Компаньоны поднялись к памятнику князю Владимиру и оттуда обозревали нижнюю часть города — Подол и склоны к могучей и вольной реке. Днепр уже вошел в свои берега, но Труханов остров и Слободка были еще под водой.
По аллеям Владимирской горки гуляли люди: молодые дамы в нарядных шелках, глазастые дети, горожане в выходных одеждах.
— Самый живучий город Украины, — это Киев, — сказал гуляющий гражданин в канотье тоненькой даме.
— Ах, Николя, как красиво все здесь, — восторгалась его спутница.
— Да, Шура, Киев если и не Рио-де-Жанейро, то в нем что-то есть такое… специфическое, — сказал Остап.
Они прошли по аллее к фуникулеру, спустились на нем к Подолу, а когда вышли на улицу, то увидели уличного сапожника. Он сидел под липами и работал жизнерадостно и ритмично. А рядом из молочарни шел ароматный запах свежеиспеченных пышек. Там ели их и запивали простоквашей.
— Командор, давайте и мы отведаем, — предложил Балаганов.
— Поддержим частных предпринимателей, — согласился Остап.
После они пошли по улице. И нет-нет с любопытством заглядывали в то или иное окно и видели скудную вечерю — хлебину ситного, селедку и чай на столе.
— Не богато живет народ, Шура, — отметил Бендер.
— Да, если не нэпманы, командор, — кивнул Балаганов.
— Интересно, есть в Киеве миллионеры? — взглянул на своего единомышленника Остап.
— Определенно есть, командор, определенно, — заверил тот.
— Но поскольку вы в последнее время в допре не сидели, то и не смогли узнать о новом накопителе вроде Корейко.
— Ох, товарищ Бендер, Бог миловал, не напоминайте мне о моих черных днях. А если бы я и сидел, то разве мог бы подвернуться еще такой случай, — усмехнулся Балаганов.
— Верно Шура, случай может быть только раз, а не дважды и не трижды. Нет, камрад, мы сейчас пока при многообещающем деле. Деньги к нам, конечно, придут не сразу нужной суммой, но мы будем их накапливать, чтобы потом… — остановился у открытых ворот двора Бендер и посмотрел, где хозяева на примусе варили борщ, с громким разговором между собой.
— Она думает, что если модистка, то ей все можно, вы только подумайте, Абрам Иссакович.
— Так-то так, но она цветет как роза, ничего не скажешь, — отвечал ей пожилой еврей.
— А ее Мойша здоров, как бык, а все притворяется больным…
Хозяева увидели, что двое незнакомых мужчин остановились у ворот и слушают их разговор, прервали свое обсуждение. И хозяин со стороны громко спросил:
— Вы имеете что-то сказать нам, граждане?
— Нет-нет, — поспешил заверить его Остап и прошел мимо со своим помощником. И еще услышал:
— Они что-то высматривают, Абрам, разве я когда ошибалась?
Плоскими улицами Подола друзья вышли к трамваю. На нем поднялись к центру города и пошли по Крещатику между огромных домов-ковчегов, вмещающих население атлантического парохода.
Свернули по улице Карла Маркса, бывшей Николаевской и остановились у гостиницы «Континенталь».
— Знаете, командор, если бы мы жили в гостинице этой или другой какой, то сколько бы нам пришлось затратить рублей?
— Вот поэтому мы и не живем в гостиницах, Шура. Благодарите ВУАК, — засмеялся Остап.
Остановились на пересечении улицы Меринговской и увидели на доме сразу две надписи: Кафе-шантан «Аполло» и «Оперетты Ливского».
— Пойдем туда или туда? — указал на вывески Бендер. — Или сразу в два зрелищных места? Очень удобный способ приобщиться к массовой культуре.
— Это денег стоит, командор, — покачал головой Балаганов. — К тому же сейчас пост великий и развлекаться грех. Видите, посетителей у входа совсем мало.
— Ох, Шура, как вы изменились, как вы изменились, дорогой камрад, — заулыбался Остап, глядя на своего компаньона.
— Но и вы уже не такой, Остап Ибрагимович, как мне кажется, — тряхнул кудрями Балаганов.
— Да, мой друг, жизнь дала свой отпечаток. Если на вас она наложила благодатный исправительный, то на меня свой каверзный, ударила по голове обухом, — кивнул бывший миллионер-одиночка и рассмеялся. — Но без прошлого нет настоящего, — сказал вроде бы Бальзак.
Компаньоны поднялись к театру имени Ивана Франко, почитали афиши, посмотрели на фотографии сцен из спектаклей и зашагали домой.
Глава VIII. СЧАСТЬЕ ШОФЕРА
Телеграмма из Киева нашла Адама Козлевича на постоялом дворе, где в стороне от разнообразного гужевого транспорта, под забором стояли и валялись останки его «лорен-дитриха». После аварии их доставила сюда конная площадка знакомого молдаванина.
