Левинсон смотрел на него несколько секунд, затем неожиданно спросил очень тихим голосом:
— А что, так уж плохо там, на передовой?
— Да, — ответил Дэмон. — Так плохо, что приходится упрашивать.
Левинсон отвел взгляд в сторону, вздохнул.
— Ну и ну! — Он поцокал языком, как огорченная хозяйка. — Столько хлопот и забот в этом доме, что никак не отвертеться. — Он поднялся на ноги. Перед куртки минометчика был забрызгай его собственной кровью. — Ладно, видно, кому-то надо стать морской свинкой номер один. — Он снова улыбнулся своей кривой улыбкой. — Дайте мне винтовку. Если какой-нибудь идиот присоединится ко мне, чтобы заряжать, я буду стрелять из нее. Дэмон ощутил, как его мгновенно охватило чувство глубокого облегчения. Он легко потрепал минометчика по плечу и сказал:
— Как только окончится эта операция, я добуду для тебя ящик пива. Торжественно обещаю тебе.
Левинсон улыбнулся.
— Ну что ж, постараюсь не забыть вашего обещания… Кто еще? — спросил он, оглядывая находящихся в палатке. — Или вы думаете, что я собираюсь идти туда один?
Наступила короткая пауза, затем неожиданно поднялся курчавый парень и, сорвав с нагрудного кармана бирку раненого, сказал:
— Ладно, пошли, давай кончать с этим делом! Все равно, черт возьми, нас не оставят здесь ни на минуту в покое.
— А чего ты ерепенишься, Беккер? — обратился к нему пехотинец по имени Сондерс, у которого обе ноги были в лубках. — Ведь ты вот уже два с половиной года как бездельничаешь здесь, на Тихом океане…
— Ха, откуда ты знаешь? — горячо возразил Беккер, другие солдаты засмеялись, а незнакомый Дэмону худой нескладный парень в очках, грудь которого была обмотана бинтами, поднялся на ноги и неуверенно произнес:
— Я попытаюсь, но не знаю…
— Молодец! — Дэмон повернулся к Зиберту: — он сможет? Доктор так же сердито и враждебно взглянул на него.
— А откуда, черт возьми, мне это известно? Я знаю одно: это может привести к сильному кровотечению…
Теперь вокруг Дэмона задвигались и другие; он называл их по фамилиям — тех, кого знал. Зиберт по-прежнему зло смотрел на него. Но Дэмон должен был сделать это, должен. Другого выхода не было.
На земляном полу сидел телефонист по фамилии Тэмплер; видимых признаков ранения у него не было.
— А ты как, Тэмплер? — спросил Дэмон. — Пойдешь с нами? Тэмплер посмотрел на него со страхом, его большое тело, казалось, уменьшилось в размерах, руки тряслись той ритмичной дрожью, которая была так хорошо знакома Дэмону.
— Я не могу, генерал, — пробормотал он. — Я просто… не смогу этого сделать. Я знаю, что не смогу…
— Ладно, Тэмплер. Можешь остаться.
Дэмон продолжал двигаться по палатке, умоляя, призывая, объясняя, а тем временем с тропы, где проходил передний край, доносился треск ружейной стрельбы, снова участившейся; в переполненную палатку вносили все новых и новых раненых, его предположение оправдывалось: Мурасе бросил в атаку на Бабуян все свои силы.
— Дэмон! — услышал он чей-то голос и повернулся. Это Россини. Его живот и пах забинтованы, над головой висит капельница с консервированной кровью, круглое грязное лицо, сонное от уколов морфия. — Ну, так какого вы теперь мнения о поварах и пекарях?
— О, они превосходные ребята, Россини! Первый сорт. Я поставлю на них против любой части на Тихом океане, в любой момент.
Дэмон закрыл лицо руками. Боже, как он устал! Они должны продержаться. Обязаны. Бопре отлично провел отход на фланг — долина к западу от Калахе надежно прикрыта. Перед рассветом группа японцев прорвалась на участке, обороняемом людьми Эджи, и теперь бродила где-то у них в тылу, но японцев в этой группе было меньше взвода — слишком мало, чтобы причинить серьезный урон. Главное заключалось в том, чтобы переломить хребет основным силам, перемолоть их так, чтобы иссяк их наступательный порыв. Как бы там ни было, его догадка оказалась правильной. Теперь все, что от них требуется, это удержаться но что бы то ни стало. Надо только обеспечить достаточную защиту путей доставки боеприпасов. Разведроту следует перебросить…
— Кровопийца!
Изнуренное, бледное лицо на стоящей рядом с ним койке, нижняя половина тела покрыта одеялом, под которым выделяется нога. Только одна нога. Бутылка с плазмой. По трубочке медленно идет кровь прямо в тонкую побелевшую как полотно руку. Капрал из службы снабжения, как же его фамилия? Блестящие голубые глаза, неподвижный, остекленевший взгляд.
— Пришел даже сюда, чтобы забрать нас… Дэмон смотрел на него молча.
— Мало тебе, что перебили всех там… — Его голос поднялся до пронзительного крика. — Так пришел и сюда, хочешь вытащить нас снова!..
Дэмон подошел к нему.
— Молчать! — сказал он властно, насколько мог. Повернувшись к врачу, чувствуя на себе множество взглядов, он добавил: — Заставьте замолчать этого человека, слышите вы? Заставьте его замолчать!..
Дрожа от ужаса, Дэмон вышел из палатки. Он невольно вспомнил Уэсти и сравнил себя с ним. Ему потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы выбросить из головы это воспоминание.
