— И Шершнева Эдуарда вы частенько видели? — вовремя ввернул вопросец Назаров, понимая, что про окно дамочка не просто так завела разговор.
— Вчера! — очень быстро ответила она, словно ждала его вопроса.
— С утра или… — Он даже договорить не успел, как она его перебила:
— Утром. В девять, как обычно. Я в это время Виктора кормлю у окошка. Ну, и воробышки по подоконнику прыгают, гули-гули там всякие. Сами понимаете, не побалагуришь, не накормишь… А тут Эдик пришел. Он иногда на машине приезжал, на зеленых «Жигулях» шестой модели. Но вчера пешком пришел, это точно. Как всегда, барбоса своего накормил. И вошел к себе. Его дверь справа, если вы успели заметить. Он вошел и…
— И что? — Назаров глазами поискал табурет и уселся на него без разрешения — так устал от блуждания по грязи, что было не до условностей.
— Что! Войти-то он, вошел, а вот выйти… — Она вдруг выдвинула из-под стола еще одну табуретку, села прямо напротив Сан Саныча и, страшно округляя глаза, проговорила: — Он не вышел в положенное время, понимаете!
— Нет, если честно. Он что, всегда уходил в одно и то же время?
— Да! В том-то и дело, что в одно и тоже время — в шесть вечера! Даже если днем куда отлучался, всегда возвращался к шести. Даже за десять минут до шести возвращался, бзик у него, что ли, такой был, не знаю. А может, сам себе распорядок дня установил и решил ему следовать. Только вчера он не вышел из квартиры и пса не накормил. И в окошко мне не помахал, как обычно. — И она показала, как Эдик махал ей в окошко. — Странно все это!
— Да что же здесь странного! — возмутился Назаров, из последних сил сопротивляясь своей подозрительности и с тоской понимая, что, наверное, он опоздал. — Ну, ушел человек чуть раньше или чуть позже и…
— Да?! А дверь почему не запер?! — в сердцах воскликнула молодая мамаша, тут же поняла, что сболтнула лишнее, и мгновенно прикусила язык.
— Та-аак… Вас как вообще зовут-то, милая женщина?
— Марина, — глухо обронила она, не поднимая на Назарова глаз.
Он с минуту рассматривал затейливый узел, которым она завязала косынку на темени. Потом перевел взгляд на ее руки, судорожно теребившие край передника. Вздохнул обреченно и потребовал:
— Давайте вот что сделаем, Марина… Я задаю вам вопросы, а вы очень честно мне на них отвечаете, хорошо?
— Хорошо, — проговорила она и вдруг всхлипнула: — Мне и скрывать-то нечего, господи! Что мне скрывать от вас?! Я же вижу, вы человек хороший, не то, что некоторые…
— Итак, — перебил ее Назаров. — В котором часу вы входили в квартиру, которую снимает Шершнев?
— В половине седьмого вечера, — пробормотала Марина и тут же вскинула на него испуганные глаза. — Только я не входила! Нет! Я звонила в дверь, звонила, потому что он не вышел, Эдик-то. Но ведь входил, я точно знаю, потому что видела его утром. И посетитель у него был, он в дверь ему звонил, я слышала. А вот выйти Эдик ко мне не вышел. Я бы не пошла, точно вам говорю. Только пес начал беситься. Сначала повизгивал, а потом, когда его все от подъезда гнать принялись, вдруг завыл. А мне на первом этаже каково это?! Я терпела, терпела, ну и вышла на улицу. Взяла палку и хотела этого бестолкового отогнать, а он снова выть. Я бы и в квартиру ни за что не пошла. Стукнула бы в окошко чем-нибудь, но не пошла. Только ведь в Эдькиной квартирке всего одно окно — то, что на улицу. Это даже не квартира, а так, колясочная. Вот ЖЭК ему и сдал в аренду, потому что больше желающих не нашлось.
— Итак, после того, как пес завыл, вы решили сходить к Шершневу и узнать в чем там дело, так?
— Точно! — Марина подняла на него тоскливые глаза. — А что мне оставалось делать?! У меня мужик уехал на два дня, соседи тоже уехали в деревню на неделю, а тут пес этот воет. Мне так страшно сделалось. Тут я и решила Эдьке разгон устроить: раз прикормил животное, пускай следит за ним, чтобы оно общественный порядок не нарушало. Подошла к двери, звоню. Тишина! Я снова звоню, снова тишина. Я дверь-то толкнула, а она и открылась. А там темно. Ни света, ничего! И телефон разрывается, звонит. Мне так страшно сделалось, что я дверь прикрыла и бегом к себе. И вот со вчерашнего дня места себе не нахожу. И ночью почти не спала. Страшно мне, Александр Александрович! А тут еще посетитель тот странный…
— Вот с этого места давайте поподробнее, — попросил Назаров, почти уверенный в том, что Эдика уже как сутки нет в живых. — Что вам показалось в нем странным?
