Вынесли чай. Накрыли стол, и певицы сели за чай. Цзиньлянь приподняла у Чжэн Айюэ юбку и посмотрела ножки.
– У вас, певиц, почему-то очень острые носки, – говорила Цзиньлянь. – Не как у нас. У нас нога соразмерная, а у вас слишком большие пятки.
– И чего она придирается? – обратилась Юэнян к супруге У Старшего. – Только бы себя выставить. Других красотою своей затмить.
Немного погодя Цзиньлянь вынула из прически Айюэ шпильку.
– Где такую делали? – спрашивала Цзиньлянь, разглядывая золотую шпильку, отлитую в форме рыбки.
– Это я у нашего домашнего ювелира заказывала, – ответила певица.
Юэнян позвала Гуйцзе и Иньэр.
– Присаживайтесь, выпейте чайку, – пригласила их хозяйка.
Гуйцзе с Иньэр присоединились к остальным певицам.
– Может, пройдемся по саду? – предложила им Гуйцзе.
– Обождите, мы сейчас придем, – сказала Дун Цзяоэр.
Гуйцзе и Иньэр, сопровождая Цзиньлянь с Юйлоу, миновали внутренние ворота и направились в сад. К крытой галерее они не пошли, потому что там пировал хозяин с гостями, а, полюбовавшись немного цветами, завернули к Пинъэр навестить Гуаньгэ. Мальчику опять нездоровилось. Он то и дело просыпался в испуге, плакал и не сосал молоко. Пинъэр, не отходя ни на шаг, смотрела за сыном. Она поспешно встретила вошедших и предложила присаживаться.
– А сынок спит? – спросила Гуйцзе.
– Целый день проплакал, – отвечала Пинъэр. – Уложила лицом к стене, спит пока.
– Старшая говорит, надо бабку Лю позвать, – заметила Юйлоу.
– Что ж ты слугу не послала?
– Сегодня у хозяина торжественный день, – отвечала Пинъэр. – Завтра позову.
Пока они говорили, в комнату вошли певицы, дочь Симэня и Сяоюй.
– Вот вы где, оказывается! – воскликнула дочь Симэня. – А мы весь сад обыскали.
– Там неудобно, гости пируют, – сказала Юйлоу. – Мы немного постояли и сюда пошли.
– А вы что там до сих пор делали? – поинтересовалась Гуйцзе у Хун Четвертой.
– Мы у матушки Четвертой[893] чай пили, – отвечала певица.
Цзиньлянь обернулась к Юйлоу и Пинъэр.
– Матушка Четвертая?! – Цзиньлянь засмеялась. – Кто это тебе сказал, а?
– Она нас стала чаем угощать, – говорила Дун Цзяоэр, – и мы не знали, как ее называть, и спросили. Называйте, говорит, матушкой Четвертой.
– Вот бессовестная негодница! – продолжала Цзиньлянь. – Одно дело – когда другие назовут, а то сама себя величает. Кто тебя здесь возвышает, кто в расчет берет, кто матушкой называет?! Муж как-то раз заглянул на ночь, и уж расцвела, разукрасила – целую красильню развела. В тот вечер у матушки Старшей невестка ночевала, у Второй – Гуйцзе, у тебя – золовка Ян, у сестрицы Ли – Иньэр, а у меня – мать-старуха. Вот он к тебе и пошел, а то тебе бы и не дождаться никогда!
– А поглядела бы ты на нее нынче утром! – вставила Юйлоу. – Как батюшку отправила, сама во двор вышла – одного зовет, другого кличет. Уж так-то из себя воображала.
– Не потворствуй, говорят, служанке и не балуй дитя, что верно, то верно, – заметила Цзиньлянь и обернулась к Сяоюй. – Слыхала, батюшка матушке говорил, будто хочет ей служанку покупать. Он вроде к ней пришел, а она знай себе убирается. Когда он ее спросил, она, потаскуха, не упустила случая. Я, говорит, день-деньской покою не знаю. А вечером еще убираться в спальне приходится. А батюшка ей: не беспокойся, мол. Я с хозяйкой потолкую. Пусть подыщет тебе служанку. Правда был такой разговор?
– Я не знаю, – отвечала Сяоюй. – Может, Юйсяо слыхала.
– У нас у всех гости были, вот батюшке и пришлось к ней идти, обратившись к Гуйцзе, – продолжала Цзиньлянь. – А то б он разве пошел к ней! У меня нет обыкновения человека за глаза оговаривать. Но вы себе не представляете, какой у нее язык. Ей только попадись! Ей так своего добиться не удается, вот она и наговаривает, яму человеку роет. Я с ней по возможности вообще не разговариваю.
Сючунь внесла чай, заваренный с орехами. Все сели.
Вдруг спереди донеслась музыка и барабанный бой. Прибыл военный комендант Цзин. Ему наполнили чару. Дайань пошел звать певиц. Свата Цяо в тот день не было. Первыми ублажали гостей забавники и шутники, разыгравшие сценку-фарс, потом музыканты, танцоры и акробаты.
