Катриона едва смогла проглотить горячий ком, застрявший у нее в горле, понимая, что вряд ли может устоять перед лицом такой нежной решимости.
— Вы очень добры, миледи. И я благодарю вас, благодарю от всего сердца! Пожалуйста, не думайте, что это я хочу вас покинуть. И вправду здесь был мой дом. Но опасность…
— Забудьте об этом. Мы вас убережем. Не сомневаюсь, что лорд Джеффри обеспечит безопасность всем нам. Вам не следует бояться, моя дорогая мисс Кейтс, что мы вас не защитим. Вы должны знать, что слишком дороги обитателям Уимбурна. Вы вернули нам дочь.
Конечно, она имела в виду Марию. «Вернула» — сказано от души, хотя и не совсем верно, если говорить о дорогой Марии. Нельзя отрицать очевидное — бедное дитя не в своем уме. Ей никогда не стать как другие дети. Но теперь по крайней мере она не заперта в башне собственного ущербного рассудка, как было, когда Катриона приехала в этот дом. Девочка больше не выдирала себе волосы, не рыдала безутешно и не размазывала на себе еду. Но по-прежнему ходила только на цыпочках, взгляд иногда блуждал и туманился, а туловище раскачивалось из стороны в сторону, зачарованно повинуясь ритму музыки, которую слышала только она сама.
Однако же Катриона позаботилась о том, чтобы бедную крошку не заставляли испытывать на себе жестокости режима, предусматривающего холодные обливания, который предписал невежественный идиот, именующий себя врачом. И ее больше не запирали подальше от братьев и сестер и не привязывали, словно животное, ремнями к кроватке. Работа Катрионы с маленькой девочкой не была чем-то из ряда вон выходящим или чудом проницательности: при постоянной сострадательной заботе в состоянии девочки наметились существенные улучшения — иначе и быть не могло, — и поэтому никого не удивляло, что леди Джеффри исполнилась глубокой, искренней благодарности.
Сердце Катрионы разрывалось при мысли, что придется покинуть Марию, покинуть их всех — Джека, близнецов Пиппу и Джемму, юного Кристофера, отважную Амелию и, наконец, прелестную крошку Аннабел. Но остаться в Уимбурн-Мэноре значило подвергнуть их опасности. Особенно Марию. Она куда уязвимее всех остальных и болезненно переживает, если ее мир вдруг лишается какой-то детали. Или в этом мире происходит потрясение.
Видит Бог, выстрелы в саду выведут из себя кого угодно, даже самого крепкого человека. Если надо найти оправдание вынимающему душу истерическому припадку — стрельба во время пикника в саду подходит как нельзя лучше.
— Миледи, мысль о том, чтобы вас покинуть, причиняет мне боль. Тем не менее я не могу допустить, чтобы дети подвергались опасности. Я оставлю подробные указания относительно того, как ухаживать и обучать Марию, — то же самое насчет остальных детей. Я составила подробный план занятий для каждого из них, а также заметки об их успехах и способностях. Не следует опасаться, что новая гувернантка не сумеет следовать моим указаниям…
— Мисс Кейтс, брат моего мужа вас домогается?
Заданный в лоб вопрос застал ее врасплох. Катриона молчала целую вечность, чтобы придумать, как лучше всего ответить: лгать смысла не было, поскольку в эту самую минуту Томас Джеллико был внизу и легко мог опровергнуть ее слова, но леди Джеффри ответила за нее:
— Конечно, так и есть. Как он говорил с вами! Явно принял за другую. А потом это прискорбное происшествие на лужайке. — Ее светлость закрыла глаза, будто отгоняя воспоминания. — Боюсь, его присутствие выбивает вас из колеи. Признаюсь, меня тоже. Этого человека я не видела со дня моей свадьбы, а это было пятнадцать лет назад. Господи, пятнадцать лет! Как летит время. И вот Томас возвращается домой, и пожалуйста, в тот же самый день в нас летят пули. В высшей степени прискорбно и досадно.
Томас Джеллико не просто расстроил ее или приставал к ней. Он целовал Катриону так, что она забыла собственное имя. И сама целовала его в ответ. Закрыв глаза, она с головой бросилась в омут своей одержимой любви к этому мужчине, омут, где смешались боль и сладость. Как будто ничему не научилась! Как будто она все еще та наивная девочка, какой была в памятную ночь в окруженном высокими стенами саду дворца полковника Бальфура.
Катриона не могла без боли думать о том времени. Воспоминания так переплелись с сумятицей ее собственных чувств, что она часто задумывалась — уж не приснилось ли ей все это? Это во сне были и цвет, и аромат, и горячая пыль. Любовь и нежность, дарившие ей столько радости. Это во сне она была счастлива.
И, как будто во сне, прошла для нее та ночь в Сахаранпуре, когда ее пригласили на первый в жизни взрослый светский выезд.
О как же она тогда волновалась! Раньше Катриона никогда не бывала на светских вечерах — в Шотландии она или не думала о таких мероприятиях, или на это не хватало ни денег, ни времени. Но для лорда и леди Саммерс светские вечеринки были частью повседневной жизни. Почти каждый вечер что-то затевалось, часто — прямо в прохладных залах, под высокими сводами их резиденции. Но вплоть до той ночи на всех этих приемах и суаре Катриону вполне устраивала роль наблюдателя, когда она могла выглядывать из-за перил верхнего этажа огромного дома, где располагались детские, следить восхищенными глазами за тем, что происходило двумя этажами ниже, в просторном, залитом огнями свечей холле. Она и ее двоюродные братья и сестры разглядывали элегантных джентльменов и утонченных дам, лордов и леди в изысканных нарядах и сверкающих драгоценностях; смотрели, как они ходят, собираются в группки, беседуют. Они находились слишком высоко, и голоса гостей долетали к ним, как взволнованное журчание: приглушенный — как будто подушку набросили — звук, заполняющий обширное, звенящее эхом пространство своей энергией и торжественным блеском.
Слушать и наблюдать — этого было более чем достаточно. Она была счастлива просто видеть это действо, и не помышляла участвовать в нем сама. Ее жизнь в Сахаранпуре уже казалась волшебной сказкой, без забот и хлопот, в компании любящих двоюродных братьев и сестер. Чего же больше желать?
Но в тот вечер заботливый новоприобретенный дядя Катрионы решил, что она тоже должна получить приглашение на светский выход — на торжественный обед в доме загадочного полковника Бальфура, предыдущего резидента компании; на обед, который и давался в честь нового резидента. Лорд Саммерс настоял, и тетя Летиция позаботилась о том, чтобы Катриона была одета как следует. Она надела новое платье, сшитое британской портнихой, миссис Макэлрой, предприимчивой супругой сержанта, которая держала в своем маленьком бунгало запас новейших модных журналов — «новейших» по меркам далекой приграничной провинции — и несколько индийских женщин-швей, которые, сидя в совсем уж крошечной комнате в задней части дома, собственно, и делали всю работу.
