– Можно войти? – спросила я ее, когда она наконец соизволила взглянуть на меня.
– Почему же нельзя, входите, – ответила она так мрачно, что будь у меня выбор, я бы тут же развернулась и пошла искать другое место. Но выбора, похоже, у меня не было.
В избе было чисто, но неуютно. Посреди комнаты стоял большой стол с лавками по двум сторонам, чуть ли не половину помещения занимала огромная беленая печь, с которой доносился могучий храп.
– Мне нужно переночевать в Лисицыне, – сказала я и не знала, что добавить еще. Объяснять что-либо этой суровой крестьянке мне не хотелось.
Она чем-то гремела около печи и никак не отреагировала на мои слова.
– Ты меня слышишь? – спросила я, когда пауза затянулась.
– Слышу, – ответила она. – Нужно переночевать – ночуйте. Места хватит. Только лучше бы вам пойти в господский дом.
– Но там же никого нет… – с сомнением сказала я. Хотя оставаться в этой избе мне совершенно не хотелось.
– Что с того? Все лучше, чем у нас. Да и кровати там имеются. А тут, кроме лавки, спать негде.
Я еще раз оглядела избу и убедилась в справедливости ее слов. Спали здесь на печи, а для гостей здесь, понятное дело, спальных мест не держали.
– А как же я туда попаду? – спросила я.
– Открою, у меня ключи есть.
Это было приятной неожиданностью, хотя и напоминало мне роман с привидениями. Тем более, что дом, в который мы вошли через некоторое время как нельзя лучше подходил для этих посланцев иного света.
Насколько я поняла, Анфиса – так звали мою проводницу – следила в отсутствие хозяев за порядком в доме, хотя я на их месте никогда бы не поручила это такой суровой и неприветливой женщине. Показав мне пару комнат, она тут же ушла, не проронив ни одного лишнего слова, даже не спросив, кто я такая.
Странные представления о гостеприимстве были в этой деревне.
Дом, подтвердивший самые худшие мои опасения, поначалу скрипел и издавал таинственные звуки. Ветер выл в каминной трубе, и можно было ожидать, что с минуты на минуту мимо меня проплывет лишенное плоти привидение. Но после того, как я запалила свечи, дом неожиданно преобразился и приобрел обжитой и даже уютный вид.
Но на всякий случай я все-таки поместила Степана в маленькую комнатку у входа и теперь могла быть уверена, что ни одному человеку с дурными намерениями не удастся проникнуть дальше этого места, а на крайний случай у меня были с собой пистолеты.
Может быть, я преувеличивала опасность, но с первой минуты моего пребывания в Лисицыно меня не покидало ощущение, что она подстерегает меня за каждым углом, и я ловила себя на том, что вздрагиваю при каждом звуке, чего не замечала за собой никогда в жизни.
Чтобы успокоить нервы, я попыталась занять себя делом и достала свои бумажки, но никак не могла сосредоточиться и позвала Степана, тем более что давно пора было перекусить, а он при необходимости неплохо справлялся с обязанностями камердинера.
Через полчаса на столе свистел самовар, а после ужина на душе у меня стало поспокойнее.
– Не уходи, Степан, – попросила я, когда тот, пожелав мне спокойной ночи, собрался было выйти в дверь. – Я хочу поговорить с тобой.
После того, как он уселся в одно из кресел, я все-таки задала ему тот вопрос, который давно уже вертелся у меня на кончике языка:
– Что тебя так расстроило в той избе? Ты мне так ничего и не рассказал…
Степан тяжело вздохнул и ничего не ответил. Мне пришлось повторить вопрос. Не сразу, но я все-таки добилась от него ответа.
Не буду приводить его рассказ дословно, Степан не слишком красноречив, а перескажу его своими словами.
В избе, куда он вошел, лежала молодая женщина. Но он не сразу понял, сколько ей лет. Она была жестоко избита или даже изуродована и при попытке Степана заговорить с ней стала кричать и биться головой о стенку. На эти звуки откуда-то вылез совершенно пьяный мужик и попытался ударить Степана. Сделать это ему, разумеется, не удалось, Степан просто отшвырнул его в сторону и покинул избу. Даже в его пересказе это была страшная картина, и он ничего не рассказал мне сразу, не желая расстраивать.
Удовлетворив свое любопытство, я отпустила Степана и стала размышлять о его рассказе. Скорее всего, именно пьяный муж так жестоко «поучил» свою жену. Такое, увы, случается в наших деревнях нередко. И с этим ничего не поделаешь. В своем поместье я бы ему этого не спустила, а здесь… Чем я могла помочь бедной женщине? Я даже не знала, кому принадлежит эта деревня, и в глаза не видела ее хозяев.