Начали подавать кушанья. Когда принесли суп, пожаловал лекарь Жэнь в парадном платье. Симэнь проводил его в залу, где после обмена приветствиями Жэнь велел слугам достать платок с пожеланиями долголетия и два цяня серебра.
– Только вчера мне стало известно от Хань Минчуаня о вашем дне рождения, почтеннейший сударь, – говорил он, протягивая подношения. – Прошу прощения за опоздание.
– Разве я посмел бы утруждать вас, сударь! – отвечал Симэнь. – Ваш визит делает мне большую честь. Премного вам благодарен за щедрые подношения и чудодейственное средство, которое вы изволили прописать в прошлый раз.
После положенных церемоний лекарь Жэнь хотел было поднести Симэню заздравную чарку.
– Не извольте беспокоиться, – вежливо отказался хозяин. – Я вам крайне признателен за подношения.
Лекарь Жэнь снял халат и занял четвертое место слева, как раз за шурином У Старшим. Подали суп с рисом, слуге Жэня передали коробку со съестным.
– Премного вам благодарен, сударь, – проговорил Жэнь и велел слуге унести коробку.
Когда все уселись, певицы заиграли на инструментах и спели заздравные куплеты. Симэнь попросил их обнести гостей вином. Появились актеры. Они протянули придворным смотрителям Лю и Сюэ свой репертуар, и те выбрали сцены из драмы – Хань Сянцзы провожает богача Чэня на пир бессмертных».[894]
Только они исполнили сцену, с улицы донеслись окрики сопровождающих.
– Его сиятельство столичный воевода Чжоу прибыли, – доложил Пинъань.
Симэнь в парадном одеянии вышел ему навстречу. Не успели они обменяться приветствиями, как хозяин предложил гостю раздеться.
– Я прибыл исключительно для того, чтобы поднести брату заздравную чарку, – говорил Чжоу.
– Не утруждайте себя, почтеннейший! – заявил вышедший к нему навстречу смотритель Сюэ. – Достаточно и обыкновенных приветствий.
Оба отвесили друг другу поклоны.
– Прошу покорнейше меня простить за опоздание, – говорил Чжоу, и, сняв парадное платье, поприветствовал остальных собравшихся.
Воевода Чжоу занял третье место слева. Ему принесли прибор и все подававшиеся до того блюда, а также суп с рисом. Ниже угощали его слуг. Им поставили два блюда сладостей, два блюда мяса и два жбана вина.
– О, для меня слишком много! – воскликнул Чжоу и, позвав своих слуг, велел им забрать яства себе.
Когда он сел на место, смотрители Лю и Сюэ поднесли ему по чарке вина.
Роскошный пир, сопровождаемый пением, плясками и музыкой, был в самом разгаре.
Да,
Месяц повис, смотрит ласково,Тополь любуется пляскою,Ветер таится на веере,Песня звучит в красном тереме.
Пир продолжался до самого заката. Первым стал откланиваться лекарь Жэнь. Симэнь вышел его проводить.
– Как драгоценное здоровье вашей почтенной супруги? – спросил лекарь. – Стало лучше?
– Да, ей сразу полегчало после приема вашего чудесного лекарства, – отвечал Симэнь. – Но эти дни ей опять нездоровится, и мне приходится беспокоить вас еще раз. Будьте добры, если можете, придите завтра.
Жэнь простился с хозяином и отбыл верхом на коне. За ним поднялись сюцай Ни и сюцай Вэнь. Симэнь упрашивал их остаться, а потом вышел проводить до ворот.
– Как-нибудь на днях я засвидетельствую вам свое почтение, – говорил, обращаясь к Вэню, Симэнь. – А пока я распоряжусь приготовить вам кабинет напротив. И вы переберетесь ко мне с вашим драгоценным семейством. Так будет удобнее. Я вам положу месячное вознаграждение.
– Я очень и очень вам признателен, благодетельнейший сударь! – рассыпался Вэнь. – До глубины души тронут вашим милосердием.
– Столь возвышенный строй мыслей может родиться в душе только такого одаренного и глубокообразованного человека, каким являетесь вы, почтеннейший сударь! – воскликнул сюцай Ни.
Проводив ученых, Симэнь присоединился к пирующим. Просидели до окончания первой вечерней стражи. Потом певицы пошли к Юэнян, чтобы усладить пением ее, жену У Старшего, золовку Ян и всех остальных. Симэнь же оставил шурина У Старшего и Боцзюэ и распорядился, чтобы угостили актеров и музыкантов, после чего те ушли. Посуду со стола убрали, а фрукты и недоеденные деликатесы отдали слугам. Немного погодя было велено принести фрукты на десерт. Певцов Ли Мина, У Хуэя и Чжэн Фэна вызвали спеть и каждого угостили большим кубком вина.
– Брат, как довольны остались гости нынешним обильным угощением! – заметил Боцзюэ.
– А сколько их сиятельства Сюэ и Лю чаевых раздали! – говорил Ли Мин. – Когда Гуйцзе с Иньэр появились, они им узелок вручили. А господин Сюэ помоложе Лю. Такой живой и шутник, оказывается.
