которая на самом деле была неуклюжей попыткой выяснить, насколько Робин понравились те части интервью, которые включали поцелуи и, возможно, лапанье от Пеза Пирса, Страйк решил извиниться за это. Однако прежде чем он успел это сделать, зазвонил его мобильный. Это была Мэдлин.
Страйк замешкался, уставившись на экран. Мэдлин просила его перезвонить ей, чего он, конечно же, не сделал. Он должен был сидеть один в каком-то анонимном Travelodge и подозревал, что если он проигнорирует звонок Мэдлин, она будет перезванивать каждые десять минут, пока он не ответит.
— Привет, — сказал он, отвечая на звонок.
— Как дела? Ты сняла номер в отеле?
— Да, только что заселился, — ответил Страйк, сохраняя тихий голос. — Не могу долго говорить, жду новостей от субподрядчика.
— Я беспокоюсь о тебе, — сказала Мэдлин. — Черт возьми, Корм. Бомба. Это ужасно.
Робин снова вошла в комнату, все еще красная. Не заметив, что Страйк разговаривает по телефону, она сказала,
— Слушай, я не очень ценю…
Она прервалась, увидев мобильный телефон, прижатый к его уху.
— Кто это был? — спросила Мэдлин.
— Обслуживание номеров, — сказал Страйк.
— Нет, это был не оно, — сказала Мэдлин, в то время как Робин смотрела на него обвиняющим взглядом. У него было сильное чувство, что обе женщины точно знают, что происходит: поддавшись непродуманному порыву загнанного в угол мужчины, он попытался нагло выкрутиться.
— Так и было.
— Корм, — сказала Мэдлин, — я не дура.
Робин снова вышла из комнаты.
— Я не думаю, что ты дура, — сказал Страйк, закрыв глаза, словно ребенок на неуправляемом велосипеде, несущийся к стене.
— Так кто была эта женщина, и что она не ценит?
Черт, черт, черт. Он должен был выйти из квартиры, прежде чем ответить на звонок, но он так устал, и нога так болела, что ему не хотелось вставать. Он снова открыл глаза и уставился на картину Рауля Дюфи на стене. Чего бы он только не отдал, чтобы сейчас сидеть в одиночестве у окна с видом на Средиземное море?
— Я решил выпить с Робин, — сказал он. — Обсудить дела агентства. Как мы будем жить дальше без доступа в офис.
Наступило долгое молчание, затем Мэдлин сказала,
— Ты останешься с ней.
— Нет, не останусь, — сказал Страйк.
— Но можно встретиться с Робин сегодня вечером и рискнуть, что террористы найдут ее…
— Они уже нашли ее, — сказал Страйк. — Бомба была адресована нам обоим.
— Мило, — сказала Мэдлин холодно. — Как будто вы женаты, не так ли? Ну, я позволю вам продолжить с вашими напитками.
Линия оборвалась.
Рой сердитых, тревожных мыслей стремительно проносился в мозгу Страйка: Это должно закончиться. Ты, придурок. Мне это сегодня не нужно. Это никогда не сработает. Нет смысла перезванивать. Надо заканчивать. Извинись.
Страйк поднялся с дивана и, прихрамывая, пошел на кухню, где Робин стояла к нему спиной, помешивая соус.
— Извини, — сказал Страйк. — Я вел себя как придурок.
— Да, — холодно сказала Робин. — Так и было. Ты бы не стал так разговаривать с Барклаем, если бы ему пришлось болтать с какой-то женщиной, чтобы получить информацию.
— Я бы сказал гораздо хуже, если бы Барклаю пришлось переспать с женщиной, чтобы выудить из нее информацию, поверь мне, — сказал Страйк, и когда Робин повернулся, чтобы посмотреть на него, наполовину раздраженно, наполовину невольно забавляясь, он пожал плечами и сказал: — Шутка, не так ли? Это то, что мы делаем.
— Хм, — сказала Робин, отворачиваясь, чтобы еще раз помешать соус. — Ну, я думала, ты будешь рад, что я так много узнала о Пирсе.
— Я был доволен, — сказал Страйк. — Ты чертовски хорошо справилась. Курица пахнет великолепно.
— Ей нужно еще полчаса, — сказала Робин. Она заколебалась, потом сказала: — Кому ты сказал, что я обслуживала комнату?
— Мэдлин, — сказал Страйк. У него не осталось сил на ложь. — Она хотела, чтобы я остался с ней. Я сказал, что иду в отель. Так проще.
Робин, которую очень заинтересовала эта информация, продолжала помешивать соус, надеясь услышать больше, но не желая спрашивать об этом. Однако, поскольку Страйк не стал развивать эту тему, Робин убавила огонь в кастрюле, и оба вернулись в гостиную.
Пока Робин проверяла игру и здоровалась с разными игроками, чтобы показать, что Баффипоус не совсем бездействует, Страйк достал свой блокнот и перелистал страницы, на которых он записал замечания по поводу интервью Робин с Пезом.
— Ты действительно отлично справилась с Пирсом, — сказал он.
— Хорошо, — сказала Робин с легкой усмешкой, наполняя оба бокала, — не нужно перебарщивать.
— Полагаю, ты заметила, сколько пунктов в нашем профиле Аноми он заполнил? Знает много о Битлз, не любит кошек…
— Это было только предположение…
— подрабатывает сиделкой для своего отца — он также знает, как пройти на кладбище, не попавшись…
— Я знаю это, но…
— и, судя по всему, они с Эди работали над чем-то вместе, а она бросила его на произвол судьбы, ушла с Джошем и написала с ним хит. Это повод для серьезного недовольства.
— Она не обязательно бросила его на произвол судьбы, — сказала Робин. — Возможно, она не считала, что то, что они с Пезом делали, хорошо. Она изменила свое мнение. Они спорили и о Тиме. Возможно, после этого работать с ним стало неинтересно.
— Возможно, Пирс так не считает. Ты же не думаешь, что он Аноми? — сказал Страйк, наблюдая за ее реакцией.
— Ну… — Робин колебалась, — у него есть способность создавать игру, но мы знали это с самого начала. Я не знаю… Когда я была с ним, я просто не чувствовала этого.
Проявив героическую сдержанность, Страйк воздержался от самого очевидного из ритуальных комментариев, которые пришли ему в голову.
— Я имею в виду, — сказала Робин, которая, к счастью, не заметил никакого напряжения в выражении лица Страйка, — Аноми злобный — садист. От Пеза я этого не слышала. Он определенно может быть грубым — я рассказывала тебе о том, что он нарисовал на стене Джоша и Эди, — и он был довольно агрессивен с фанаткой Чернильно-Чёрного Сердца, которая пришла на наш первый урок рисования и сказала, что она пришла, чтобы