Поэтому, скорее всего, я выкинула бы из головы эту неприятную историю, если бы не события, которые последовали в самое короткое время за рассказом Степана…
По понятным причинам я долго не могла заснуть в эту ночь, но когда наконец собралась это сделать, жуткий нечеловеческий вопль заставил позабыть меня о своем намерении.
И сразу после него с улицы донеслись тревожные мужские голоса, женский плач и душераздирающие причитания. Что-то страшное произошло в Лисицыно, и деревня гудела, как растревоженный улей.
Есть такие сочетания звуков, которые у любого человека вызывают совершенно определенные эмоции, независимо от его социального статуса, воспитания и половой принадлежности. К ним я отношу колокольный набат, звук сирены и женские вопли.
В каком бы настроении человек до этого ни находился, каждый из этих звуков вызывает у него сильное сердцебиение и лишает покоя.
Дальнейшее зависит уже от личных качеств – смелости, темперамента или безрассудства. Но в любом случае усидеть в такие минуты на месте невозможно. В душе возникает два взаимоисключающих желания: убежать подальше от этого места, или, напротив, оказаться в гуще событий.
Я лично предпочитаю второе. Поэтому через несколько мгновений уже выскочила из дома и, плохо ориентируясь в темноте, исключительно по звукам пыталась отыскать место происшествия. Степан, взволнованный не меньше моего, тоже выбежал вслед за мной, в чем был, и теперь не отставал от меня ни на шаг.
– Ох, барыня, не в добрый час мы сюда заехали, – несколько раз повторил он. – Нехорошее это место, ей-богу нехорошее. Добро бы еще днем…
Он не договорил фразы, споткнувшись о какую-то корягу, чудом не попавшуюся мне под ноги, и растянулся на земле. Это маленькое происшествие немного отрезвило меня и заставило умерить свой пыл.
Я перешла с бега на спокойный шаг и сразу же поняла, что выбрала неверное направление. Следуй я этой дорогой, и дальше, через несколько десятков шагов, наверняка оказалась бы в глубоком овраге, примеченном мною еще вечером.
Ночные звуки так обманчивы. Тем более в неизвестном месте.
К несчастью, даже луны в ту ночь не было на небе. Крики становились все тише, а вскоре и совсем прекратились. И через некоторое время я поняла, что заблудилась.
Теперь мы со Степаном, держась за руки, шли почти наощупь. Несмотря на это, мне не удалось избежать падения, и я сильно ушибла локоть. Кроме того, мы постоянно натыкались на какие-то колючие изгороди, и можно было себе представить, в каком состоянии был подол моего платья.
– Вернемся, барыня, – предложил Степан. И я бы ничего не имела против, но отыскать место нашего ночлега было уже не менее сложно, чем любое другое.
Не могу сказать, сколько времени мы блуждали таким образом. Я еще раз упала и, судя по страшной боли, умудрилась вывихнуть ногу. Теперь я могла передвигаться, только повиснув на плече у Степана. Меня хватило на несколько сотен шагов, после чего я отказалась идти дальше и расплакалась. Боль стала невыносимой.
Степан в темноте шептал мне какие-то слова, пытаясь успокоить и ободрить, и это было очень трогательно.
Во всем я винила себя, потому что, если бы не я, Степан с его удивительной ориентацией никогда бы не попал в такое положение.
– Степан, – сквозь слезы попросила я, – оставь меня здесь и попробуй дойти до дома.
– Да как же я вас здесь оставлю… – попытался было возразить мне мой верный кучер.
– Ну не сидеть же здесь до утра, – как можно спокойнее и убедительнее постаралась сказать я. – А потом ты вернешься за мной с фонарем.
Так мы и сделали.
Степан на удивление быстро вернулся, правда без фонаря. Потому что оказалось, что мы все время бродили по кругу и в результате ушли не так далеко, как мне казалось. До дома оставалось пройти каких-нибудь несколько сот метров.
Поняв это, Степан, не заходя в дом, вернулся ко мне и донес на руках до кровати. Я напоминала себе девочку из сказки, которую медведь несет к себе в берлогу, и всю дорогу говорила ему об этом. Со своими громадными руками и густой бородой, он действительно был похож на сильного добродушного зверя.
В одном из альбомов Екатерины Алексеевны я нашел рисунок, который, судя по всему, создан ею по воспоминаниям именно этой ночи. Он мне показался настолько забавным, что я не сумел отказать себе в удовольствии поместить его на страницах этой книги.
