как хозяина местной территории.
Отправив наш обоз с трофейным оружием и продуктами на базу, я, прихватив вещевой мешок, изъятый в кабинете хозяина трактира и Сухова-Старовойтова, комиссара моего отдела, приставленного ко мне решением высокой комиссии, уселся в свою пролетку, дав команду сидящему на козлах Тимофею править в Таврический дворец. Четвертым в пролетку уселся Воробьев, прижимая к себе еще теплый от стрельбы ручной пулемет.
Во дворец мы прошли беспрепятственно, с мешком и пулеметом, ведомые местным обитателем Суховым-Старовойтовым. В чиновничьей шинели цвета маренго, знаками Министерства финансов и огромным пистолетом Борхардта К 93, с пристегнутым прикладом, что грозно висел на груди чиновника, Сухов-Старовойтов выглядел очень опасным, настолько, что ленивые солдаты запасных полков, толпившиеся на подходах в дворцу, почтительно расступались перед его целеустремленной фигурой.
К сожалению, триумфальное пришествие в кабинет комиссара Временного правительства по Петрограду, не получилось, у господина Пущина шло совещание и нам предложили подождать.
— Аркадий Федорович! — толкнул я в бок оплывшего на соведнем стуле чиновника: — Вы бы здесь не сидели, а метнулись бы по дворцу, и нашли бы репортеров и фотографа.
— Вы полагаете? У нас же были и журналисты, и фотограф. — скосил на меня светлыми глазами уставший от волнений чиновник.
— Поверьте, Аркадий Федорович, пиара много не бывает. Бандиты и оружие это одно, а вот возвращенные народу ценности… — я встряхнул мешок: — Это другое. Только не говорите им, что мы принесли, но пообещайте, что будет сенсация.
Специалист по министерским интригам и играм по подсиживанию ближнего своего мгновенно проснулся, поправил на груди свой гигантский пистолет и исчез в коридорах правительственного дворца.
Через сорок минут двери кабинета градоначальника распахнулись, оттуда повалил чиновный и иной люд, а навстречу им в кабинет проникли я со своими коллегами, три репортера с неизменной фотокамерой на треноге и парочка чиновников — знакомых моего комиссара. Увидев эту суету, часть лиц, вышедших с совещания, из любопытства вернулись обратно, в кабинет Пущина.
— Это что такое? Что вы хотели? — увидев странную толпу, целеустремленно входящего в начальственный кабинет, Лаврентий Иванович Пущен не на шутку испугался.
Я, дождавшись, когда все любопытствующие сгрудятся у стен, сделал два шага, отдаленно напоминающих строевые, в сторону замершего за своим столом градоначальника, положил перед ним вещевой мешок и, отступив на шаг, вскинул ладонь к козырьку папахи.
— Господин комиссар по городу Санкт- Петербургу. Докладываю, что сегодня, около десяти часов утра, получив сообщение, что отряд милиции Центральной части, под командованием господина Прежбымовского попали в засаду у трактира Брюханова в районе Лавры и несут потери. Совместно с назначенным вами в наш отдел народной милиции Адмиралтейской части комиссаром господином Суховым-Старовойтовым, мы выдвинулись всеми нашими силами в указанный район, где в ходе часового боя полностью уничтожили банду численностью в тридцать два человека, захватив большое количество оружия, боеприпасов и доказательств преступной деятельности бандитов. Наши потери — один раненный от взрыва гранаты, потери милиции Центральной части в настоящий момент устанавливаются. Доклад закончен. Докладывал начальник Адмиралтейской части народной милиции Котов.
О время мое речи хозяин кабинета успокоился, встал и по окончанию доклада пожал мне руку.
— А это что вы мне принесли… Петр Степанович? — Пущин ткнул пальцем в пузатенький вещевой мешок.
— Не могу знать. Мешок обнаружен в сейфе, в комнате главаря банды. Очевидно материальные ценности.
В это время население не имело понятие о значении слов сэлфи, блогер и инстасамка, но фотографироваться народ любил. Несколько газет Петрограда на следующий день разместила на первых страницах большие фотографии из кабинета комиссара Пущина, где он был запечатлен в окружении набежавшего в кабинет народа, над красиво разложенными на столе пачками купюр в разных валютах, ювелирной мелочью, золотыми монетами и столовым серебром. Я стоял одесную от начальника имперской столицы, держа на перевес ручной пулемет и улыбаясь во весь рот. В коротком интервью, что потребовали дать возбужденные репортеры, я скромно рассказал о руководящей роли комиссаров Временного правительства, помогающих новой, народной милиции, успешно бороться с распоясавшимся бандитизмом и возвращать народу похищенные ценности.
Блестящий, как золотой червонец, Пущин на прощание крепко жал мне руку и предлагал заходить к нему при любой, даже малой нужде. Счастливый Сухов-Старовойтов с коллегами из Минфина сел подсчитывать и оприходовать доставленные материальные ценности, а я, подхватив пулемет и бывшего студента, двинулся в сторону пролетки с дремлющим Тимофеем и недовольной Звездочкой.
Глава девятая
14 марта 1917 года
«Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы».
Томас Джозеф Даннинг, британский публицист и профсоюзный деятель.
— Тимофей! — я тронул своего кучера за плечо, и он с возгласов «Стой, холера!», натянул поводья. Кобыла Звездочка обиженно всхрапнула и остановилась.
— Подождешь меня, хорошо. На тебе два рубля, вон до чайной на углу, пойди, погрейся. — я протянул кучеру деньги, ободряюще хлопнул по ватному плечу и спустился с пролетки.
Я огляделся. Полмесяца назад этот дом на набережной Фонтанки приютил меня на ночь в этом бредовом сне, позволил осмотреться и отдышатся. Правда потом с господином Пыжиковым Ефремом Автандиловичем мы расстались не очень хорошо, но чувство благодарности не позволяло мне забыть тот факт, что с запасов продовольствия покойного купца я две недели кормил личный состав отдела, и теперь, когда я выбил у комиссара Временного правительства паек задним числом, я хотел вернуть вдове и дочери купца вывезенные с их склада продукты. Визит к Пыжиковым как-то сразу не заладился.
Сначала я долго стучал ногой в чугунное литье запертой калитки, пока не появился недовольный дворник Мирон, в грязном, заляпанным чем-то и вонючем халате и с непокрытой головой.
— Ну что стучи, что стучим? — пошатываясь, дворник подошел к калитке и, опершись на нее, уставился на меня тяжелым взглядом, обдавая запахом денатурата: — Чего надо?
— Мирон, ты меня что, не узнал?
— Узнал… — дворник мотнул головой и икнул: — Ты этом, душегуб из Австралии, хозяина нашего убил и все добро себе прибрал…
— Ты что такое несешь? Кого я убил?
— Я же говорю — хо-зя-и-на! — по складам, помахивая передо мной волосатым пальцем, произнес пьяный дворник.
— Да с чего ты взял эту чушь?
— Хозяйка мне газету показывал, а в газете врать не будут… Я тебе сейчас покажу. — Мирон скрылся в дворницкой, чтобы, через
