Его бесконечный вопрос оставался без ответа, до тех пор, пока Баскаков, расположившийся в кресле неподалеку и не отрывавший глаз от женщины, не рявкнул:
— Перестань причитать! Сказано же, ничего тебе не сделают! Посидишь часок, а потом отправишься обратно в теплую постельку к своей бабушке! Немного беспокойства — не такая уж большая плата за твой непрофессионализм.
— Успокойтесь, Петр Михайлович, — негромко сказал Андрей, не открывая глаз. — Вы действительно скоро попадете домой — здоровым и невредимым. Ничего не бойтесь.
Баскаков снисходительно улыбнулся, а толстячок посмотрел на Андрея с испуганной благодарностью, слегка приободрившись.
— По вашему внешнему виду, молодой человек, никак не скажешь, что здешнее гостеприимство…
— Хватит болтать!
Угроза, прозвучавшая в голосе женщины, была негромкой и бархатистой, как кошачья лапка с лишь чуть-чуть выпущенными полумесяцами острейших когтей. Все взгляды вновь пересеклись на ее высокой гибкой фигуре, а она отошла от мольберта и начала задумчиво бродить по комнате, и следом за ней по полу так же задумчиво скользила ее тень.
— Скоро ты… — не выдержал наконец Баскаков, но узкая ладонь взлетела в воздух, словно ловя его слова.
— Умолкни и не тревожь меня, если хочешь получить жизнь, а не тление! Келы ловят лишь в тишине, и готовятся к охоте под звук молчания.
Она неторопливо прошлась по кругу, центром которого являлся испуганный, ничего не понимающий Свиридов, потом остановилась, резко наклонилась и впилась взглядом в его широко раскрывшиеся глаза. На мгновение оба застыли, превратившись в единое целое. Лицо женщины стало расслабленным и опустевшим, Свиридов же напоминал дом, по которому суматошно кто-то бегал, хлопая дверьми. Наблюдавшую за этим Виту замутило, и она прижала к губам тыльную сторону ладони. Смотреть на то, как роются в человеке, выворачивая наизнанку саму его сущность, было омерзительно, и, не выдержав, она отвернулась. Вита не могла понять, для чего Баскакову понадобился этот старичок, выглядевший вполне мирным, что такого пряталось в нем, видимое только Наташе и Сканеру? Она никогда не видела его раньше, но, едва их ввели в комнату, заметила, что и Андрей, и Слава знают Петра Михайловича, причем явно только с хорошей стороны. Количество охраны в комнате вызвало у нее недоумение. С одной стороны, Баскаков должен был оберечь себя, если что-то пойдет не так, но с другой, неужели он позволит, чтобы при происходящем присутствовало столько свидетелей?
Женщина выпрямилась так же резко, как и наклонилась, и Свиридов, глубоко вздохнув, откинулся на спинку стула. Его лицо покрылось крупными каплями пота, а глаза были раскрыты так неестественно широко, словно чьи-то невидимые пальцы оттянули его веки вверх и вниз.
— Не больно-то интересно, — недовольно сказало то, что носило имя Наташи Чистовой. — Ты хорошо выбрал, Сканер, но не для меня. Что тут ловить? Слишком просто. Слабые и примитивные. Даже год назад это было бы для меня скучно.
— Тебе придется убрать два слоя, которые я покажу, — скрипуче сказал Сканер, баюкая обожженную руку. — Больше ничего… и не делай, как… вчера…Тогда колода перетасуется как надо, и получится…
Ладонь снова рассекла воздух.
— Мне не интересно, что получится! Это интересно вам! Меня интересует только картина. Я готова начать, — женщина взглянула на Свиридова и криво улыбнулась. — Не закрывайте глаз и не отворачивайтесь, если хотите жить.
Она повернулась и медленно пошла к мольберту, стуча каблуками, и все мужчины, находившиеся в комнате, даже испуганный маленький врач, словно зачарованные наблюдали за тем, как она шла. Никто не отдавал себе отчета, что именно так притягивало в ней — тело или то, что обитало в нем, насквозь порочное, чувственное, желанное, доступное и в то же время недостижимое, странно знакомое, жуткое и в этой жуткости притягательное…
Я состою исключительно из ваших отрицательных качеств. Я — отражение каждого из вас, и любой, кто заглянет мне в глаза, может увидеть там свое истинное лицо.
Вита почувствовала внезапное раздражение
…вот уж действительно — мужик в первую очередь мужик, а уж потом все остальное… все без исключения стойку сделали!..
тут же осознала всю нелепость и комичность этого раздражения, отчего разозлилась еще больше и уставилась на Сканера, который сделал несколько шагов и остановился, оказавшись в вершине угла, стороны которого проходили через Наташу и Свиридова.
Пальцы женщины рассеянно перебирали кисти, касаясь их бережно и ласково, словно они были хрупкими пушистыми зверьками. Несколько минут она сосредоточенно смотрела в пол, склонив голову, так что Сканер при всем своем желании не мог заглянуть ей в глаза, и взгляд ее проникал сквозь медово-золотистый паркет в иную реальность, оказаться в которой не мог никто кроме нее. Там не было ни времени, ни пространства, там уже почти не осталось имен, но там был запах поздней южной весны, там был серый воздух и тишина там тоже была серого цвета. Там царил серый холод. Там была серая полоска асфальта без конца и начала и там был серый туман, густой и липкий. Там была девушка с иссеченным осколками лицом. Там из тумана молча выходили мертвые и те, кому еще только предстояло умереть. Там обитали бездумные и странные существа — сплавленные плоть в плоть люди, животные и насекомые, гротескно уродливые и невыносимо прекрасные — смеющиеся, поющие, дрожащие от ужаса, ревнующие, плачущие, ненавидящие, желающие, корчащиеся от боли и ярости. Они бродят отдельно и сливаются воедино, в нечто огромное и жуткое, перетекающее из образа в образ, из цвета в цвет, из эмоции в эмоцию, и потом остается только это одно — законченное, совершенное, тугой сгусток чувств, одевшийся плотью, обзаведшийся глазами, спрятавшийся под сплетением сосудов и охраняющий каждый удар сердца. Нечто, с нетерпением ждущее новой порции тьмы и своего часа, не знающее языка слов и не обремененное моралью, древнее, хитрое и безжалостное.
Женщина закрыла глаза, и ее губы тронула странная улыбка. Потом ее глаза открылись, и внимательно смотревший на нее Сканер на мгновение нахмурился, но взгляд Художника взметнулся и, как отпущенная тетивой стрела, глубоко вонзился в широко раскрытые глаза маленького врача, и лицо Сканера разгладилось. Тонкая рука метнулась к холсту, вписывая в девственную пустоту первый мазок.
Никто в комнате не смел проронить ни звука, старались даже не дышать — настолько завораживающим было зрелище. Рука порхала над холстом так стремительно, что ее перемещения были почти неуловимы, только вспыхивали искрами лакированные ногти, движения казались хаотичными и в то же время удивительно правильными, сама же Наташа выглядела странно пустой, словно сброшенный с плеч халат. Тело работало, исправно втягивало воздух через полуоткрытые губы, но обитавшее в нем существо сейчас находилось где-то в другом месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
