- А я его подтяну! - Она встала. - Теперь пойду интервьюировать Феликса. Где этот мальчишка? Все рубит деревья?
- В последний раз, когда я его видел, он таскал в сарай бревна толщиной с самого себя. Я ему сказал, чтобы бросил, Смид с работником перетаскают, но он не слушает.
- Он работает, чтобы не думать, а ему как раз не мешало бы кое о чем подумать. Я об этом и хочу с ним поговорить. А ты чем займешься, Свин?
- Съезжу, пожалуй, в Грэйхеллок.
- Понятно: домино и виски. Феликсу тоже следовало бы там побывать, навестить мышку, пока кошки дома нет, только понятия у него чересчур благородные. Ты, кстати, не слышал, кошка не намерена вернуться?
- Не слышал.
- Ну, желаю хорошо провести время. Только помни, что я сказала!
- А ты мне на этот раз ничего не сказала!
- Тогда помни, что я сказала бы, если б не подумала, что ты уже столько раз это слышал.
Милдред накинула на плечи легкую шаль и вышла в сад. На пороге она постояла, глядя по сторонам. Дрозд пел в ветвях кедра на фоне голубого неба, вбирая весь зримый мир в свою бесконечную песню. Река казалась неподвижной - полоска зеленой эмали под тенью каштанов, а верхушки бамбуков чуть шевелились, словно друзья обменивались условными знаками.
Этот сад, знакомый так давно, что как бы стал частью ее самой, погрузил Милдред в транс воспоминаний, временно вытеснив мысль о Феликсе. Кто знает, к чему могут привести случайные, казалось бы, ни с чем не связанные поступки? Она и сама целовала мужчин, чьи лица, чьи имена изгладились из памяти: нет их больше, убиты на двух войнах. Так много из того, что было в прошлом, уходит без следа. А некоторые куски остаются жить, прорастают в памяти, как здоровые семена. Может быть, для других людей, далеких ей и ненужных, какие-нибудь из ее забытых поступков тоже оказались такими семенами. А Хью, знает ли он, догадывается ли, что он посеял и с какими последствиями, когда в тот летний вечер вдруг перестал смотреть на ее отражение в реке и, обняв ее за плечи, поцеловал и долгую минуту прижимал к себе, прежде чем выпустить? Ничего не было сказано ни тогда, ни после. Но эта ни с чем больше не связанная минута не прошла для нее бесследно. До сих пор вспоминалась так отчетливо, так подробно, что сном казалась не она, а неумолимо отдалившие ее годы. Милдред не забыла. И Хью после цитронеллы тоже вспомнил, она хитростью заставила его вспомнить, и так радостно было увидеть, что хитрость удалась.
В тот день он отправил ее в долгую дорогу. И как раз когда в ней, как счастливая тайна, зародилась любовь к нему, когда она стала видеть его новыми глазами, он увлекся Эммой Сэндс. Милдред переживала это тяжело. Эмма была старая знакомая, они вместе учились в колледже; уже в то время она заставляла с собой считаться, чем-то смущала, сбивала с толку - не была настоящей подругой. И когда после катастрофы Милдред пригласила ее погостить в Сетон-Блейз, ею руководило главным образом любопытство, отчасти злорадство и немножко сочувствие. Сквозь еще один незамутненный кристалл памяти Милдред увидела, как вот здесь, в саду, Эмма в короткой белой теннисной юбке дает себя пленить и утешить совсем еще юному Феликсу. Но ее темные глаза поглядели на Милдред задумчиво, она прочла мысли Милдред, и ее резкое, умное, собачье лицо замкнулось и застыло. После этого они расстались навсегда.
Зря она меня возненавидела, подумала Милдред, ведь мне ее утрата ничего не дала. И она даже расчувствовалась на минуту, вспомнив себя в то время и "годы, которые пожрала саранча". Но тут же сказала себе, что в каком-то смысле это было хорошо - хорошо сочинять легенду о своей влюбленности в Хью, дополнять ее, и расцвечивать, и владеть ею как тайной, когда на самом деле она возникла из ничего. Но теперь-то, думала Милдред, я сделаю так, что все эти тени станут тенями чего-то, что эта долгая дорога станет дорогой, которая в конце концов куда-то привела.
Спускаясь с крылечка, она услышала со стороны конюшни знакомые звуки Хамфри запускал свой "ровер", - а обогнув дом, увидела Феликса, засунувшего голову глубоко в капот темно-синего "мерседеса". Она пошла к нему и еще успела увидеть, как "ровер" скрылся за поворотом подъездной аллеи.
- Право же, Феликс, - сказала Милдред, - ты, кажется, никого из нас не любишь так, как эту машину.
Феликс с улыбкой поднял голову и прислонился к капоту, вытирая руки обрывком газеты.
- Единственное существо, о котором я должен заботиться.
- А кто в этом виноват, скажи на милость?
Феликс был сводным братом Милдред, на пятнадцать лет моложе ее. Сейчас ему было за сорок - очень высокого роста, с крупным лицом, ярко-синими глазами и пушистой шапкой коротких бесцветно-светлых, уже отступающих со лба волос. Лицо его, обветренное, но не загрубелое, усвоило постоянное выражение заведомого превосходства и не выдавало его чувств, если таковые имелись. На этом лице не бывало ни тонкой игры светотени, ни постепенного осознания чего-то непонятого - только внезапная, очень веселая и ясная улыбка, а потом опять привычная степенность. С сестрой Феликс был неизменно чуть насмешливо учтив и, как правило, отражал ее попытки командовать им, делая вид, что просто их не замечает. Не ответив на ее последние слова, он снова углубился в созерцание внутренностей "мерседеса".
- Феликс, мне нужно с тобой серьезно поговорить, - сказала Милдред. Закрой капот.
Феликс повиновался и продолжал вытирать руки. Милдред за рукав оттащила его от машины, и они стали прохаживаться по газону.
- Феликс, - сказала Милдред, - дело касается Энн. Что ты намерен предпринять в смысле Энн?
Феликс не ответил. Скомкав газету, он бросил ее в угол куртины с розами и дождался, пока Милдред подобрала ее и сунула ему в карман. Тогда он сказал:
- Разве это... обязательно, Милдред? - Он произносил ее имя так, словно оно состояло из одного слога.
- Да, обязательно. Ты безобразно скрытный, так нельзя. Я хочу тебе помочь, а с тобой попробуй помоги. - Она взяла его под руку. Он был настолько выше ее, что она толком не видела его лица.
- Я бы предпочел, чтобы ты мне не помогала, - сказал Феликс, и они медленно пошли дальше.
- Не говори глупостей. Сейчас мне просто нужно кое-что у тебя спросить. Думать я тебя пока не прошу. Это успеется. Ты должен признать, что я проявила бездну такта и деликатности во всем, что касается Энн. Я никогда тебя ни о чем не спрашивала. Так что сейчас ты уж потерпи.
- Милдред, - сказал Феликс, - мне очень жаль тебя разочаровывать, то есть разочаровывать твое любопытство и участие, но ничего такого нет.
- Что значит "ничего такого нет"? Выражаешься, как телеграмма.
- Ничего не произошло и не произойдет.
Милдред помолчала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
