И Блохин такое помещение подготовил – неподалёку от главного здания НКВД (в Варсонофьевском переулке). Было оборудовано пять камер, в которых приговорённые дожидались решения своей судьбы. «Опыты» над ними проводились в подвале, где приговоры приводились в исполнение. Задания спецотделу по подбору людей для передачи их в «Лабораторию – X» давали Берия и его заместители: Меркулов и Кобулов.
На допросе, который проводился 27 августа 1953 года, начальник «Лаборатории – X» Григорий Майрановский сообщил, что в конце 1938 года или в начале 1939-го он обратился к Берии с просьбой разрешить ему проводить опыты над людьми:
«Берия одобрил моё предложение. Мне было поручено провести эти исследования над осуждёнными».
28 августа 1953 года арестованный Берия во время допроса сказал:
«…указания об организации спецлаборатории мною было получено от Иосифа Виссарионовича Сталина, и в соответствии с этими указаниями проводились опыты…»
Опубликовано заявление, написанное в конце 1938 года бывшим секретарём Лефа Ольгой Третьяковой (женой лефовца Сергея Третьякова), арестованной 5 ноября 1937 года. На многочисленных допросах она проходила как «соучастница антисоветской деятельности своего мужа», которая «на протяжении 18 лет зная о преступной деятельности мужа, не сообщала в органы НКВД». Теперь Ольга Третьякова обращалась к новому главному советскому чекисту (к Лаврентию Берии):
«От обвиняемой Ольги Викторовны
Третьяковой-Гомолицкой
(Бутырская тюрьма, камера 20)
ЗАЯВЛЕНИЕ
Настоящим заявлением отказываюсь от данных мною показаний, т. е. от заявления на имя Наркома НКВД Ежова Н.Н., что я буду давать показания о своей шпионской деятельности.
Заявление было написано под давлением следствия, в состоянии полного замешательства и непонимания, что именно от меня требуется, так как шпионажем никогда не занималась.
После заявления я написала о своей работе с иностранными писателями и о встречах с ними. Мне было сказано, что ничего преступного в этой работе не было. Но следствие настаивало на показаниях, и я пробыла почти без перерыва у следователя трое суток…
О.Третьякова
20/ΧΙΙ-38 г.»
В ту пору считалось, что заключённых пытают только в фашистских тюрьмах. И 26 декабря, выступая на писательском совещании, Илья Сельвинский заявил от лица советских писателей:
«Мы же со своей стороны заверяем товарища Сталина, что по первому зову Кремля взорвём фашизм с его корнями, ветками и всем омерзительным благоуханием».
Эти слова были встречены бурными аплодисментами собравшихся литераторов.
А известный советский поэт Осип Мандельштам скончался 27 декабря 1938 года в пересыльном лагере на Дальнем Востоке.
В этот же день поэт Илья Сельвинский встречался и беседовал с поэтами национальных советских республик. Он всё ещё продолжал считать, что поэт – это учитель своего народа. Поэтому и произнёс несколько фраз, которые сам назвал аксиомами:
«1. Из двух одинаково пишущих поэтов один является лишним.
2. “Хороший” стих – это стих плохой. Поэзия, как дисциплина в войсках, обязана быть отличной.
3. Большой поэт отличается от маленького не тем, что большой пишет хорошо, а маленький похуже. Тютчев и Фет писали получше Некрасова, но Некрасов неизмеримо выше. У Гёте много плохих стихов, Байрон у английских снобов считался седьмым по счёту поэтом (после Шекспира, Чосера и так далее).
Маленький поэт тоже должен писать правильные стихи, ибо второй сорт поэзии не только никому не нужен, но и просто вреден, так как извращает вкус народа…
Что отличает поэта от непоэта? То же, что отличает творчество от труда: творчество – это всегда открытие неведомого, труд же – это всегда производство вещей, уже кем-то когда-то произведённых…
Одержимость создаёт поэта. Всё остальное – красноречие».
Но для того, чтобы быть поэтом, надо было находиться на свободе. Находившийся на свободе Борис Ефимов, брат арестованного Михаила Кольцова, потом написал:
«Да, я был на свободе, но полностью отстранён от работы в печати. Завидев на улице кого-нибудь из знакомых, поспешно переходил на другую сторону, чтобы не ставить их в неловкое положение необходимостью здороваться с братом “врага народа”. С понятной горечью прочёл я текст Указа о награждении орденами большой группы писателей, из которого, разумеется, был своевременно вычеркнут Михаил Кольцов, занимавший в нём поначалу почётное место».
А за тридцать лет до того, как занять весьма «почётное место» в рядах советских писателей, Михаил Кольцов напечатал в киевской газете «Вечер» (6 декабря 1918 года) статью «Никаких двадцать», в которой говорилось:
«У большевиков “Никаких двадцать” служил в комиссарах. Носил фронтовой френч. Беспощадно расстреливая буржуев, носил золотые кольца на всех десяти пальцах заскорузлых рук…
Он гуляет между нами, не обращая на нас никакого внимания… Но пусть, на горе нам, прорвётся какая-нибудь плотина, сломается что-нибудь в непрочных механизмах, охраняющих наши тела и спокойствие, и опять мы увидем у своих лиц близко-близко озверелую морду городского дикаря, горилл в пиджаке, необузданной и дикой черни».
Михаил Кольцов как в воду глядел, написав это. Оказавшись в качестве заключённого на Лубянке, он чуть ли не каждый день стал видеть перед собой «озверелую морду» следователя-энкаведешника, требовшего от него «признаний».
В январе 1939 года Особое совещание при НКВД приговорило лефовку Ольгу Третьякову к 5 годам исправительно-трудовых лагерей.
И тут вспоминается подсчёт, сделанный Аркадием Ваксбергом:
«Из двадцати семи человек, подписавших некролог Маяковского в „Правде“, расстреляно будет одиннадцать: по тогдашним временам ещё не самый худший процент…»
О самом Маяковском и о тесно связанных с ним Бриках мудрый писатель Юрий Карабчиевский высказался так:
«Брики уцелели только благодаря его славе, он же сам уцелел только благодаря своей смерти».
Год 1939-ый
2 февраля 1939 года комбриг Иван Проскуров, которому через две недели (18 февраля) должно было исполниться 32 года, получил звание комдива (генерал-лейтенанта).
Льва Гумилёва, сына Анны Ахматовой, зимой 1939 года привезли в Ленинград. И вновь начались допросы (его обвиняли в террористической деятельности). Дали пять лет лагерей. Наказание отбывал в Норильске.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