Из глубины джунглей доносились крики японцев: одинокий голос, высокий, кричащий горячо и страстно, и время от времени резкие крики одобрения, как какая-то дьявольская литания. Сидящий за пулеметом Брэнд подумал со злобой: «Снова попытаются атаковать, собираются с духом». При этой мысли его охватила холодная ярость. Неподалеку от него, в длинном окопе, где размещался командный пункт, присевший на корточки Дэмон внушал Кадлесу Диккинсону и коменданту штаба майору Фолку:
— Мы обязаны удержать эту позицию. Именно здесь. Ни у кого не должно быть колебаний, никаких задних мыслей, никаких разговоров об отходе. Внушите это вашим людям.
— Вы думаете, они попытаются наступать среди бела дня? — спросил Фолк.
— Да. Противник вынужден это сделать. Он должен продолжать наступление. Теперь он увяз в это дело так же глубоко, как и мы…
Брэнд продолжал наблюдать за генералом. Тот выглядел невероятно уставшим: ссутулился, лицо грязное, щеки ввалились, под глазами серые мешки, говорившие о крайнем измождении. Он болен, Брэнд знал об этом, он сам ходил к Кораццо, чтобы взять для генерала болеутоляющее средство, но оно, видимо, не подействовало. Бог ты мой, как же он вынослив! Около трех часов ночи Брэнд погрузился в короткий беспокойный сон; проснувшись, он обнаружил, что Дэмон по-прежнему в работе: всматривается в джунгли, разговаривает с кем-то по телефону, одновременно отдавая распоряжения связному. Но сейчас он выглядел совершенно обессиленным: глаза ввалились и из-под бровей выглядывали острые белесые зрачки, густая серая щетина на щеках делала его старым и мрачным. Тем не менее он все еще действовал. После перестрелки в районе Холлоу, перед самым рассветом, у него был очень сильный приступ лихорадки; но вот он уже снова на ногах, ловко заряжает магазин автоматической винтовки «браунинг»; утапливая большим пальцем подающую пружину и вставляя один за другим патроны, он одновременно слушает Дикона Фелтнера, который докладывает, что запасы патронов и мин уменьшились до опасных пределов.
Пропитывая все вокруг, с деревьев капала влага. За рекой тишину нарушали отдельные выстрелы и приглушенные взрывы гранат. «Если они ударят еще раз, — устало подумал Брэнд, — то я не знаю…» Отсюда, с небольшой возвышенности, в просветах между стволами пальм он видел полоску моря за Бабуяном и стоявший на якоре транспорт. «Хорошо этим проклятым морякам, — пробормотал он и стиснул зубы. — Каждый день в сухой постели, трехразовая горячая жратва, кино, корабельная лавка и душ из пресной воды…» он вспомнил об одном дне на Бенапее, когда, возвратившись из боя под Хорсшу, потный и усталый, Дэмон обнаружил чудесный душ, который Брэнд устроил для него из разрезанной пополам нефтяной бочки, продырявленной на дне и подвешенной к дереву, а также двух ведер с водой, привязанных над ней к веткам. Стоя под душем, Дэмон намыливался и распевал: «Люби меня, и я покорю весь мир».
— Джо, — сказал он тогда, я собираюсь представить тебя к «Военно-морскому кресту». За выдающиеся заслуги. Ей-богу, на свете есть три парня, которым мне хотелось бы пожать руку, это те, кто придумал колесо, противомоскитную сетку и душ.
— А как насчет пороха? — спросил Брэнд.
Дэмон весело улыбнулся и, как мальчишка, сделал непристойный жест.
— К черту всякий порох. Навсегда! — крикнул он и продолжал напевать…
«Что ж, — подумал Брэнд, — мир он не покорил, отнюдь нет, но зато она любила его, с этим было все в порядке, насколько я в этом разбираюсь. Лейтенант Тэнехилл…» Брэнд был вне себя от изумления в ту ночь в Диззи Спа, когда, возвратившись, чтобы взять в стирку белье Дэмона, услышал как он разговаривает с ней в палатке. На мгновение Брэнд застыл на месте, прислушиваясь с жадным вниманием, затем в смущении ускользнул прочь, чувствуя себя немного виноватым за то, что вообще слышал это. Сперва это расстроило Брэнда. Он считал Дэмона выше всего этого и то, что он услышал, немало удивило его. Сам-то Брэнд был не прочь и выпить пива, и сходить в увольнение, и даже поднабраться, когда представлялся случай. Дэмон же, казалось, не нуждался ни в спиртном, ни в женщинах, как нуждались в них большинство находившихся здесь мужчин; как будто он запрятывал все свои желания куда-то в дальний угол, где они не могли быть ему помехой; как будто настоящий страх, одиночество или тайный плотский голод никогда не подступали к нему. Теперь Брэнд знал, что это не так. Дэмон просто не показывал своих чувств, вот и все, но он так же, как и остальные, испытывал их. Однажды поздно вечером Брэнд наблюдал, как, низко надвинув на глаза рабочую шапочку с козырьком, Дэмон читал письма сына. Брэнд видел, как он проводил рукой но лбу и глазам и продолжал читать. Генерал хранил эти письма в кожаном портфельчике, подаренном ему дочерью в день рождения. Кожа портфельчика уже поизносилась, позеленела и кое-где потрескалась от сырости, и Брэнд несколько раз порывался почистить портфельчик и помыть его с мылом, но каждый раз его удерживал страх, что генерал будет недоволен, если увидит, что кто-то посторонний брал его в руки… А теперь лейтенанта Тэнехилл отправили в Штаты. И все эта гадина, Мессенджейл. Его работа…
