64
Суть этого дела Платонов изложил в черновике письма прокурору Союза ССР М. Панкратьеву: «Некий юноша (старше моего сына лет на 5–6) плохо жил со своей матерью. <…> он задумал скверное дело — сделать воровство, продать машинку и уехать на вырученные деньги к отцу. Он подговорил кого-то из товарищей, чтобы тот постоял „на стреме“, пока он полезет в помещение за машинкой. Его товарищ согласился, потом ушел домой. Тогда этот юноша встретил моего сына, шедшего из кино, и сказал ему, что он жить больше дома не может, он измучился, он уезжает к отцу, но денег у него нет, — так пусть мой сын постоит „на стреме“. Мой сын постоял „на стреме“, и за это потом поплатился. <…> В этом деле, которое проводилось через народный суд, было выяснено полное бескорыстие моего сына и рыцарское отношение к одному своему более старшему товарищу…»
65
Не исключено, что здесь какая-то путаница, и правильно было бы читать «полное моральное разложение». Именно это сочетание слов использовал Платонов, когда, защищая сына и стремясь доказать, что его показания были на следствии сфабрикованы, писал: «Надо же понимать точно, что значит полное моральное разложение; и у кого, по каким причинам оно может быть, а у кого не может, даже если бы человек сам сознался в этом. Сознание своей вины не всегда есть правда, — наоборот, в некоторых обстоятельствах, особенно когда мы имеем дело с натурой подростка, оно противоположно истине».
66
Хотя ее редактор В. Б. Келлер был так подавлен случившимся, что отказался от работы над книгой. «Вл. Бор. занят своими делами. Ты ошибся, что я деликатничал, — писал Платонов Сацу 30 августа 1938 года. — Дело хуже, Вл. Бор. распсиховался до того, что даже наше детище остерегается редактировать».
67
К делу Новикова был косвенно причастен А. С. Гурвич. Вот что пишет об этом В. Шенталинский: «В качестве вещественного доказательства к нему (делу. — А. В.) была приложена повесть Новикова „Причины происхождения туманностей“, вместе с рецензией критика Гурвича, написанной по заказу НКВД и обвиняющей автора во всех смертных грехах: „…Можно сказать, что автор в этом произведении сам себя уничтожил… Он как бы повторяет действия своего героя… он кончает жизнь самоубийством… Не удался смех Андрею Новикову…“».
68
Преимущественно (фр.).
69
Еще поразительнее тот факт, что в 1967 году, заполняя анкету, посвященную Платонову, в связи с намечавшейся в Воронеже и в последний момент отмененной конференцией, Гумилевский на один из ее вопросов ответил так: «Драматургия Платонова ниже его прозы, а критические статьи — выше его прозы».
70
Хотя пройдет много лет, и на Втором съезде писателей в 1954 году Ермилов скажет так, словно мысль Платонова глубоко усвоил и выдал за свою: «Проработчик отличается от критика тем, что когда проработчик не любит — то он не любит не ошибку писателя, а самого писателя. <…> А уж если проработчик любит, то он любит не произведение и не автора, а высокий пост автора в Союзе писателей, в издательстве или журнале».
71
Взятого из стихотворения «По небу полуночи ангел летел…».
72
В 1938 году в журнале «Литературное обозрение» была опубликована отрицательная рецензия Ф. Человекова на роман Леонида Соловьева «Высокое давление».
73
Ср. также в интервью Л. В. Карелина «Литературной газете» в 2003 году «Иммунитет Лазаря Карелина»: «Во время войны я много сидел за одним писательским столом с Андреем Платоновым и Юрой Нагибиным (мы были с ним друзья по ВГИКу). Платонов приголадывал, был пьющий человек. Но когда говорил, то было ощущение чуда. Как будто срезал пласт второй, третий, четвертый земли и где-то около золота говорил».
74
Это почувствовали и рецензенты. В отзыве на неизвестное нам произведение Платонова военных лет Сергей Бородин просил автора учесть следующее пожелание: «Тайна нашей победы заключается не только в национальных воинских доблестях русского народа, но и в организующей силе нашей партии».
75
Так, с ошибкой, в оригинале.
76
Но примечательно, что в сценарии «Семья Иванова» это понимание у героя присутствует: «Я вот и сам еще не знаю, кто больше для родины и для победы сделал — я или моя жена. Скорее всего она… я не считаюсь здесь своей кровью, когда там у женщины и у подростка кости сохнут от работы круглые сутки, когда они там хлебом с картошкой не всегда наедаются… Наши жены там, наши советские женщины, наши дети и старики, — вот какие там богатыри. Это они нас всю войну и кормят, и одевают, и оружие делают в достатке с избытком».
И то же понимание ощущается в словах Иванова, когда он еще не знает об измене жены, но размышляет в споре с сослуживцами:
«ИСАЕВ. Скажи, Алексей Алексеевич, а если бы, допустим, что-нибудь случилось подобное с твоей супругой? Ты как тогда бы?
ИВАНОВ. Да я что!.. Я солдат, дорогой мой, а солдат и смерть стерпит, когда нужно. А раз я смерть прощаю, то и жену не обижу.
ИСАЕВ. А все-таки?
ИВАНОВ. Чего тебе — все-таки? Моя жена не железная копилка для добродетели… Все люди, брат, сейчас раненые, — зачем же упрекать жену, если ее поранила жизнь и судьба. Не одни же осколки и пули бьют человека».
77
Правда, надо отдать должное Детскому театру, отказ завершался фразой: «Дирекцией театра возобновлено ходатайство перед Главным Управлением театров Комитета по делам искусства при Совмине СССР о списании выданного Вам гонорара».
78
И дело здесь, очевидно, не только в сотрудничестве Гамсуна с фашистами во время Второй мировой войны, но и в целом в его мировоззрении, в его ищущих личного счастья героях, что было Платонову в Гамсуне чуждо (как было чуждо в Александре Грине или Михаиле Пришвине) и нашло отражение в иронических словах персонажа пьесы: «Гамсун. Ах, прекрасно, прекрасно: император! Это великолепно: император! Тогда будет всемирный очаг, а у очага один хозяин — старик, брат бога. Это хорошо. Это превосходно! А где я? А я тогда буду возле вас, я буду советником всемирного императора. Порядок, тишина, девушки в белых платьях, сосновая хижина, и мы с вами — два старика! Утром мы будем есть хлеб с молоком, а вечером хлеб с молоком и сыром…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
