— Оставайся в этой позе, сестрица, только наклонись чуточку ниже, и ты увидишь, что я сделаю.
Возбудившись от всего увиденного, я оперлась на перегородку, как можно сильнее выгнув таз… Но великий Боже! Какая досада! Плохо укрепленная стенка заскрипела, подалась вперед и рухнула на голову Мартины, да с такой силой, что та потеряла сознание, и из ее пробитой головы хлынула густая-кровь. Однако оба монаха, крайне изумленные нашим внезапным вторжением, не знали, с чего начать: помочь Мартине или обрушиться на нас. И сладострастие перевесило сострадание, как и должно быть в сердце настоящего распутника. Оба, необыкновенно возбужденные нашим неглиже, бросились к нам и принялись жадно ощупывать наши прелести, бранить нас и ласкать одновременно, предоставив женщинам спасать раненую девочку, которая находилась в таком плачевном состоянии, что ее пришлось уложить в постель. Злополучная стенка внесла большую смуту; стол, на который она грохнулась, свалился вместе со всеми тарелками и бутылками, и оскодки разлетелись по всей комнате.
— Уберите это, — приказал Симеон, отрывая Леонарду от хлопот вокруг лежавшей без сознания подруги и доказывая этим, что его больше волновал порядок в помещении для утех, нежели забота о несчастной жертве.
— Она поранилась, — продолжал он, — ну и что из того, потом посмотрим…
— Но святой отец, — возразила Леонарда, — она вся в крови.
— Так останови кровь, остальное сделаем, когда совокупимся…
В продолжение этого диалога меня ласкал мой отец, то же самое делал с Эглем отец Ив: наши бессердечные развратники, не обращая ни малейшего внимания на бедную Мартину, казалось, были озабочены только удовольствиями, которые они предвкушали от двух новых предметов, появившихся совершенно неожиданно.
— Погляди-ка, — обратился Симеон к Иву, — какая грудка у этой маленькой плутовки! А ее киска… какая она пушистая! Ведь это я произвел ее на свет! Через полгода это будет лакомый кусочек.
— Почему не сейчас? — спросил отец Ив. — Какая нужда ждать полгода? Смотри, — продолжал он, указывая на зад моего брата, — смотри, он уже сформировался! Нет, дорогой, раз случай ниспослал нам эту радость, надо вкусить ее и не будем миндальничать!
Между тем мы — Эгль и я, не зная, куда деваться от стыда, не осмеливались противиться планам, которые, как тучи, сгущались над нашими головами. Моя мать уже заключила сына в объятия.
— Прелесть моя, — говорила она, целуя его и теребя ему маленький орган, — уступи отцу, он хочет тебе добра; если ты ему понравишься, твое счастье обеспечено… Давай, мой маленький долбильщик, забирайся скорее в то местечко, из которого ты появился на свет; наслаждение, которое ты получишь, возможно, смягчит твои страдания от дефлорации, которую тебе готовят,
— Отличная мысль! — заметил Симеон. — Я буду содомировать своего сына, который в это время будет сношать свою мать. Как ты находишь эту сцену, отец Ив?
— Неужели ты думаешь, — отвечал тот, — что я буду спокойно взирать на это? Я займусь дефлорацией твоей дочери.
— Будь я проклят, — недовольно заметил Симеон, — но они оба — мои дети, и я хочу совокупиться с обоими. А тебе, друг мой, я предлагаю насладиться не менее обольстительным и пикантным предметом; я знаю, что, наблюдая непристойное зрелище, самому надо творить очень грязные и непристойные дела. Прочисти задницу Мартине, которая только что раскроила себе череп; она сильно страдает, и твой член усилит ее боль, отчего ты испытаешь неземное удовольствие: ты ведь понимаешь, дружище, как сладостно действует на все наши чувства страдание предмета, которым мы наслаждаемся.
— Клянусь спермой, это необыкновенно оригинальная и прекрасная идея! — восхитился отец Ив, уже потрясая своим огромным копьем перед ягодицами бедной пораненной девочки. — Подавай сюда свой зад, стерва!
— Но мне очень больно, отец мой.
— Тем лучше, это как раз то, что надо.
— Отец Ив, — вставил Симеон, — сними повязку, тогда ты сможешь полюбоваться ее раной…
Все произошло так, как было задумано, несмотря на естественное сопротивление — тем более естественное, если принять во внимание диспропорцию между гигантским фаллосом отца Ива и крохотным изящным задом юной Мартины. Атака началась, Люси помогала своему любовнику, целовала его, возбуждала, пока он возился. Несчастная жертва, страдающая от полученного удара и от противоестественного способа, каким пронзил ее монашеский посох, задыхалась от дикого крика, а Симеон, созерцавший эту возбуждающую картину, приступил к делу. Полина уже ввела в себя отвердевший пенис моего брата, юный блудодей уже сношал свою мать, когда Симеон, увидев перед собой зад своего сына, с победным воплем атаковал его. Бесчисленные препятствия мешали этому предприятию, но не таков был Симеон, чтобы отступить. Леонарда держала мальчика, раздвигая пошире его ягодицы, монах увлажнил Свой член, и вот за два мощных толчка, сопровождаемых громогласными ругательствами, головка скрылась в отверстии. Симеон усилил натиск, моя мать безостановочно ласкала своего сына, ребенок плакал. Наслаждение, которое он испытывал спереди, не уменьшало острую боль сзади, но никому не было дела до его ощущений. Наконец новые толчки решили исход схватки: развратный монах достиг дна, и новые богохульства возвестили о его победе. Под рукой у него оказалась Леонарда, он начал облизывать ее, продолжая содомировать сына, а чтобы инцест был полным, распутник захотел лобзать мне ягодицы. Меня водрузили на спину кровного наперсника его преподобия, и содомит дал волю своим чувствам. В это время, не спуская глаз с моего отца, Ив осыпал задницу Мартины сильными ударами, а его любовница ублажала монаха искусственным фаллосом.
— Ив, — спросил Симеон, — тебе тоже приятно?
— Да, черт возьми! — откликнулся тот, извлекая, в качестве доказательства, свой измазанный дерьмом член, затем вновь погрузил его в окровавленное отверстие с такой силой, что несчастная Мартина едва не лишилась чувств. — Посмотри, как мне приятно.
— Прекрасно! Тогда поддай жару этой шлюхе. В следующий миг бедняжка, на которую обрушилось столько бед, залила комнату своей кровью.
— Разрази гром мои яйца! — не выдержал злодей. — Прочисти дырку в ее голове, раз твой член тверд, и проткни ее череп насквозь!
И это чудовищное намерение осуществилось: жестокий отец Ив оставил в покое зад раненой девочки, поставил ее на колени и… вонзил свой инструмент в рану! Он извергнулся в ее голове, пробив тростью череп несчастной с другой стороны.
— Вот это чудесно, — взвыл Симеон, в свою очередь извергаясь в зад моего брата и кусая мне ягодицы, — ах, как это чудесно! Я люблю ужасы… Никогда я так приятно не кончаю, как в те минуты, когда совершаю их, когда их вижу или заставляю совершать других… Но погоди, — продолжал мой отец, — чтобы прийти в чувство, я должен выпороть эту тварь.
