себе), а также и понятие произвольного (мы сказали, что произвольно все то, что человек совершает, сознавая, что он делает).
Таким образом, все поступки необходимо относятся или ко всему обществу, или к отдельному члену его и совершаются человеком или при полном неведении и против желания, или добровольно и вполне сознательно, и из этих последних поступков одни совершаются преднамеренно, другие же под влиянием аффекта.
О гневе мы будем говорить в трактате о страстях, а о том, что люди делают преднамеренно и в каком настроении они так поступают, об этом мы сказали раньше.
Так как часто люди, признаваясь в совершении известного поступка, не признают известной квалификации поступка или того, чего касается эта квалификация, – например, человек утверждает, что он что-нибудь взял, но не украл или что он первый ударил, но не нанес оскорбления, что он с кем-нибудь был в связи, но не совершал прелюбодеяния, что он совершил кражу, но не святотатство, потому что похищенное не принадлежало богу, что он запахал чужое, но не общественное поле, что находился в сношениях с врагами, но не совершил измены, – имея в виду подобные случаи, следует также определить, что такое кража, оскорбление, прелюбодеяние, для того, чтобы быть в состоянии выяснить истину, хотим ли мы доказать, что что-нибудь было или что чего-нибудь не было.
Во всех подобных случаях вопрос идет о том, было ли известное действие несправедливо и дурно или нет: ведь в намерении заключается негодность и несправедливость человека, а такие выражения, как оскорбление и воровство, указывают на преднамеренность: не всегда ведь человек, нанесший удар другому человеку, причинил ему этим оскорбление, но лишь в том случае, если он сделал это с какой-нибудь целью, например с целью обесчестить его или доставить самому себе удовольствие, и не всегда человек, тайно взявший что-нибудь, совершил воровство, но лишь в том случае, когда он сделал это, желая причинить ущерб другому и присвоить себе взятую вещь.
Относительно других случаев можно сказать то же самое, что и относительно случаев, рассмотренных нами.
Так как есть два вида справедливого и несправедливого и так как мы уже сказали о том, о чем трактуют законы [писаные], то нам остается сказать о законах неписаных. Они бывают двух родов: одни из них имеют в виду крайние проявления добродетели и порока, с которыми связаны порицания и похвалы, бесчестье и почести, изъявление общего уважения; сюда относится, например, признательность по отношению к благодетелям, воздаяние добром за добро, помощь друзьям и т. п. Другие же из неписаных законов восполняют недостатки частного писаного закона, так как правда, относясь, по-видимому, к области справедливого, есть то, что справедливо вопреки писаному закону.
Подобные недостатки писаного закона допускаются законодателями иногда добровольно, а иногда и против воли: против воли, когда [недостатки закона] ускользают от их внимания, добровольно, когда они не могут дать никакого предписания относительно данного случая, потому что их определения должны отличаться характером всеобщности, а данный случай касается не того, что бывает всегда, но того, что случается по большей части. То же можно сказать о случаях, относительно которых трудно давать какие-нибудь указания вследствие их беспредельности, так, например, запрещая наносить раны железом, трудно определить, какой длины и какое именно железо имеет в виду это запрещение: жизни человеческой не хватило бы для этого перечисления.
Когда, таким образом, нельзя дать точного определения, а между тем необходимо издать законодательное постановление, в таких случаях следует употреблять общие выражения. Отсюда следует, что если кто-нибудь, имея на руке железное кольцо, поднимает на другого человека руку или нанесет ему удар, то, согласно писаному закону, он виновен, поступает несправедливо, – и это-то и есть правда.
Если данное нами понятие есть понятие правды, то отсюда очевидно, что соответствует правде и что ей не соответствует и какие люди не соответствуют понятию правды (οὐκ ἐπιεικες). Все то, что должно заслуживать снисхождения, подходит под понятие правды. Кроме того, правда требует неодинаковой оценки по отношению к ошибкам, несправедливым поступкам и несчастьям. К числу несчастий относится все то, что случается без умысла и без всякого злого намерения, к числу заблуждений – все то, что случается не без умысла, но не вследствие порочности; к числу несправедливых поступков – все то, что случается не без умысла, но вместе с тем вследствие порочности, потому что ведь и все, что делается под влиянием страсти, предполагает порочность.
Правда заключается и в том, чтобы прощать человеческие слабости, в том еще, чтобы иметь в виду не закон, а законодателя, не букву закона, а мысль законодателя, не самый поступок, а намерение человека, [его совершившего], не часть, а целое, в том, чтобы обращать внимание не на то, каким выказал себя человек в данном случае, но каков он был всегда или по большей части. Правда заключается еще и в том, чтобы более помнить полученное добро, чем испытанное зло, и добро, нами полученное, помнить более, чем добро, нами самими сделанное, в том, чтобы терпеливо переносить делаемые нам несправедливости и предпочитать судиться словом, а не делом, в том, наконец, чтобы охотнее обращаться к суду посредников, чем к суду публичному, потому что посредник заботится о правде, а судья о законе; для того и изобретен суд посредников, чтобы могла торжествовать правда.
14
Различные мерила несправедливого поступка. – Отягощающие обстоятельства. – Нарушение закона неписаного и писаного.
Пусть, таким образом, будет изложено учение о правде.
Всякое несправедливое действие представляется тем более несправедливым, чем больше нравственная испорченность, от которой оно происходит; поэтому-то [иногда] самые ничтожные поступки могут считаться величайшими преступлениями, так, например, Каллистрат обвинял Меланопа в том, что он обсчитал работников, строивших храм, на три священных пол-обола. В области справедливости [мы замечаем явления] противоположные. Такая оценка поступка вытекает из наличия соответствующих возможностей (ἐς το ἐνυπάρχειν τ δύναµει), a именно: человек, похитивший три священных пол-обола, может считаться способным на всякого рода преступления.
Иногда сравнительная важность поступка определяется таким образом, а иногда о поступке судят по тому вреду, который он приносит. Величайшим считается и [то преступление], для которого нет равносильного наказания: каждое наказание кажется ничтожным перед ним, и то [преступление], от которого нет исцеления, потому что трудно и даже невозможно вознаградить за него, и то, за которое потерпевший не может получить удовлетворения, потому что причиненное ему зло неисцелимо, суд же и наказание есть некоторого рода исцеление (ἰάσισ).
И еще большего наказания заслуживает человек, совершивший несправедливость, в том случае, если лицо пострадавшее и обиженное само на себя наложит тяжелое наказание; так,
