class="p1">– Тишь, да гладь, да божья благодать. – Шериф подхватил винтовку. Вот интересно, она у него после такого обращения стреляет? – Ваши землю роют, да попусту… Сад Эшби вон перекопали. Ник сказал, что на следующий год садовников наймет нормальных, пусть восстанавливают.
Он сплюнул под ноги, явно выражая отношение и к федералам, которые не желают понимать очевидного, и к проблеме в целом.
– К слову, – Милдред изобразила улыбку, – а мистер Эшби в городе?
– А где ж ему еще быть? – ненатурально удивился шериф. – Ваши запретили уезжать. Да и… он и не стал бы. В школе найдете. Только это… его тещенька в суд подала, так что смотрите, он не в настроении крепко. А когда Эшби не в настроении, лучше держаться от него подальше.
Роза была точь-в-точь как та, которую Томас сорвал.
Но откуда?
Не из прошлого точно. Томас не настолько верит в чудеса. Эшби? Но там он не видел ни цветочницы, ни розового куста, что странновато, ибо розы эти существовали столько же, сколько и сам особняк.
– Не трогай, – сказал он, но Уна не послушала.
Она наклонилась. Подняла цветок. Поднесла к носу и вдохнула тягучий сладкий аромат.
– Значит, не показалось, – задумчиво произнесла она, протянув розу Томасу. – Здесь и вправду гость ходил.
И стоит вызвать бригаду, но тогда придется объяснять, что Томас делал в этом доме. И куда собрался. Уходить запретят, а найти ничего не найдут.
– В воду поставить надо, – он слышал себя будто со стороны.
Нельзя нарушать правила.
Правила созданы именно для того, чтобы их соблюдали. Но море шелестело, дразнило, нашептывало, что оно не готово ждать слишком долго, что если уж Томасу захотелось вернуться в прошлое, то ни к чему откладывать.
– Надо. – Уна смотрела внимательно. – Знаешь, мне твоя затея не нравится.
– Мне тоже, но… – Томас коснулся листа, по краю которого появилась сухая полоса. – Я знаю, что должен. И может, ты найдешь кого… скажешь про… а я к камням?
– Бестолочь. – Уна забрала розу и исчезла в доме. А вернулась уже с пустыми руками. – Если вздумаешь помирать, вытаскивать не стану.
Томас не поверил.
Драконьи камни не изменились.
Та же узкая полоска между гранитной стеной и морем. Красный камень. Белый песок. Серая вода. Волны отползали, оставляя за собой след из водорослей и осколков раковин.
Старое кострище.
Удочки, которые Уна достала откуда-то из-под валуна. Точно. Там яма, похожая на нору. И Берт тоже хранил там снасти, прикрывая вход круглыми булыжниками. Не теми ли, белесыми в крапину, которые отодвинула Уна?
Кострище сырое.
Воздух горький. Море вот оно, ползет медленно, рассыпая клочья грязной пены. Замирает, так и не добравшись до камней, и отступает.
– Ну что? – поинтересовалась Уна, забираясь на валун.
– Ничего, – вынужден был признать Томас. – Совсем ничего…
Он пришел сюда с Бертом? Или следом за ним? Кто кого разбудил? И как они выбрались из дома? Хотя в этом как раз нет ничего сложного. Дикий виноград давно освоил стену, разросся, расползся темным покрывалом. И старые ветви его были достаточно прочны, чтобы выдержать вес мальчишки.
– Может, к лучшему? – Уна распутывала леску.
– Не уверен.
– Расскажешь?
– А ты… не помнишь? – Рассказывать было страшно.
Стоять над кострищем по меньшей мере глупо. Да и вообще Томас, говоря по правде, чувствовал себя на редкость неспокойно.
Чужая одежда. Чужая обувь. И жизнь чужая. Его место не в этом захолустье… или в этом?
– Что именно?
– Как мой брат погиб.
Уна задумалась. Темная коса ее лежала на спине толстой змеей, которой хотелось коснуться. Развязать кожаный ремешок, расплести, пропустив сквозь пальцы пряди. Посмотреть, как изменится женщина, которая притворяется равнодушной.
– Не знаю. – Она прикусила губу. – Вот… я вроде взрослая была, но вспомнить… помню, как ты меня доставал. Помню, как злилась на тебя. И на матушку, которая все пыталась сделать меня копией Зои. И на Зои тоже – за то, что она есть, вся такая идеальная. На отца – ему было глубоко наплевать и на меня, и на матушку. На Вихо, что он веселый и со всеми приятельствует. Он умел просто жить.
– На Эшби?
– Ник? Нет, на него невозможно было злиться. Даже когда он ее выбрал. Я… не буду лгать, что обрадовалась и сказала, будто желаю ему счастья…
Коса кажется слишком уж тугой.
– А что сказала?
Говорить надо о прошлом. Коснуться кострища. Закрыть глаза, вытащить из расколотой памяти то, что получится. И глядишь, тогда она смилостивится над Томасом.
– Сказала, что он идиот, а Зои – хитрозадая тварь. Что? Я считаю, что друзья должны говорить правду. А правда в том, что ей нужны были только деньги Эшби.
Обветренные скулы. И губы покрыты корочкой омертвевшей кожи. Ее руки пахнут морем. И хочется нюхать их. Трогать тонкие пальцы, пересчитывая россыпь ожогов и ссадин.
Хочется просто быть. Рядом.
– Но он не поверил? – Разговор не о том, но, если Томас заговорит с ней про руки и губы, Уна сбежит. Он знал это точно. Она пока не готова распустить свою косу.
– Нет, конечно. Она же милая. И красивая. Почему мужчины глупеют рядом с красивыми женщинами?
– Может, – Томас все-таки опустился на колени рядом с кострищем и сунул в него пальцы, – потому, что в противном случае они бы спасались бегством?
Уна хмыкнула. И улыбнулась. Улыбка ее меняла, лицо становилось будто мягче, а на щеках появлялись едва заметные ямочки.
– Твоя правда… – Она закинула удочку. – А про твоего брата… Боюсь, я была слишком занята собой. Я знаю, что мама разговаривала с Вихо, спрашивала его про что-то.
Она нахмурилась.
– Говорила, чтобы не ходил к усадьбе ночью… тебе бы с нею побеседовать.
Обязательно.
– Только вряд ли она скажет правду. – Уна уставилась на поплавок, с которым играло море. – Она отлично врет. Даже мне иногда хочется ей верить.
Томас зачерпнул песок, смешанный с пеплом, черный и вязкий. Он сжал его в кулаке, закрыл глаза… вот костер.
…Был костер. И ветер был. С моря дул, а потому у Берта далеко не сразу получилось разжечь огонь. Он то наклонялся, ворочал камни, пытаясь из них соорудить стену, которая бы защитила огонь, то отстранялся, повторяя под нос слова, которые повторять не стоило.
Встряхивал головой. Шипел.
И складывал гору из щепок и стружки, которую принес с собой. А Томас сидел. Да, вот на том камне, который облюбовала Уна, и сидел. Он хотел было сказать, что огонь не так уж и нужен, что ночь теплая и ветер тоже, так зачем мучиться? Но, поймав взгляд брата, промолчал.
А потом у Берта получилось. И
