«Нельзя предписывать французам, чтобы они развивались на немецкий лад», — писал Энгельс в редакцию газеты «Социал-демократ».
В эти насыщенные работой дни в Лондон приехал Герман Лопатин. Как родному, ему обрадовались в доме на Риджентс-парк-род, № 122.
Минувшие годы прошли для Лопатина бурно, значительно и тяжко, но он был в том возрасте, когда испытания еще не сгибают, не грозят сломать волю и здоровье, а, наоборот, закаляют и облагораживают истинно сильного человека. Герман возмужал, окреп в схватках.
Фридрих крепко обнял его, как желанного сына.
— Ты молодец, Герман, и знаю, как всегда смел до безумия. Надеюсь все-таки, что смелость ты привез с собой, но оставил безумие на родине, — сказал он ему по-русски.
От радостного волнения, которое не хотелось скрывать, Лопатин молчал, не выпуская руки того, кого считал вторым из величайших умов века.
— Увы, ты опоздал, — продолжал уже тише Энгельс, — Мавра нет с нами. Как он высоко ценил тебя, дружище. «Не многих людей я так люблю и уважаю, как его», — сказал о тебе Маркс. Ты можешь этим гордиться.
Могучее хладнокровие и выдержка, присущие в любых случаях Лопатину, на миг покинули его. Он отвернулся к стене и снял очки. Глаза его увлажнились.
— Какое несчастье, что я прибыл из России слишком поздно. Четырнадцатого марта, в день смерти Мавра, я перешел границу и мысленно уже видел себя в Лондоне на Мэйтленд-парк-род. Когда в Женеве мне сказали, что мир опустел и не стало Маркса, я крикнул: не может быть! И сейчас я готов повторить: не может быть. Не должно быть!
В кабинет вошла Ленхен. Ее появление рассеяло гнетущую атмосферу.
— Как хорошо, что вы снова с нами. Я всегда тревожусь о наших друзьях-русских. Царь не очень-то церемонится со своими подданными. Для него виселицы то же, что качели. Мавр и Генерал предсказывали не раз, что русские банкиры и деспоты полетит- таки вверх тормашками.
— Если бы это было не так, я считал бы себя и своих товарищей окончательными банкротами и ослами, — оживился Лопатин.
— Ты прав, — начал Энгельс и протянул Герману сигару и спички. — В России сочетаются все условия, необходимые, чтобы произошел революционный взрыв. Возможно, революцию у тебя на родине, Герман, начнут высшие классы Петербурга, может быть, даже правительственные сферы, но народ этим не удовольствуется, пойдет дальше и выведет ее за грань первой конституционной фазы. А может случиться так, что царя вынудят созвать Земский собор, а это неизбежно приведет к радикальному, не только политическому, но и социальному переустройству.
Энгельс прошелся по комнате. Он курил, медленно затягиваясь, и с заметным удовольствием выпускал голубой дым замысловатыми кольцами. Ленхен шире распахнула окно. Был ясный день, и небо казалось зеленовато-голубым, как морская гладь.
— Карл и я верили всегда в громадное значение выборов. Это школа для народа. Открытая избирательная борьба — наилучшая пропаганда, более успешная, нежели любые книжки, тайные листовки и разъяснения, — продолжал Энгельс громко. В последнее время, особенно после смерти Маркса, он стал туг на левое ухо и, слыша недостаточно хорошо, когда говорили другие, сам часто повышал голос в разговоре.
— Мы с Карлом считали и не ошиблись, что Россия похожа на минированное поле и к бикфордову шнуру остается только поднести огонь, чтобы деспотизм взлетел на воздух. Царизм вступает во все более вопиющее противоречие со взглядами просвещенных классов, в особенности с быстро растущей буржуазией. Самодержавие то делает уступки либерализму, то с испугу берет их обратно и тем самым запутывается все сильнее и подрывает к себе всякое доверие в народе. Но я еще не слышал, как удалось тебе вырваться тайно из России, где, надо думать, по тебе плачут жандармы. А вот и Тусси, твой старый, верный друг.
Элеонора радостно протянула Герману руку.
— Вы живы, здоровы, это главное. Как были бы рады вам Мавр и Мэмэ!
— За всю свою жизнь я не встречал более гостеприимных и любезных людей, нежели доктор Маркс и его супруга. А как я страшился холодного приема! Ведь знаменитости и великие люди бывают иногда несносно чопорны, надменны, равнодушны. Подобных Марксу и вам, Энгельс, нет больше людей на свете. Истинно гениальное всегда…
— Та-та-та, замолчи, дружище, — с нарочитой резкостью прервал Германа Энгельс. — О Марксе мы рады слышать все, что вырывается из твоего сердца, но обо мне прошу никогда не декламировать в столь патетическом тоне, иначе это испортит наши добрые отношения. Маркс и я, как ты помнишь, терпеть не могли славословья и гипербол. Мы всегда жестоко высмеивали, а то и ругали за попытки создания чьего-либо культика. Все это, друг, остатки варварства и времен рабства в сознании. Мерзость! Ну, а! теперь, покуда наступит блаженное время обеда, чревоугодия, воспетого Рабле, мы с тобой продолжим разговор о России. Это, несомненно, страна великой судьбы. Я часто думаю о том, сколько крови свободолюбцев уже пролилось ради ее будущей революционной славы. Твоя родина, Герман, сегодня — это Франция 1789 года. Она законно и правомерно явится первооткрывателем совершенно нового социального устройства. Так-то, мой молодой друг, часто я думаю о ближайших судьбах революции и жду взрыва в России. Более того, ты, несомненно, увидишь великое преобразование своей страны. Если б я был моложе! Но ты принадлежишь к счастливому поколению. Не могу не завидовать тебе.
— Верно ли полагать, что в фактических условиях народной жизни России революция назрела?
— Чем черт не шутит! В русском народе накоплено уже много взрывчатых сил. Негодование растет вместе с эксплуатацией и жестокостью режима. Если даже правящая клика решилась бы спасаться с помощью либеральной конституции, это ей не удастся сделать без экономических перестроек. Факты, статистика, опыт учат нас, что в России вообще, равно как и среди трудящихся, есть уже все, чтобы перестроить общество по-новому.
— Как вы думаете, возможно ли моментальное осуществление коммунизма в моей отчизне? — спросил Лопатин, который слушал Энгельса с пылающим лицом. Он то и дело снимал очки, которые в этот раз не помогали ему, а мешали видеть сидевшего за столом Энгельса.
— Я не верю в мгновенные чудеса, даже если они осуществление мечты всей нашей жизни. Коммунизм неизбежно победит повсюду, и ваша страна будет, надеюсь, и в этом первой. Ясно, что царизм себя изжил, народ начал понимать это. Нет сомнения, что русский пролетариат сумеет безошибочно найти красноречивых и дельных выразителей своих нужд и чаяний. Твоя родина, Герман, необозримый клад талантливых людей и бесстрашных революционных бойцов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
