Вероятность того, что крылья всего лишь вспомогательная функция древнего защитного одеяния, была просчитана еще до того, как окончательно оформилась мыслью-вопросом. И отброшена.
Крылья были слишком живыми.
— Я ищу Лорантов-Следователей. Извините… У меня к ним вопрос.
Вероятность галлюцинации была немного выше. На три-четыре сотых долей процента. Значит, тоже неверное решение.
Да и неслучайно вовсе Эри молчит так смущенно-пристыженно. Ох неслучайно…
* * *
Орбита разочаровывала.
Она была похожа на детский норный городок, Ксант говорил, что котята такие не роют, а вот щенки — часто. Просто детский городок. Увеличенный в сотни раз и брошенный. Темные закоулки. Пыль. И ни одного живого существа.
Это, разговаривающее с пустотой, было первым, кого они встретили.
Поначалу показалось, что оно одето во что-то типа плаща с капюшоном из той же странной материи, что и ее собственная Лунная Шкурка, только цвет немного другой, с теплым желтоватым отливом. Но когда оно обернулось, стало ясно — это вовсе не капюшон, это волосы. Странные, не рассыпающиеся, как ее собственные, по отдельному волоску, а словно бы склеенные, живым плащом опускающиеся до самых коленей.
Существо (мужчина? женщина? — не понять) вряд ли было Лорантом-Следователем — слишком уж много веселого недоумения было в его светло-зеленых глазах, а Лоранты — всеведущи, они видят и знают все, их ничем не удивишь. Но Ксант ошибался — оно явно не злилось. И не собиралось гневаться. Правда, отвечать оно пока тоже не собиралось. Глядело в упор и насмешливо, но разговаривало по-прежнему с пустотой.
— Эри, дорогая, не объяснишь ли ты мне появление здесь этой особы? Ведь я же, кажется, просил тебя отключить портал.
— Я живое существо!!! Ну, подумаешь, ну забыла… с кем не бывает?!
А вот у пустоты голос был явно женский. Красивый — просто заслушаться можно! Только очень уж скандальным. И шел он, казалось, отовсюду. Но это-то как раз понятно — пустота, она ведь может быть где угодно!
— Извините. Я все-таки хотела бы… Лоранты-Следователи — это вы?
Золотоволосый фыркнул. Покачал головой. Так она и думала — волосы волосами, а он слишком похож на человека, чтобы оказаться главным среди орбитожителей.
— Нет. Лаборантом-исследователем у нас числится Эри. Этот слишком заигравшийся в блондинку компьютер, чьим биокристаллическим мозгам давно требуется перезагрузка. А я всего лишь техник. Правда, системный техник.
— Ха! Не посмеешь! Я личность! И на тридцать восемь процентов живое существо! Да ты же сам потом от скуки сдохнешь здесь, если посмеешь…
— Извините. Но я все-таки хотела бы уточнить…
* * *
Позже он долго пытался понять, когда же именно это случилось?
И не мог.
Может быть, в тот день, на болоте? Когда их уже вконец достал зарядивший которые сутки подряд какой-то совершенно не летний дождь. Он то слегка стихал, превращаясь в унылую морось, то лил сплошной стеной, за которой и в пяти шагах не было видно деревьев. Они давно промокли насквозь, земля превратилась в болото, остановиться на отдых было попросту негде. Даже деревья не спасали — кора стала скользкой, по такой трудно и залезть, а уж удержаться во сне и не мечтай. Бежать по раскисшей земле было невозможно, они еле брели, покорно переставляя ноги и ни о чем не думая.
И вот тут-то она и стала плакать и извиняться.
Извиняться за дождь.
Потому что решила, что это ее вина. Наверное, она ошибалась, и Лоранты действительно на нее прогневались, вот и послали этот жуткий дождь. И он теперь будет лить до тех пор, пока она не исправится и не попросит прощения. И она, конечно же, просит прощения! Она ужасно просит прощения, но все-таки считает, что они не правы!
Она сидела в грязи, просила прощения и плакала, размазывая по щекам ту же грязь.
А он смотрел на нее сверху вниз в полном ступоре. И думал о том, что, похоже, нет ни малейшей разницы между безграничным самоуничижением и такой же безграничной манией величия. И это плачущее и всегда готовое извиняться существо наглее любой самой наглой Леди. Потому что ни одной Леди даже в голову не придет посчитать себя настолько важной персоной, чтобы сами Лоранты-Следователи…
Нет.
На такое ни у одной Леди наглости не хватит.
А у этой — хватило.
