному хаосу благодаря почти полной автаркии, рассеялись кто куда, спасаясь от заражения.
Четверг
Взрыв был виден в радиусе больше ста километров, Шарль-Жан говорит, что это беспрецедентная катастрофа. Мы уходим немедленно. Надеюсь, что Он сумеет найти дорогу и что оставленные для Него сообщения достаточно ясны.
Когда я отложил тетрадь, голова у меня шла кругом; оставленные для Него сообщения, надеюсь, Он сумеет найти дорогу, – с одной стороны, было яснее ясного, что я не сбился с пути, что меня направляли, вели к четкой цели бесчисленные магические знаки, а с другой – скорее всего, я был облучен, унылый пейзаж, странный цвет неба и даже терзавшие меня отвратительные галлюцинации, к несчастью, объяснялись смертоносным воздействием радиоактивного облака.
Я поспешно скинул одежду и бросился к большому зеркалу, чтобы осмотреть свое тело: похоже, никаких язв, никаких симптомов близкого рака у меня пока не было; из рамки на меня глядела фотография мужчины, до сих пор я не обращал на нее внимания, и теперь у меня снова был шок, я обнаружил, что это тот самый человек, которого я видел в Бютт-Шомон с оленем, а потом в Дефанс, когда он совершал пробежку, – несмотря на другую стрижку и усы, я был уверен, что это он.
По крайней мере практически уверен: сходство было не только с ним, фотография, казалось, насмехалась надо мной, колебалась, зыбилась, лицо на ней превращалось в другие лица, передо мною был одновременно и один из двух Дюпонов, и персонажи из разных фильмов, и мой мясник из девятнадцатого округа – мясник, кровь и смерть, на голове у него росли свинячьи уши, на ободке подстаканника стала проступать багровая жидкость, и вновь послышался не оставлявший меня голос, тотемы, тотемы, остров Пасхи, у исполинов много потомков; на мониторе компьютера ветвилась бесконечная последовательность имен, я схватил портрет и разбил его о спинку кровати, у меня было такое чувство, будто я попал в фильм ужасов, довольно, сказал я, уже довольно, хватит.
