интуицией, и сейчас та интуиция орала бы в голос, если б могла говорить…
Но уже и без этого было понятно: да, «кровь затона» проникла в меня и сейчас пытается срастись со мной, чтобы подчинить своей воле.
Чтобы стать мною…
– А ну, вылазь, – сказал я негромко, обращаясь к тому, кто пытался синхронизировать свое сердце с моим. Зачем? Думаю, чтобы просто заменить его собой, а мое отключить как старый ненужный аппарат, подлежащий списанию.
Естественно, никто из моей груди не вылез, только сердце забилось чаще – так разумная тварь молотится о прутья клетки, когда к ней подходят с ружьем и очевидными намерениями. Я почувствовал, что начинаю задыхаться. Похоже, артефакт решил форсировать события и тупо поскорее меня грохнуть. А ведь я считал его своим другом…
И как-то вдруг резко вспомнились мне слова генерала Грачева: «А ты идеалист, легенда Зоны. Я, например, уже давно не верю в бескорыстную дружбу. Думаю, ты скоро узнаешь, что этому артефакту нужно от тебя на самом деле».
Вот и узнал… Подлый арт все это время втирался в доверие, как вампир, который не может войти в дом без приглашения. Втирался – и ждал моей мысленной команды, которой ему оказалось вполне достаточно, чтобы попытаться заполучить себе мое тело.
Ладно.
Попытаюсь и я сделать то, чего никогда не делал.
Просто сейчас подумалось мне, что если «Бритва» свободно входит в мою руку и так же свободно выходит из нее, не причиняя вреда моему телу, то, может, она сумеет безопасно вырезать из меня подлый артефакт?
А «Бритва» словно ждала команды!
Ладонь правой руки пронзила жуткая, но уже привычная боль, к которой я даже успел немного притерпеться, – и вот мои пальцы сжимают рукоять ножа, клинок которого направлен мне в грудь…
Если кто-то думает, что это простое дело – воткнуть в себя пару дециметров стали, то он очень ошибается. Сопротивляется организм такому к себе отношению. В него природой заложено любить себя, холить, лелеять, оберегать от боли и страданий. А уж втыкать в себя разные острые штуки вообще противопоказано, инстинктом самосохранения это называется.
И с ним мне сейчас предстояло договориться. Как и с «Бритвой», которая априори не может причинить вред своему хозяину. То есть в руку влезать – пожалуйста, а тушку резать – ни в какую. Я это кожей почувствовал, когда, расстегнув бронекостюм, приставил острие ножа к точке, расположенной чуть ниже вросшей в меня пластины, подаренной Букой. То есть кожа натянулась, больно – а дальше нож не идет, хоть убейся.
– Ну пожалуйста, – шепотом попросил я. – Надо из меня аккуратно одну тварь вырезать. Причем так, чтобы меня не угробить. Сможешь?
«Бритва» явно колебалась. Вибрировала – аж рукоять слегка нагрелась. Будто прикидывала: справлюсь – не справлюсь? И вдруг внезапно, словно решившись, вырвалась из руки – и полностью ушла в мое тело!
Я вдохнул – а выдохнуть не получилось. Потому что такой жуткой боли я, пожалуй, еще никогда не испытывал. Казалось, будто внутрь меня проникла стая пираний и теперь резвится во мне, словно в аквариуме, пожирая все съедобное, что встретится на пути. Я слышал, как хрустят мышцы под их зубами, как трещат ребра, когда они протискиваются между ними, и как, словно струна, вибрирует позвоночник, когда они лупят по нему своими хвостами…
Воображению свойственно в определенные моменты рисовать психоделические картины, объясняющие происходящее – иначе запросто можно свихнуться, наблюдая, как твоя грудная клетка трещит и ходит ходуном, словно резиновая…
Я был уже готов реально вырубиться от адской боли и ощущения, что тебя выжирает изнутри стая чудовищ, как вдруг кожа у меня на груди треснула, и из образовавшейся широкой дыры вывалилось нечто, похожее на осьминога, склизкого и черно-красного от крови. А следом из раны выпала «Бритва», в которой практически не осталось свечения цвета чистого неба. Устала. Выдохлась, вырезая из меня артефакт, успевший отрастить щупальца, чтобы лучше управлять живой куклой, неосмотрительно пустившей паразита в свое тело.
Кстати, из меня крови почти не вытекло, так, несколько капель стекли по брюху, когда рана затягивалась. Причем стремительно, любой ктулху позавидовал бы скорости регенерации. И это тоже наверняка заслуга «Бритвы», которую я, превозмогая боль, взял в руку.
– Надо еще немного поработать, – прошептал я. – Совсем чуть-чуть.
Дело в том, что щупальца «крови затона» еле заметно шевелились. Похоже, хитрый арт просто сбежал из меня от разъяренной «Бритвы», и фиг его знает, что от него дальше ожидать.
Я занес свой нож для того, чтоб прикончить тварь, прикинувшуюся моим другом… и вдруг вспомнил, как он помогал мне. И как совсем недавно спас жизнь, пробив дыру в башке разъяренного вожака нео. Да, возможно, он просто берег приглянувшееся ему тело. Но факт остается фактом: если это не просто артефакт, а живое существо со своим разумом и желаниями, то не имею я никакого права убивать его. И не только потому, что у меня перед ним Долг Жизни. Просто не могу я лишить жизни того, кто не раз помогал мне, даже если эта паскудина только что пыталась сделать из меня послушного зомби. Рука не то чтобы не поднимается – поднялась же! Но не опускается, хотя и надо бы…
«Не надо…»
Вот оно, то самое ощущение, что во сне: слов я не слышу, но интуитивно понимаю, что хочет мне сказать этот кровавый шар с пучком слипшихся тонких, поникших щупалец. Кстати, пока арт был во мне, уменьшился он раза в два – по ходу, щупла отращивал и оттого изрядно похудел.
«Я больше не буду…»
Ну, зашибись. Не будет он. И что мне теперь с ним делать? Снова в свое тело пригласить?
«Да…»
– Да щас, ага! – рыкнул я, положив руку с ножом себе на колено. – Разбежался!
«Сюда…»
И я будто увидел, о чем мне пытается сказать «кровь затона». В руку ко мне просится, причем рядом с пиявкой Газира, которая, похоже, после Испытания так и осталась в моей руке, как и раньше проявившись на коже в виде татуировки, обвившейся вокруг предплечья. Не поймешь, то ли померла бедолага в ту жуткую ночь на болоте, то ли просто по-прежнему дрыхнет и просыпаться не собирается…
Артефакт же метил в район запястья. М-да… Если он рискнет пробраться выше по руке, ему придется потревожить пиявку. И если она все-таки жива, это будет для него полный трындец.
Ну что ж, определенная логика в этом была – если только пиявка Газира действительно спит, а не ее окоченевший трупик
