11 января внутренние войска министра Пуго захватывают Дом печати, Междугородную телефонную станцию и другие важные здания в Вильнюсе и Каунасе.
В ночь с 12-го на 13 января в Вильнюсе была проведена чекистско-войсковая операция — сотрудники отряда «Альфа» Седьмого управления КГБ, подразделения Воздушно-десантных войск и ОМОН захватили телевизионную башню и радиостанцию. Погибло тринадцать человек.
Министр внутренних дел Литвы, пытавшийся остановить кровопролитие, не мог дозвониться до Пуго. Он сумел соединиться только с Бакатиным. Вадим Викторович позвонил Горбачеву на дачу. Михаил Сергеевич сказал, что Крючков ему уже все доложил, и отругал Бакатина за то, что он преувеличивает и напрасно нервничает. Погибли один-два человека, говорить не о чем…
Но страна возмутилась: пускать в ход армию против безоружных людей — это позор!
Председатель КГБ Крючков, министр обороны Язов и министр внутренних дел Пуго в один голос заявили, что они тут ни при чем. Это местная инициатива — «начальник гарнизона приказал…».
На самом деле операция в Вильнюсе готовилась давно. Крючков долго искал человека, которого можно поставить во главе Литвы, и остановил свой выбор на бывшем председателе Совета министров Литовской ССР Витаутасе Сакалаускасе.
В мире политики одно слово может перевернуть всю жизнь.
Сказал бы Сакалаускас в январе 1991-го «Да!», и сидел бы сейчас в тюрьме, как бывший первый секретарь ЦК Компартии Литвы Миколас Бурокявичюс, или пустил бы себе пулю в лоб, как Борис Пуго.
Но Сакалаускас не поддался соблазну и сказал тогда председателю КГБ Владимиру Крючкову и секретарю ЦК Олегу Шенину «Нет!». Он сохранил жизнь, честь и свободу.
Пять лет Витаутас Сакалаускас был председателем правительства Литвы. В конце 1989-го он понял, что в Вильнюсе скоро будет новая власть, которой он не подойдет, и попросил Москву по старой традиции подобрать ему местечко в каком-нибудь посольстве. Его отправили советником-посланником по экономическим вопросам в Мозамбик, нищее африканское государство с плохим климатом.
Пока он осваивался в Мозамбике, в Москве на его счет строились большие планы. После ареста министра обороны Язова в его бумагах нашли запись: «Не Бурокявичюс, а Сакалаускас. Бурокявичюс будет помогать…».
Накануне попытки государственного переворота в Литве Сакалаускаса без объяснения причин вызвали в Москву. В аэропорту его встретил сотрудник КГБ и отвез на один из конспиративных объектов Комитета госбезопасности.
Туда приехали председатель КГБ Владимир Крючков и секретарь ЦК КПСС Олег Шенин. Они предложили Сакалаускасу принять участие в Комитете национального спасения Литвы. Его обещали вновь сделать главой правительства, Миколас Бурокявичюс был бы первым секретарем ЦК республики.
Сакалаускаса отправили в Вильнюс на военном самолете.
Но, прилетев на родину, Сакалаускас сразу понял то, что упорно не желали понимать Крючков, Пуго и все остальные: в Прибалтике люди поддерживают своих депутатов и своих министров. Он отказался от участия в авантюре.
После кровопролития в столице Литвы все ждали, как поведет себя Горбачев? Поедет в Вильнюс? Выразит соболезнование? Отмежуется от исполнителей? Накажет виновных? Или скажет: «Все правильно»?
Горбачев не делает ни того, ни другого. Он заявляет в Верховном Совете, что все происшедшее для него полная неожиданность. И тут же предлагает приостановить действие закона о печати, взять под контроль средства массовой информации. Позднее это назовут обмолвкой…
В горбачевском окружении возникло брожение. Александр Яковлев, Евгений Примаков и пресс-секретарь президента Виталий Игнатенко предложили Горбачеву немедленно вылететь в Вильнюс, возложить венки к могилам погибших, выступить в литовском парламенте. Он попросил написать проект выступления, а утром отказался лететь.
Примаков, Игнатенко и помощник президента Анатолий Сергеевич Черняев все-таки дожали Горбачева. 22 января, через неделю после событий в Вильнюсе он выступил по телевидению. Слишком поздно…
Вместо него в Прибалтику сразу отправился Борис Ельцин. Для интеллигенции это был символический жест, и тогда говорили: Горбачев опозорил честь России, а Ельцин ее спас.
