этих словах желтое пергаментное лицо святого отца стало еще желтее, а около рта забегали желваки. С трудом разжимая сведенные губы, он тихо и зло проговорил:
— Араб Сауд, скажи этому нечестивцу, что он богохульствует, что бог один и других богов нет, а есть порожденные дьяволом идолы. Скажи, что бог покарает его и всех, кто будет молиться каменным или деревянным чурбанам, скажи…
— Но, святой отец, — разрешил себе перебить священника невозмутимый Сауд, — я не сумею перевести твои слова, да и бенинцы, терпимые к другим религиям, не поймут, за что ты гневаешься на них.
Замечание Сауда прозвучало как нельзя более кстати, так как военачальник даже привстал от удивления, не понимая, чем он мог обидеть белого шамана. Впрочем, он тут же сел обратно и принялся раскладывать зерна для новой партии, решив про себя, что на белого шамана нашел злой дух, который будет мучить его некоторое время, а потом уйдет. Но ушел сам белый шаман, унося с собой своего злого духа. Он ушел не поклонившись, даже не посмотрев в сторону военачальника, что считалось большой грубостью у вежливых бини. Сикейра нагнал святого отца уже за воротами дворца, на площади, вид которой вызвал у монаха новый приступ ярости.
В Бенине любили праздники и веселиться умели от души. Площадь была полна народа. Играли барабаны, гремели трещотки, звенели браслеты на руках у танцоров. Музыканты были всюду. Они сидели верхом на длинных, укрепленных на подставках барабанах и самозабвенно били по натянутой коже то кончиками пальцем, то ладонью, то кулаком. Маленькие барабаны были зажаты под мышкой или висели на груди. Под громкую музыку танцевала вся площадь.
— Это пища дьявола, — не поворачиваясь к Си-кейре, сквозь зубы процедил монах.
— Будь к ним снисходителен, святой отец. Они родились в лесу и не знают истинного бога, — Си-кейра быстро перекрестился. — Они не ведают, что творят, и, быть может, всеблагой бог простит их.
— Немедленно замолчи, иначе и ты окажешься в лапах дьявола.
— Конечно, — тихо пробормотал капитан, — рая мне не видать, но хотел бы я видеть того черта, который сумел бы спихнуть меня в ад, — однако, не желая ссориться с монахом, он быстро сказал: — Простите меня, святой отец. Я не силен в богословии. Но как же вы думаете спасти этих грешников?
— У них погибшие тела и души, — не слушая капитана, говорил монах. — Души — потому что они язычники и не ведают света и сияния святой веры, а тела — потому что они живут как звери и не покрывают себя одеждой. Мы дадим им возможность спастись, и господь примет их в лоно святой церкви. Их надо крестить, а тех, кто будет сопротивляться, крестить силой.
— Но они у себя дома. Какую силу мы можем применить здесь?
— Значит, их надо вывезти в Португалию, всех до одного. Пусть их бренные тела будут страдать под рабским ярмом, зато их просветленные души удостоятся вечного блаженства на небесах.
«Мысль не плоха, — подумал Сикейра, с удовольствием наблюдавший за маленькой ловкой плясуньей, кружившейся в хороводе девушек. — Если, следуя совету святого отца, привезти в Лиссабон хотя бы одну такую девчонку, то за нее смело можно взять великолепного жеребца да еще и чепрак в придачу. Она покрасивей, чем те, пригнанные из леса. Жаль, что туземцы чадолюбивы и не продают своих детей. А что, если… Нет, опасно. Девчонки могут хватиться — и поднимется шум».
Однако мысль, проникшая в затуманенную вином голову капитана, уже не давала покоя. Ему все больше и больше хотелось привезти плясунью в Лиссабон. Рыцарского долга перед гостеприимным городом он не ощущал — ведь это город чернокожих.
— Эй, ребята, — окликнул он оказавшихся поблизости матросов, — отец Педро сказал сейчас, что только в нашей стране эти язычники смогут приобщиться к святой католической церкви. Их надо понемногу переправлять в Португалию. Видите ту девчонку?
— Видим, сеньор капитан, здорово она пляшет.
— Эти пляски грешны, и девчонку надо вырвать из пасти дьявола. Притащите ее на корабль и спрячьте в трюме. Юбчонку бросьте где-нибудь в лесу, пусть думают, что леопард полакомился черным мясом. Сможете?
— Конечно, ваша милость, раз святой отец благословляет нас.
Монах молча перекрестил матросов и дал им поцеловать сухую желтую руку.
— Ну, с богом, — сказал Сикейра. — Да смотрите не попадитесь. Завтра мы отплываем.
Прежде чем кончилась ночь, к «Санта-Инес» пригнали рабов и поместили их в трюмы. На рассвете команда поднялась на борт корабля и приготовилась к поднятию якорей. Берег реки усыпали люди — бе-нинцы пришли проводить в плавание большую лодку. Они били в барабаны, подбрасывали вверх копья и кричали прощальные слова:
— Счастливых дней, храбрый Асоро, доброго пути!
— Удачи, удачи белому вождю!
— Спокойной воды тебе, большая лодка! Смотри далеко своими глазами!
— Возвращайся поскорее, сын обба! Бенин любит тебя!
— Возвращайтесь, белые люди! Ворота города открыты гостям!
Якорь был поднят, и Сикейра приказал дать холостой прощальный залп из обеих бомбард. От страшного грохота люди на берегу попадали на землю. Но, быстро опомнившись, они стали смеяться над собственным испугом и снова закричали, забили в барабаны, замахали копьями. Под эти радостные крики «Сан-та-Инес» расправила паруса.
Глава XIII
Эмотан хоронят
Кто разгадает смерть? Она забирает в свое царство не только стариков, но и маленьких детей.
Из африканской сказки.
Море встретило корабль тихими, мягкими всплесками спокойных волн. Началась обычная корабельная жизнь: били склянки, ругался боцман, менялась вахта, день уступал место ночи, а затем ночь дню, Диего готовил пищу.
Теперь ему приходилось кормить не только моряков, но и забитых в трюмы рабов, для которых он варил жидкую похлебку.
Свободного времени у юнги оставалось немного, и Асоро был предоставлен сам себе. Мальчик изучал корабль. Он облазил его с носа до кормы, затвердил названия всех парусов и мачт, узнал значение каждой команды. Если бы он не был сыном Великого Эвуаре, то он с удовольствием бы стал матросом, чтобы взбираться на мачты, поднимать и укреплять паруса, держать румпель. Вечерами Асоро просил Диего рассказывать про обычаи тех людей, которых он увидит в Португалии. Он настолько был заинтересован предстоящей встречей с белым народом, что совсем не скучал по оставленному Бенину и, пока корабль находился в море, ни разу не вспомнил о Жороми и Эмотан. И уж, конечно, он не мог знать, что маленькой Эмотан больше не было среди живых,