Козлевич горевал. На оставшиеся у него деньги много пил, садился возле частей и деталей бывшей «Антилопы», в несчетный раз осматривал их, примерял, тяжело вздыхал и, видя невозможность собрать свое механическое творение, уходил в ближайшую пивную. Гасил боль в своей душе кружками пива. Состояние души Адама Казимировича было более удручающим, чет тогда в Арбатове, когда его шоферское дело «Эх, прокачу!» потерпело крах.
— Дядя механик, дядя шофер! Вам телеграмма — нашел его посыльный мальчик в это трагическое для Адама время.
Нежного и обходительного Козлевича на постоялом дворе все знали и очень уважали. И возчики пароконных немецких фургонов, и молдаванских фруктовых площадок, и мажар, и телег, и даже кучера роскошных фаэтонов и пролеток, заезжающих сюда на кратковременный постой.
Текст телеграммы произвел на Адама Казимировича магическое действие. Душа его заволновалась так сильно, что не прошло и часа, как он был уже на вокзале и покупал билет до Киева. А до посадки в поезд сообщил по телеграфу бывшим участникам скоростного автопробега Арбатов-Черноморск о своем приезде.
Выйдя из вагона в Киеве, Адам Казимирович сразу же попал в объятия нарядного Бендера, а затем и Балаганова, которые с искренним восторгом радости на лицах встречали его на вокзале.
Все трое после шумной встречи отправились в привокзальную пивную, где Адам, держа в руке пивную кружку, говорил:
— Вот спасибо, братцы. Совсем было погиб. Доконала меня последняя авария. Особенно когда понял, что снова собрать «лорен-дитрих» невозможно.
— Теперь, Адам, мы купим вам обещанную «изотту-фраскини». Не новую, конечно… — обнадеживал его Остап. — Или другую какую присмотрим на рынке или по объявлению в газете.
Глаза Козлевича заблестели от слез. Он, закусив кончик своего кондукторского уса, встал и поочередно обнял своих антилоповцев.
— Хорошо бы было, братцы, — говорил он растроганно.
— Так и сделаем, дорогой наш автомеханик, — заверил Бендер.
— Без автомобиля нашему предприятию никак нельзя, Адам Казимирович, — подтвердил Балаганов.
Все трое были в радужной уверенности, что именно так и будет выполнено обещанное.
С приездом непревзойденного автомеханика Киевское отделение ДОЛАРХа приобрело настоящий вид государственного учреждения. У дверей правления теперь постоянно дежурила, сверкая лаком, машина. Конечно же, это была не новая, но еще довольно не старая «изотта-фраскини», которую компаньоны купили по случаю отъезда за границу какого-то иностранного специалиста, давшего объявление в газете.
Главный оценитель машины с пристрастием осмотрел ее перед покупкой, завел мотор, прислушиваясь, а затем, с душевным трепетом, сев за руль, проехал несколько кругов по улице. Вытерев лицо, вспотевшее от волнения, Козлевич заявил:
— Аппарат хороший, братцы, — и покупка тут же состоялась.
— Сделаем, камрады, выезд на природу, — предложил Остап.
— А голыми танцевать не будете? — счастливо рассмеялся Козлевич, напомнив им Арбатов.
— Ни в коем случае! — понял шутку Остап. — Правда, Шура?
— Как можно, командор, Адам Казимирович! — давясь смехом ответил Балаганов.
И вот «изотта-фраскини» помчалась по Брест-Литовскому проспекту в сторону Святошино. Великий комбинатор, а за ним и его друзья, опьяненные лихой ездой, закричали:
— Гип-гип, ура!
Был предпасхальный период в жизни Киева. И хотя власти не только этот Светлый праздник не отмечали, но притесняли и осуждали тех, кто чтил эту бессмертную дату. Вели рьяно антирелигиозную пропаганду. А тех, кто изготовлял принадлежности и даже свечи для церкви строго наказывали.
Но приближение Святой Пасхи чувствовалось во всем. И хотя предстояли ленинские субботники, но киевляне уже мыли окна, белили стены домов, красили двери и заборы, убирали дворы и подметали улицы. А базары и нэпманские магазины переполнялись людьми, делающими предпраздничные покупки, чтобы отметить день Воскресения Христа.
Стояли теплые весенние дни. Цвели каштаны, сирень украсилась белыми, фиолетовыми и лиловыми душистыми кистями. Яблони вспенились белым цветением, и на смену лесным фиалкам пришли ароматные букетики ландышей. А там, где уже зацвели липы, медоносный запах пьянил прохожих, напоминая, что праздничная весна прочно обняла город своим благоухающим цветением. Покрыла землю в парках, садах и на днепровских склонах яркой зеленью, дышащей свежестью.