А может быть, это было потом. Во время бесконечного жуткого взлета-падения, когда снова рвалась наружу черная бабочка с острыми крыльями и прорастала шипами сквозь тело квазироза. Ксант выл, Вита рвало, а она…
Она вдруг попросила его рассказать про Миу.
— Что тебе рассказать?! — кричал он, стараясь заглушить боль. — Он был атавистом. Он, не я! Младший из принцев-консортов. И он действительно любил ее, эту хитрую дрянь, свою Леди. Настолько сильно любил, что не захотел потом жить. Вот и все!
Боль рвалась наружу, раздирая горло, билась нарастающим звоном в ушах. Он скорее угадал по губам, чем услышал:
— А ты?
— А я… Что я?! — снова кричал он в ответ, не замечая, что крылья прорвали кожу. — Я просто… Это как раз не атавизм, это у нас общепринято.
Ей неоткуда было узнать. Вряд ли Матери были с ней слишком уж откровенны. Общепринято. Ха!
Конечно.
Но только в том случае, если избранник твой не атавист. Смешно и нелепо любить того, кто не только не любит тебя сейчас, но и не сможет вообще никогда, просто не сможет… никогда.
Жалко, смешно и нелепо.
Над атавистами не смеются. К ним относятся с уважением. А вот над такими…
— Ну вот и все… кажется. Извини…
Он вдруг понял, что слышит ее голос. И свой тоже. Хотя уже не кричит…
Вит, правда, свалился тогда в довольно странный сквот с шестью лапами, крыльями, как у ночного зубастика, и длинной змеей вместо хвоста, но довольно быстро взял себя в руки. И оставил только крылья.
Или, может, еще позже, когда она просто вытолкнула их с Витом и бросила — разбирайтесь, мол, между собой сами? Они подрались тогда. Не вспомнить уже из-за чего. А она не стала даже предупреждать — просто сузила шкурку. И они остались беспомощно вращаться посреди какой-то здешней норы, а она полетела себе спокойненько дальше.
Нагло так.
А может быть, это случилось намного раньше. Еще в тот момент, когда он попытался сравнить ее с Леди.
И не смог.
Как бы то ни было, но тогда, когда с упертостью бревна на излете лезла она в спор орбитожителей, он уже знал это. И с каким-то почти суеверным то ли ужасом, то ли восторгом понимал — она не отступит. Так и будет долбить, пока не добьется. Потому что она наглее, чем тридцать три Леди, вместе взятые.
Может быть, даже наглее самих Лорантов-Следователей.
Она не стала менее наглой и потом, когда перестали эти Лоранты-не-Лоранты спорить и тот из них, кто не был бесплотным духом, вдруг страшно засуетился, интересуясь их крыльями и всеми обстоятельствами появления этих самых крыльев. Вспоминать об ужасах взлета-падения не хотелось. Ксант шипел сквозь зубы, отделываясь односложными фразами, Вит явственно позеленел и сглатывал, а она…
Какое-то время она просто молчала. А потом вдруг сказала, что отвечать сейчас не станет. Потому что слишком устала. Они все слишком устали. И отправляются спать. И пусть Лоранты-Следователи покажут им место, где они могут расположиться.
Вот так вот просто. Взяла и сказала. Вит даже охнул, позабыв сглатывать и побледнев еще больше. А Лорант…
Лорант послушался.
* * *
Теперь Ксант смотрел из своей подвесной койки, как она умывается. Здесь умывались по-кошачьи, без воды, при помощи влажных салфеток. Пустячок, а приятно.
Были и другие приятные пустячки. Например, койки. Подвесные. Значит, все-таки лукошко, а не конура, там койки не подвешивают, а стелят прямо на полу. В конуре было бы неуютно. А тут он чувствовал себя почти как дома. А еще — этих коек было только две. И потому Вит, помаячив какое-то время на пороге и повздыхав горестно, отправился в соседнюю… ладно, пусть у него там окажется конура. Хоть что-то ему приятное.
А главное — запах…
Ксант принюхался и еле удержался от довольного мурлыканья. Словно маленький котенок, которому мама почесала пузико. Несолидно как-то.
Она умывалась долго. Ксант даже успел слегка разозлиться на Лоранта — не надо было объяснять про эти салфетки и мусороприемник. Он подозревал, что ей просто нравится кидать использованный мокрый комочек в мусор и смотреть, как он исчезает.
— Ты все еще жуешь свою травку? — спросил он как бы невзначай, когда очередная использованная салфетка растворилась за черной мембраной.
Она моргнула. Улыбнулась виновато:
— Они кончились. Извини.
Ксант знал, что это вранье. Причем наглое. Но губы его уже сами расплывались в ответной улыбке.