— Он не входил в подъезд! Я же всех вижу, вы не думайте… — Назаров ничего и не думал, он был почти уверен в правдивости ее слов. — Я варю кашу, значит. Вижу, из-за угла мужчина вывернул — не наш жилец, это точно. Я всех в доме знаю почти поименно. Вошел в крайний подъезд. И все… Потом слышу, кто-то спускается со второго этажа. У нас в подъезде, как на сцене Большого театра, слышимость такая, что можно уловить, как спичку кто-то уронит. Спустился кто-то, и следом раздался звонок в Эдькину дверь. У него звонок такой пронзительный, противный. Жэк устанавливал, продешевил. Посетитель зашел, и все… Потом у меня Витюша закапризничал, и я не слышала, как этот человек вышел. Я старалась у окна держаться, а из подъезда так никто и не вышел.
— А вы могли его просмотреть?
— Да, был один момент. Я сыночку как раз попку в ванной мыла. Но это заняло минуты три, не больше. Мог тот человек в это время проскочить. Запросто мог. Только странно как-то…
— Что именно? — спросил Назаров, по ходу соображая, кому и куда следует позвонить, если в квартире Шершнева он обнаружит труп.
— Ну, во-первых, этот посетитель спустился сверху. Почему?
— Ну, может, это кто из соседей.
— Может, а тот мужик, что в крайний подъезд заходил?
— А что с ним не так?
— Ну вышел-то он из соседнего подъезда! Как это может быть?
Быть это могло по-разному. И странного тут Назаров ничего не углядел. Ни в том, что человека этого она видела входящим в один подъезд, а выходящим из другого. Ни в том, что посетитель к Эдику пришел откуда-то сверху, а не с улицы. Это мог быть и не посетитель вовсе, а человек, попросивший у Эдика прикурить, скажем. И тот мужчина, что вызвал столько подозрений у бдительной Марины, мог просто искать кого-то или был распространителем дешевой польской парфюмерии. Нет, это все казалось ему не столь существенным, но вот незапертая дверь… Это было уже много хуже. Если только Эдик не имел обыкновения иногда забывать ее запирать.
Как оказалось, не имел.
Они вошли в квартиру, которую Шершнев снимал под офис, вместе с Мариной. Уже с порога, по приторной затхлости, шибанувшей в нос, Назаров понял, что в квартире труп. Он велел женщине оставаться у порога, а сам прошел в тесную комнатку.
Эдик лежал под столом. От входа в комнату его не было бы видно, если бы не его ботинки. Сорок третий, навскидку определил Назаров и с тяжелым сердцем заглянул под стол.
За свою милицейскую практику Назаров трупов навидался не счесть, поэтому сразу понял, что Эдик умер не сегодня и не сам. С левой стороны груди на свитере расползлось темное пятно, да и под телом лужа натекла приличная.
Скорее всего, колотая рана, подумал он отстраненно. Быстро оглядел комнату и вышел в прихожую, где его ждала опечаленная Марина. Возможно, парень ей нравился, и она не просто так каждый вечер ждала, когда тот выйдет и помашет ей приветливо рукой. Как бы то ни было, но ее наблюдательность могла сослужить операм неплохую службу. Вспомнив о бывших собратьях по оружию, Назаров озадаченно покосился на нее.
— Телефон у вас в квартире есть?
— Нету. Так у Эдьки же есть. А что случилось?! Он… Он там??? — И она приложила руку к открытому рту, боясь закричать. — Он…
— Его убили, Марина. Нужно позвонить в милицию, чтобы приехали, забрали тело, все запротоколировали. Телефона, значит, нет… Придется звонить с его. Вы идите пока к себе, вас потом позовут.
Он выпроводил Марину, прикрыл за ней дверь и снова вернулся в комнату, стараясь излишне не следить. Достал из кармана носовой платок и только прицелился, как бы его поудобнее пристроить на трубке, чтобы, не дай бог, не уничтожить возможные отпечатки, как телефон пронзительно взвизгнул.
— Алло! — тихо обронил Назаров, обмотав трубку носовым платком и держа ее двумя пальцами подальше от себя.
— Эдька, стервец такой! — раздался в трубке возмущенный мужской рокот. — Ты чего на звонки не отвечаешь второй день?! Обиделся на мать?! Бессовестный! Ты же обещал приехать ночевать вчера, а сам в своей конуре опять остался!..
— Извините, это не Эдуард, — обронил задумчиво Назаров, совершенно не представляя, что он будет говорить дальше.
— Да? А где он? — возмутился еще больше мужчина, по всей видимости Шершнев-старший.
— Его здесь нет… пока, — соврал Сан Саныч и тут же сказал малодушно: — Как только появится, он вам немедленно позвонит.
