Повинуясь мне, Мальчик сложил крылья и я с громким криком полетел вниз. Лаура и Уриэль с воплями, не менее истошными, летели по обе стороны от меня. Километрах в пяти от земли Мальчик стал понемногу расправлять крылья и вскоре распахнул их во всю ширину. Меня встряхнуло так, словно мы со всего размаху ударились о землю, но ничего, сбруя и седло выдержали и я не свалился вниз.
Возле Золотого моста мы нагнали наших друзей и полетели рядом с ним. Мост отражался в водной глади и к берегу озера бежали жители окрестных городков и деревенек. Сверху мне было видно, что в озере полно рыбы и теперь самое лучшее место для рыбалки был именно мост, так что рыбаки могли готовить свои снасти, а вот паромщики остались без работы, да, и самих паромов давным‑давно уже не было на острове Мелиторн. Уриэль, описывая вокруг меня замысловатые петли, восторженно заорал:
‑ Ну, что, Михалыч, ты и теперь сомневаешься в том, что ты величайший из всех живущих ныне магов?
Хохоча во весь голос я крикнул в ответ:
‑ Ури, дружище, а каким по‑твоему должен быть сын Великого Маниту? Засранцем вроде Карпинуса, который только и научился, что мастерить говенники со съедобным дерьмом? Нет парень, у меня были отличные учителя, ты, Лаура, Антиной и прекрасная Нефертити, а мудрая Афина вообще сделала мне чудесный подарок, как же я мог облажаться, Ури?
Резвясь, словно дети, мы летели к Русалочьему озеру. Прекрасная и желанная маленькая русалочка летела рядом со мной и бросала в мою сторону все более и более страстные взгляды и я отвечал ей улыбкой. Над озером мы сделали несколько кругов и на наши крики из коттеджей, стоящих на берегу, выбежало несколько десятков их обитателей. В основном это были лешие и кикиморы, но я увидел среди них и двух русалок, которые призывно махали мне венками, сплетенными из лилий.
Подумав о том, что, возможно, вскоре мне вновь придется устроить группенсекс, я слегка помрачнел, но услышал в этот момент нежный голосок Лесички:
‑ Милорд, ты, кажется, не ожидал того, что эти русалки будут ждать тебя?
Мы приземлились у самого берега и сразу попали в объятья леших и кикимор, которые встретили нас радостными возгласами. Соскочив с Мальчика, я впервые не стал распрягать его сам, а позволил это сделать Роже и Уриэлю. Кажется, мой верный конь правильно понял мои чувства и волнение. Но прежде всего я попросил выйти вперед двух прекрасных кикимор, в нежные руки которых я хотел передать отважного воина. Такие нашлись быстро и вскоре две очаровательный девушки уже подняли Добрыню на руки и понесли его к воде. Увидев поблизости Конрада, Блэкки и Фая, важно вышагивающих на берегу, я сразу понял, что жители Русалочьего озера заранее знали о нашем скором прилете к его прекрасным берегам.
Видимо, князю пришлось очень туго за эти два тысячелетия, раз даже Русалочьему озеру пришлось не только полчаса приводить его в чувство, но даже изрядно взволновать свою водную гладь. Пока Добрыня приходил в себя, кикиморы окружили меня кольцом и стали, напевая протяжные песни, раздевать меня и трех русалок. Они одели на нас длинные, белые рубашки и увенчали наши головы венками из белоснежных лилий. Лишь на мгновение это пение прекратилось, да, и то только потому, что над озером разнесся басовитый вопль Добромира Вяхиря:
‑ Робяты, вода! Разрази меня гром, вода!
С такими словами пришел в себя этот русский чудо‑богатырь, которого, как я полагаю, все эти две тысячи лет мучило самое жестокое похмелье за всю историю человечества. Меня это лишь на мгновение отвлекло от моих ароматных, нежных русалочек. Три мои невесты были очаровательно, просто упоительно хороши и как только песнопения кикимор окончились, сразу же прильнули к моему разгоряченному страстью и подрагивающему от нетерпения телу.
Мои спутники и обитатели Русалочьего озера быстро покинули его берег и нас осталось семеро. Добрыня уже окончательно пришел в себя и внезапно обнаружив, что его обнимают две прекрасные девушки, уже успел снять с них длинные рубашки и теперь со страстью целовал их молодые и полные сил тела. В нем и самом играла сила и страсть, что заставляло воду вокруг них, буквально кипеть и бурлить. Увидев меня, он громко крикнул:
‑ Эй, братко, не ты ли будешь тот маг, которого все зовут‑величают Михалычем?
‑ Ну я, так что с того? ‑ Насмешливо ответил я князю и принялся наспех творить себе и своим невестам летающую платформу из травы, кувшинок и лилий.
Добрыня, крепко обнимая своих подруг за талии, двинулся мне навстречу, обращаясь с глупейшим предложением:
‑ Постой, братко, поговорить надобно.
Нагло ухмыльнувшись, я приказал цветущей платформе поднять нас в воздух и сложив пальцы в кукиш, ответил князю:
‑ Фиг тебе, князинька, успеем еще наговориться. Займись‑ка лучше делом и не задерживай меня, так как времени у меня в обрез, до завтрашнего утра и тачать лясы я с тобой нынче не намерен. Адье, мон шер.
Русалочки засмеялись журчащим, как лесной ручеек, смехом и их хрупкие, но сильные руки стали обнимать и ласкать мое горячее тело. Я с трудом сдерживал себя и лишь ласково гладил их по нежным плечам и с силой сжимал губы, чтобы с них не сорвалась магическая формула, заставляющая наши одежды самим слететь с тела. Однако, магией я все же воспользовался и за большим валуном на той стороне озера, куда летела моя магическая лужайка, нас уже ждало брачное ложе, сотканное из мягкого мха и шелковистых трав, застеленное белоснежными простынями из нежнейшего, прохладного шелка.
Там уже было приготовлено шампанское и всяческие деликатесы для моих прекрасных невест. Подарки я им решил подарить завтра, когда все они станут моими сестрами, а сегодня они были еще моими невестами, а я их женихом. Пусть недолго, всего меньше суток нам было суждено пробыть новобрачными, но я уже знал, что буду помнить каждую секунду этого праздника любви. Русалочки нашептывали мне свои страстные признания и говорили о своей любви и я отвечал им так же ласково и нежно.
Наконец, мы перелетели через валун и опустились на наше брачное ложе. Мои губы прошептали магическое заклинание, наши белые рубашки мигом соскочили с тел и, трепеща рукавами, как крыльями, взлетели вверх и повисли на елях, обступивших стеной эту маленькую полянку. Мы повались на шелковистое, упругое доже и я жадно приник к губам Лесички, одновременно посылая свой поцелуй Оленьке и Настеньке. Так звали двух других русалочек, которые приникли ко мне прохладными, гибкими, гладкими стебельками. Олеся, в чьих широко распахнутых глазах могла утонуть даже огромная гора Обитель Бога, оторвалась от моих губ и спросила меня:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