Вслед за Литвой навести силой порядок предполагалось и в Латвии. Первым секретарем ЦК там был Альфред Рубикс. Латвийский ЦК взял на вооружение стратегию напряженности: вызвать в республике кризис, спровоцировать кровопролитие, дать повод для применения военной силы и отстранения от власти Верховного Совета и правительства Латвии.
6 декабря 1990 года члены президиума Вселатвийского комитета общественного спасения во главе с Рубиксом подписали обращение к президенту Горбачеву с просьбой ввести президентское правление.
Это был такой же комитет, как и тот, что в январе 1991-го попытался свергнуть законную власть в Литве, — мифическая надстройка, призванная замаскировать Компартию.
На пленуме ЦК было решено, что комитет должен взять власть в Латвии. Но во второй раз Горбачев не разрешил применять силу.
Будущие члены ГКЧП показали, какими средствами они намерены наводить порядок: танками и автоматами.
В августе 1991-го они повторят этот опыт.
В те январские дни решилась судьба не только тех тринадцати человек, которых убили в Вильнюсе. Приговор был подписан и самому Горбачеву, как президенту СССР.
СЛОЕНЫЙ ПИРОГЧто происходило внутри Комитета госбезопасности в перестроечные годы?
Александр Кичихин, подполковник из Пятого управления:
— Я думаю, что шестьдесят-семьдесят процентов сотрудников ждали и желали серьезных перемен. В нас самих происходили перемены. Многие сотрудники в процессе работы переосмысляли свою позицию по отношению к происходящему, к тем, кого прежде считали врагами.
— Если большинство сотрудников КГБ желало перемен, то почему эти перемены не начались с Лубянки?
— Ну, понимаете, в комитет постоянно вливали партийные кадры: местных комсомольских секретарей и периферийных партийных работников. Они назначались на руководящие должности, получали хорошие деньги, переезжали в Москву. Эта категория и задавала тон в комитете.
— Какие процессы происходили в КГБ, когда начались горбачевские реформы?
— Именно тогда появились первые выступления сотрудников, рассказавших о том, что представляет собой комитет. Это были генерал Олег Калугин, полковник Ярослав Карпович, сотрудник второго главка — контрразведка — Владимир Морозов, шестьдесят четыре взбунтовавшихся сотрудника Свердловского управления КГБ. Пятое управление созрело до понимания того, что необходима полная реконструкция нашего ведомства. Ребята стали обсуждать структуру нового управления.
— Между собой или гласно?
— Обсуждали везде: и на производственных совещаниях, и на партийных собраниях. Ходили к генералу Бобкову, к генералу Ивану Павловичу Абрамову, который сменил Бобкова на посту начальника управления. Все одобряли, кивали: правильно мыслите. Потом в ЦК приняли решение реконструировать Пятое управление, и Бобков сам написал новое положение о нашем управлении. Назвали его управлением по защите конституционного строя. Убрали наиболее одиозные направления, например отдел по борьбе с сионизмом, поставили задачу контролировать совместные предприятия в гуманитарной сфере. Но в целом это была косметическая переделка. Управление осталось прежним.
— Как вы к этому отнеслись?
— Постепенно мы стали чувствовать, что комитет включен в противодействие реформам. Начался интенсивный отток людей, особенно молодежи. Ушли бы и многие другие, но тот, кто долго проработал, вынужден был думать о пенсии. У нас, как и у военных, пенсия зависит от выслуги лет. Прослужив полтора десятка лет в КГБ, жаль было терять пенсию.
— Какие настроения царили в комитете в 1991-м, решающем году?
— По моей оценке, в комитете примерно десять процентов были профессионалами, которые в основном руководствовались своими принципами, несмотря на установки начальства. Процентов пятнадцать — партийный набор, костяк комитета. Остальные — неопределившаяся публика, которая в зависимости от направления политического ветра присоединялась то к одной, то к другой стороне. Пожалуй, такое расслоение и привело к тому, что переворот в августе не удался. Заговорщики не учитывали, что комитет из монолита превратился в слоеный пирог.
— Руководители КГБ готовили своих людей к участию в августовских событиях?
— Партийный набор не надо было уговаривать: уж эти-то люди прекрасно понимали, что продолжение реформ нарушит их сытую и спокойную жизнь. А вот аморфную массу конечно же обрабатывали в нужном направлении. Несколько лет подряд им внушали, что демократы — враги.
