— Внимание, старт капсуле…
— Есть старт… Есть… Есть… — ответили голоса.
Капсула пошла в неведомое. Управляли ею трое. Тильберт Юнссон следил за ходом троса из шлюзовой, превратившейся после отшвартовки капсулы в некое подобие пещеры — люк причала остался открытым в космос, чтобы пропускать трос и кабель. Киоси Такэда управлял лебедкой из промежуточного тамбура и был готов в любую секунду придти на помощь Тилю. Албакай вел капсулу на дистанционном управлении, — из инженерного отсека.
Через несколько секунд после старта, когда чернотою был съеден веничек рыжего газа, торчащий из малого двигателя капсулы, послышались первые доклады. Юнссон: «Капсула идет ровно», затем Такэда: «Кабель на глаз отходит по радиусу», затем Албакая: «По приборам кабель прямой, потравлено десять метров, тяга пять тысяч граммов». Уйм спросил:
— Юнссон, сколько потравили?
Пауза. Юнссон кашлянул и бойко ответил:
— Боюсь, пропустил марку. Тринадцать или восемнадцать метров.
— Прошу быть внимательней, — сказал Уим.
Шло медленное время. Его течение задавалось тросом — двойной оранжево — белой полоской, пересекающей по диагонали средний сектор траверсного экрана. Белая полоска — кабель, оранжевая — трос. Они монотонно раскачивались. Вдоль них ползли белые, менее яркие, чем кабель, перевязки. Каждые пятнадцать секунд перевязка выползала на экран слева, и спустя три с половиной секунды исчезала справа, скрываясь в черноте. Лебедка разматывала трос со скоростью двадцать метров в минуту, перевязки были устроены каждые пять метров. Провожая глазами очередной узел, Хайдаров думал, что Уим и Такэда подготовили все с немыслимой быстротой — состыковали куски кабеля, навязали сто сорок перевязок — для этого, наверно, и приглашали Марту Стоник, — и намотали сложный линь на барабан лебедки… Постой, кабель — то еще надо было вывести на скользящий контакт, сообразил Хайдаров. Иначе бы он закручивался — ну и ловкачи, когда же они успели! Ловкачи, любая работа у них путем — если не считать Оккама…
Так прошло полчаса. Диагональная полоса на левом траверсе стала привычной, и теперь все в рубке смотрели на овальный экран Оккама, к которому были подключены объективы капсулы. От непрерывного, безнадежного наблюдения за чернотою, за ничем, глаза Хайдарова заслезились. Он словно бы захотел спать. На экране не было ничего. Даже помех. Черным — черно, словно Николай ослеп и давно живет в темноте и привык к ней.
…Он вздрогнул. Албакай доложил: «Кабель весь». Это было сказано тревожно, не так, как инженер докладывал предыдущие тридцать пять минут. Стоник возразила Албакаю:
— Осталось две перевязи, десять метров.
— Юнссон, сколько на барабане? — спросил Уим.
Пауза, и сейчас же несколько голосов. Албакай: «Двигатели переложены на тормоз!», Такэда: «Тиль, отвечай!», и спокойно — насмешливый тенор Юнссона:
— Отставить… Я в капсуле. Взял управление на себя.
Затем Такэда:
— Юнссона в шлюзовой нет!
Хайдаров обмер. О, это тягостное ощущение непоправимой ошибки! Время, которого не вернешь, движение, которого теперь не сделаешь! Двинуть бы тебя по башке, по дурацкой башке, которой ты имеешь наглость гордиться! Но Уйм спокойно повернул голову — взглянул на Хайдарова. Николай машинально подставил ухо. «Оккам?» — шепнул командир. Хайдаров кивнул. «Отключим его?» — «Не надо. Я проверял, — шепнул Хайдаров. — Сейчас проверю Тиля».
Из рубки поспешно выбирались люди. Воистину, это было чрезвычайное происшествие! Тильберт Юнссон не мог попасть в капсулу. Во — первых, ее люк был законтрен «траверсой безопасности», снять которую мог только Оккам — по приказу командира. Во — вторых, расконтренный люк тоже нельзя было открыть, потому что в шлюзовой камере был вакуум, а в капсуле — полное давление, и крышку люка вмяло в горловину этим давлением с силой в полторы тонны. Чтобы все — таки открыть крышку, надо было сравнять давление. То есть удалить воздух из капсулы, а сделать это мог только Оккам. Тот же Оккам. И сделать в единственный момент — при откачке шлюзовой. В другое время был бы слышен свист воздуха.
Вот в чем штука. Юнссон ничего не предпринимал. Он Даже не мог говорить с Оккамом — не имел пароля. Инициатива принадлежала машине. Оккам увидел, что Тиль остается в шлюзовой один, откачал капсулу и приглашающе приоткрыл люк. Входи… И Юнссон пошел, уже самостоятельно задраил люк, и вот — болтается на конце троса, в ледяной черноте НО.
Все же чутье у меня есть, с мрачным удовлетворением подумал Хайдаров. Ай да Оккам. Ай да Юнссон. Выдали спектакль — что ваши «Белки в колесе»! И — слово вам даю — пират на этом не успокоится…
Пират заговорил.
— Грант, Грант… Кабель весь, но трос не кончился. На барабане еще двести метров… Ты слышишь меня, Грант?
— Да, слышу.
— Я чую, еще сотня метров, и будет просвет. Ровно бы светлеет на продолжении радиуса. Ты слышишь, Грант? Разреши, я оборву кабель и пойду дальше?
— Да, я слышу, — сказал Уим и кивнул Хайдарову.
Николай распорядился:
— Прошу дать капсулу на монитор. Голосовую связь с Юнссоном — на мои телефоны, — он включил ларингофон. — Юнссон, это я, Хайдаров…
В рубке произошло мгновенное, сосредоточенно — суетливое движение. На коленях Хайдарова очутилась коробка монитора, с освещенным уже экраном — лицо Юнссона, прикрытое, как вуалью, отражениями приборных шкал на шлеме. Скафандр его был надут — действительно, в капсуле вакуум. Лицо отрешенное, но спокойное. Ах вы душечка моя, Тиль, яростно подумал Николай.
— Ты меня видишь, Юнссон? (Голова кивнула колпаком). Я говорю по кураторскому каналу. Нас никто не слышит. Подключи скафандр по регламенту, включи датчики мозга. Исполняй…
Юнссон сидел неподвижно. Не изменяя позы и выражения лица, он исхитрился изобразить непоколебимое упрямство. Выразительный же вы мужчина, подумал Хайдаров.
— Ты был, когда ударило Филипа, — прошептал он. — Был. Ты действовал бессознательно. Это бывает. Когда ты очнулся, люк в кают — компанию уже захлопнулся. Ты хотел вернуться, но люк был закрыт. Ты не виноват. Подключайся. Я должен тебя проверить. Подключайся, старина…
— Теперь все равно, — сказал Юнссон. — Нечего проверять. Я в порядке.
— Ну, если твои пиратские фокусы считать порядком… — миролюбиво сказал Хайдаров, — тогда конечно… Но без проверки ты не пойдешь дальше.
Юнссон с полминуты сидел молча. В корабле никто не дышал. Вдруг Тиль наклонился к объективу, и Хайдаров увидел, что он улыбается.
— Николушка, пойду. Оборву ваш поводок — настолько — то я в порядке. Козыри у меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
