Идея Устрялова относительно возможности психического перерождения и вырождения человечества звучит особенно актуально применительно к началу ХХI века, когда моральное вырождение общества влечёт за собой крах идеи власти и принципа государственности. Во времена Устрялова, в первой трети ХХ столетия, идея власти торжествовала, а принцип государственности переживал свой расцвет, что было связано не только с появлением крайне этатических режимов, но и продиктовано объективными историческими условиями — любая нация в целях самосохранения просто обязана стремиться к созданию мощного в военно-политическом и экономическом отношении государства. Государство виделось единственной формой социального бытия человека, что произошло после достаточно неубедительных попыток либерально-демократической идеи в конце XVIII—XIX веках “разгосударствить” человека и противопоставить его индивидуальные субъективно-гипотетические права объективно-реальным правам и интересам государства: “Если прежде, в XIX веке, вокруг парламентов сияли священные ореолы и декларации прав человека почитались выше библии, то теперь, особенно в международном молодом поколении, побеждает обратное общее место: всё, что от демократии — гнило, негодно, презренно” (“Наше время”). Русский философ предрекает западным демократиям скорую гибель: “Есть основания утверждать, что если современные демократии пребудут и впредь такими же, каковы они сейчас, — они погибнут от морально-политической малярии, треплющей их на наших глазах” (“Наше время”).
Устрялов усматривает в идее демократии скрытую угрозу для существования России в том, что страна может потерять нить своего собственного, самобытного развития, сбиться с предначертанной ей дороги и “вместо того, чтобы в муках искать своего собственного выхода, предчувствованного её глубочайшими умами и болезненно нащупываемого её великой революцией”, может “пасть ниц перед линяющими западными канонами, зачеркнуть свою культуру и свою революцию, дабы скорее обзавестись “мирной демократической конституцией”27.
Устрялов предрекает демократии смерть исходя также из представления о природе самого государства. В его основе, по мысли философа, лежит идея, присутствующая в сознании таких вождей, как Ленин или Муссолини, которые, будучи “рабами идей, поклонниками принципов, властвующих в их сознании”, руководят народом, “упоенно культивируя жесткую и абсолютную власть”. Таким образом через сознание вождей людьми правят идеи (“Понятие государства”). Каждое государство несёт в себе свою идею, “которую оно считает истинной, достойной, праведной, и в духе этой конкретной, положительной идеи укрепляет себя и формирует своих граждан”28.
Современный мир, по Устрялову, есть арена столкновения и борьбы разных идей, носителями которых являются народы, при этом “каждый великий народ верит в свою “идею”, верит, что он нужен миру, что “слово” его призвано прозвучать громко и послужить на благо человечества”. Однако “лишь тот народ достоин жизни и победы, который лучше противника, чья национальная “идея” выше, совершеннее”. Поэтому свою идею каждый народ призван отстаивать в борьбе, он верит в себя и “готов защищать свое достояние до последней капли крови” (“Революция и война”). Таким образом, двигателями истории являются “идеи-силы”29, они правят человечеством и творят “новый человеческий материал”. Отсюда вполне закономерным выглядит тезис философа о том, что современную “буржуазную формальную демократию призвана сменить идеократическая диктатура” (“Наше время”).
Скрытый материализм демократической идеи, либеральный принцип мнимого самоопределения призваны сойти со сцены ещё и потому, что они не соответствуют природе человека, для которого всегда была характерна “жажда якоря, тоска по миросозерцанию”: “Правовое государство свободы и самоопределения личности с его благородным непредрешенческим формализмом не годится, “не звучит” в такие времена: вместо хлеба и веры оно предлагает камень безбрежного выбора. Оно не холодно и не горячо, — оно тепло. Оно — организованное сомнение, а люди требуют спасительной очевидности. И характерным признаком современных диктатур... является их “идеократический” пафос. Они несут... собою целостное миросозерцание, систему завершенного вероучения...”30. Данное вероучение носит не только антилиберальный, но и антиматериалистический характер. По мнению Устрялова, в истории человечества грядет эпохальный духовный переворот, связанный с переориентацией сознания с материальных на духовные ценности. В связи с этим русский философ цитирует слова А. Бруэро: “В то время как современная эпоха проникнута законами материи, в глубине человеческого сознания зреет великая реакция в защиту духовных ценностей. В ближайший исторический момент свершится огромное алхимическое преображение материальных ценностей: кризис превращения материи в идею”31. Первыми симптомами такого переворота служит появление принципиально новых политических режимов — коммунизма, фашизма и национал-социализма.
