— А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!
— Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!
Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.
— Пусти! — прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.
— Проси прощенья, — прогудел голос Клинкова изнутри.
— Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.
— Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?
— Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.
— Ну, иди, черт… С тебя станется.
Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:
— Чего это он тут набросал на полу?
— Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных…
— Или счета от несчастного портного…
— Или повестки от мирового…
Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:
— Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.
— И вот!
— И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!
— Да тут их десятки!
— Сотни!
— Зачем он их разбросал тут?
— Я догадываюсь: он хочет нас поразить.
— Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.
— Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!
Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.
— Вы только сейчас вошли?
— Уже минут пять. А что?
— Вы ничего не замечаете?
— Нет. А что?
— На полу-то…
— Что ж на полу… Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-Богу? Что за неряшливость?
— Да вы поглядите, что это за бумажки!! — прогремел Подходцев.
Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.
— Ой! Деньги! И на них кровь.
— Подходцев… Он умер сразу, или агония у него была мучительная?
— У кого?
— Кого ты убил и ограбил.
— Животное ты! Эти денежки чисты, как декабрьский снег!.. Оказывается, что три дня подряд я снился одной из моих теток… И снился «нехорошо», как она пишет. Думая, что я болен или заточен в тюрьму, она и прислала мне ни с того ни с сего четыреста рублей.
— Что за достойная женщина!
— Завтра же, — сказал Клинков, — я приснюсь своей тетке.
— Да уж… Если бы это от тебя зависело, ты извел бы бедную старуху своими появлениями.
— Что ж ты думаешь делать с этими деньгами?
— Не я, а мы. Деньги общие.
— Нет! — твердо сказал Клинков. — Для общих денег это слишком большая сумма!..
— Но ведь я получил их благодаря вам.
— Каким образом?
— Тетке снилось, что я нехорошо живу. Результат — деньги. Теперь: если я действительно нехорошо живу, то благодаря кому? Благодаря вам. Значит, мы заработали эти деньги все вместе.
— Убийственная логика.
— Верно, за нее убить мало.
Три друга собрали деньги, разгладили их, положили на середину стола и, усевшись вокруг, принялись их рассматривать чрезвычайно пристально.
— Большие деньги, — покачал головой Громов. — Если начать на них пить — можно получить белую горячку, если есть — ожирение сердца и подагру, если тратить на красавиц — общее расстройство организма.
— Следовательно, нужно сделать на них что-нибудь полезное.
— Можно открыть кроличий завод. Выгодное дело!
— Или купить имение с образцовым питомником.
— Или нанять целиком доходный дом и отдавать его под квартиры.
— А почему ты молчишь, Громов?
— Мне пришла в голову мысль, — застенчиво произнес Громов.
— И как же она себя чувствует в этом пустом помещении?
— Мысль такая: давайте, господа, издавать сатирический журнал.
— Я могу только издать удивленный крик, — признался Подходцев, действительно ошеломленный.
— Но ведь это идея, — вдруг расцвел Клинков. — Вы знаете, а может быть, и не знаете, что я довольно недурно рисую карикатуры. Громов пишет прозу и стихи.
— А что же я буду делать? — ревниво спросил Подходцев.
— Ты? Издательская и хозяйственная часть.
— Это будет чрезвычайно приятный журнал.
— И полезный в хозяйстве, — добавил Подходцев, кусая ус.
— Почему?
— Как средство от мух.
— Не понимаю.
— Мухи будут дохнуть от ваших рисунков и стихов.
— Берегись, Подходцев! Мы назовем свой журнал «Апельсин», и тогда ты действительно ничего в нем не поймешь.
— Постойте, постойте, — вскричал Громов, сжимая голову руками. — «Апельсин»… А, ей-Богу, это недурно. Звучно, запоминается и непретенциозно!
— По-моему, тоже, — хлопнул тяжелой рукой по столу Клинков. — Это хорошо: «Газетчик, дайте мне „Апельсин“!»