Устрялов пытается увидеть в новых мировоззренческо-этатистских режимах контуры будущего духовно-политического синтеза. Ход истории неумолим, законы диалектического развития непреложны, а значит, “история, жизнь, как и мысль человеческая, никогда не удовлетворятся односторонними решениями, отвлеченными началами, всегда будут тянуться к синтезу, подлинному и неложному”, а “дело синтеза и состоит, как известно, в “снятии противоположностей” (“Наше время”). При этом будущий социально-политический строй станет синтезом двух идей, “двух субстанциальных идейных точек”, двух “неразложимых интуиций”, “краеугольных камней”, двух мироощущений и вер — с одной стороны, это индивидуализм, вера в ценность личности, с другой стороны — универсализм, вера в сверхличную ценность: “Первые в недрах своих неизбежно таят тоску по свободе, по личности, по субъекту, вторые — тоску по сверхличному авторитету, по истине, по Предмету”.
В процессе будущего развития человечества в единое целое сольются две интенции — “вселенская устремленность русской революции, неразрывная с её действенной верой в творческую мощь человека”, и “предметная зоркость европейского сознания в отношении к живому многообразию конкретных социальных реальностей”. Таким образом, человечество встанет на путь “большого синтеза”, достигнет “новой ступени в бесконечной перспективе истории” (“Наше время”).
Осмысливая способы будущего синтезирования, Устрялов остается верен своему волюнтаризму, указывая на то, что “большие исторические синтезы” между “великими идеями-силами” “достигаются не сговорами и компромиссами, не “мирным обновлением” и лоскутными эклектическими помесями, — они рождаются в борьбе, в испытаниях огнем и молотом, верой и правдой”. Помимо взгляда на новый синтез как на борьбу идей-сил, русский философ указывает также на преимущественно духовный способ будущего объединения человечества, которое нуждается, прежде всего, в “новом сознании”: “...Необходима не только слепая логика материальных сил но и конкретная идея, направляющая и формирующая. Идея, превращенная в непосредственный жизненный стимул, владеющая не только умами, но и сердцами, творящая нового человека. Идея, облеченная в плоть и кровь, становящаяся живым центром вселенской культуры, нового всемирно-исторического синтеза” (“Наше время”).
Н. В. Устрялову не суждено было увидеть, что результаты национально-государственнического перерождения русской революции были уничтожены в процессе жесткого политико-мировоззренческого противостояния Советского Союза и Запада, что повлекло за собой гибель советской империи и в настоящий момент выражается в целенаправленном морально-государственническом разложении русской нации. Пророчество русского мыслителя относительно нового синтеза не сбылось, скорее наоборот, этатистские режимы сами стали жертвой либерально-материалистической диктатуры, пытающейся в настоящее время распространить свое политико-экономическое влияние на все стратегически важные регионы планеты. Человечество, конечно же, восстанет против угрозы либерально-материалистической смерти. Хотелось бы верить, что именно Россия возглавит новую реакцию духа.
Примечания
1 Среди сочинений Н.В. Устрялова, изданных в последнее время, следует назвать: Проблема прогресса. М., 1998; Итальянский фашизм. М., 1996; Германский национал-социализм. М., 1999; Национал-большевизм. М., 2003. С сожалением приходится констатировать, что остаются не переизданными ещё очень многие, принципиально важные работы Устрялова, которые позволят взглянуть на него не только как на политического публициста, но и как на крайне интересного мыслителя, создавшего свою оригинальную философскую, правовую и этическую концепцию.