Громов вскочил, схватил с дивана подушку, приложил ее, как сумку, к своему боку и, приняв позу газетчика, ответил густым басом:
— «Апельсинов» уже нет — все распроданы.
— Что ж ты, дубина, не берешь их больше?
— Да я взял много, но сейчас же все расхватали. Поверите — с руками рвут.
— А ты мне не можешь где-нибудь достать старый номер?
— Трудновато. За рубль — пожалуй.
— Три дам, только достань.
— Слушаю-с, ваше сиятельство.
Эта наглядная интермедия произвела на колебавшегося Подходцева глубокое впечатление.
— Действительно, издавать журнал прелюбопытно. А книжные магазины тоже будут продавать?
— Конечно! — вскричал Клинков. И обратился к Громову: — Скажите, приказчик книжного магазина, у вас имеется «Апельсин»?
Громов зашел за стол, изображавший собою прилавок, и, изогнувшись, ответил:
— «Апельсин»? Сколько номеров прикажете?
— Десять. Хочу послать своей племяннице, брату, еще кое-кому.
— У нас осталось всего три штуки…
— О, добрый приказчик! Дайте мне десять номеров.
— Не могу, — сухо ответил Громов, — на вас не напасешься.
— О, многомилостивый торговец! Сжальтесь надо мной… Жена запретила мне являться домой без десяти номеров «Апельсина».
— Или берите три, или проваливайте.
Клинков упал на колени и, протягивая молитвенно руки, завопил:
— Я утоплюсь, если вы не дадите мне десяти номеров. О, спасите меня!..
И, встав с колен, отряхнул пыль с брюк, обернулся к Подходцеву и сказал другим, более спокойным тоном:
— Так будет в книжных магазинах.
— Значит, публика, по-вашему, заинтересуется им?
— Публика? — подхватил Клинков. — Я себе рисую такую картину…
Он снова упал перед Громовым на колени и, протягивая к нему руки, простонал:
— Марья Петровна! Я люблю вас, будьте моей.
— Хорошо, — пропищал Громов, кокетливо обмахиваясь подушкой.
— Мы будем так счастливы… Будем по вечерам читать «Апельсин».
— А что такое «Апельсин»? — снова пропищал Громов, скорчив бессмысленную физиономию.
— А-а! — свирепо зарычал Клинков. — Вы, Марья Петровна, не знаете что такое «Апельсин»?! В таком случае — черт с вами! Отказываюсь от вас! Навсегда!
— Ах, — вскрикнула «Марья Петровна» и в обмороке упала Подходцеву на руки.
Такая блестящая иллюстрация успеха и значения журнала рассеяла последние колебания Подходцева.
— А денег у нас хватит? — спросил этот деловой малый.
— Конечно! Полтораста — за бумагу, столько же — типографии, пятьдесят — на клише и остальное на мелкие расходы. Первый же номер даст рублей двести прибыли.
— Evviva, «Apelsino»! — вскричал Клинков. — Господин издатель! Дайте сотруднику десять рублей аванса.
Подходцев развалился на стуле и снисходительно поглядел на Клинкова:
— Ох, уж эти мне сотрудники. Все бы им только авансы да авансы. Ну, нате, возьмите. Только чтобы это было последний раз. И, пожалуйста, не запоздайте с материалом.
Клинков сунул деньги в карман и шаркнул ногой:
— Заведующий художественной частью журнала «Апельсин» приглашает редактора и издателя в ближайший ресторан откушать хлеба-соли, заложив этим, как говорится, фундамент.
Поднимаясь в три часа ночи по лестнице, редакция журнала «Апельсин» делала не совсем уверенные шаги и хором пела следующую, не совсем складную песню:
Мать и брат, отец и сын,Все читают «Апельсин».Нищий, дворник, кардинал —Все читают наш журнал.
А Громов добавлял соло:
Кто же не читает,Тот —Идиот,В «Апельсинах» ничего не понимает!
Глава 6
Деловые люди
Подходцев с утра до вечера носился по типографиям, продавцам бумаги и цинкографиям…
