Теодор уединился с Ларри, чтобы осмотреть его, и через полчаса вернулся к нам.
— Ну, я не нахожу никаких… э… словом… органических дефектов, — рассудительно произнес он, покачиваясь с пятки на носок. — Разве что небольшой излишек веса…
— Вот видите! — торжествующе произнесла Марго. — Я говорила, что ему нужно сесть на диету.
— Помолчи, милая, — остановила ее мама. — И что же вы порекомендуете, Теодор?
— Я подержал бы его день-два в постели, — предложил Теодор. — Легкая диета, понимаете, поменьше жирного, и я пришлю лекарство… э… что-нибудь тонизирующее. Послезавтра приеду и посмотрю его снова.
Спиро отвез Теодора в город и вернулся оттуда с лекарством.
— Не буду пить, — заявил Ларри, подозрительно глядя на бутылочку. — Прислал какой-то экстракт яичников летучей мыши…
— Не говори глупостей, милый, — возразила мама, наливая лекарство в ложку. — Оно поможет тебе.
— Как бы не так. Именно такую дрянь пил мой приятель, доктор Джекил — и что с ним случилось?
— Что? — простодушно спросила мама.
— Его нашли на люстре. Он висел вниз головой, почесывался и говорил всем, что его зовут мистер Хайд.
— Полно, Ларри, перестань дурачиться, — твердо сказала мама.
Понадобились долгие уговоры, прежде чем Ларри наконец принял лекарство и лег в постель.
На другое утро нас ни свет ни заря разбудили негодующие вопли, доносившиеся из его комнаты.
— Мать! Мать! — орал он. — Иди сюда, посмотри, что ты натворила!
Мы застали его расхаживающим нагишом по комнате, с большим зеркалом в руке. Ларри с воинственным видом повернулся к маме, и она ахнула: его лицо раздулось вдвое против обычного и цветом напоминало помидор.
— Что ты наделал, милый? — пролепетала мама.
— Наделал? Это ты наделала! — прокричал он, с трудом выговаривая слова.
— Ты и твой окаянный Теодор — и ваше проклятое лекарство, оно подействовало на мой гипофиз! Гляди на меня, гляди! Хуже, чем Джекил и Хайд!
Мама надела очки и снова уставилась на Ларри.
— Сдается мне, у тебя свинка, — озадаченно произнесла она.
— Ерунда! Свинка — детская болезнь! — выпалил Ларри. — Нет, это все чертово лекарство Теодора. Говорю тебе: оно подействовало на мой гипофиз. Если ты немедленно не добудешь противоядие, твой сын превратится в великана.
— Чепуха, милый, это несомненно свинка, — настаивала мама. — Нет, в самом деле странно, ведь я была уверена, что ты уже болел свинкой. Так, постой… У Марго была корь в Дарджилинге в 1920 году… У Лесли была тропическая диспепсия в Рангуне… нет, в 1910 году в Рангуне диспепсия была у тебя, а Лесли болел ветрянкой в Бомбее в 1911… или это было в 1912? Не помню точно… Тебе удалили гланды в Раджапутане в 1922 году, а может быть, в 1923, точно не припомню, а после этого у Марго…
— Простите, что перебиваю этот перечень фамильных недугов из «Альманаха старого Мура», — сухо произнес Ларри, — но может быть, кто-нибудь из вас все же пошлет за противоядием, пока меня еще не разнесло так, что я не пролезу в дверь?
Когда явился Теодор, он подтвердил мамин диагноз.
— Да… э… гм… несомненно, это свинка.
— Как это несомненно, шарлатан ты этакий? — возмутился Ларри, вытаращив на него опухшие слезящиеся глаза. — Почему же ты не знал этого вчера? И вообще, не мог я заболеть свинкой, это детская болезнь.
— Нет-нет, — возразил Теодор. — Обычно свинкой болеют дети, но и взрослые часто заражаются.
— Что же ты с первого взгляда не распознал такую обыденную болезнь? — негодовал Ларри. — Не можешь даже свинку определить? Тебя следует с треском исключить из врачебного сословия — или какое еще наказание полагается вам за преступную небрежность?
— Свинку очень трудно определить на… э… на ранней стадии, — объяснил Теодор, — пока не появились опухоли.
— Типично для вас, медиков! — горько произнес Ларри. — Вы вообще ничего не видите, пока пациента не разнесет. Безобразие!
— Если это не распространится на… гм… словом… гм… на твои… э… нижние регионы, — глубокомысленно молвил Теодор, — через несколько дней будешь здоров.
— Нижние регионы? — насторожился Ларри. — Что это еще за нижние регионы?
— Ну, э… словом… при свинке опухают железы, — сказал Теодор. — И если этот процесс распространится на… гм… нижние регионы, это может вызвать очень сильные боли.
— Ты хочешь сказать, что я могу уподобиться слону? — с ужасом спросил Ларри.
— М-м-м, э… ну да, — ответил Теодор, не в силах придумать лучшего сравнения.
— Это все нарочно затеяно, чтобы сделать меня бесплодным! — закричал Ларри. — Ты с твоей окаянной настойкой из крови летучей мыши! Ты завидуешь моей потенции.
Сказать, что Ларри был тяжелым пациентом, значит ничего не сказать. Он держал около кровати большой колокольчик и непрестанно звонил в него, напоминая о себе. Маме двадцать раз в день приходилось осматривать его нижние регионы, чтобы удостоверить, что они вовсе не поражены. А когда выяснилось, что источником заразы был младенец Леоноры, Ларри пригрозил предать его анафеме!
— Я крестный отец, — заявил он, — имею полное право отлучить от церкви этого неблагодарного гаденыша!
На четвертый день, когда Ларри всех нас основательно измучил, его пришел проведать капитан Крич. Отставной военный моряк, человек распутного нрава, он был проклятием жизни нашей мамы. На восьмом десятке лет капитан Крич не оставлял в покое женский пол, включая маму, и это наряду с его предельно развязным поведением и узкой направленностью ума постоянно ее раздражало.
— Эй, на корабле! — крикнул он, вваливаясь в спальню: кривая челюсть трясется, клочковатая борода и волосы вздыблены, воспаленные глаза слезятся.
— Эй, на корабле! Выносите ваших покойников!
Мама, которая в четвертый раз с утра осматривала Ларри, выпрямилась и вонзила строгий взгляд в нарушителя спокойствия.
— Простите, капитан, — сухо произнесла она, — но здесь комната больного, а не пивной бар.
— Наконец-то я заполучил ее в спальню! — шумел сияющий Крич, не обращая внимания на выражение маминого лица. — Теперь, если этот парень выйдет, мы можем пообниматься.
— Благодарю, но мне не до объятий, — ледяным тоном ответила мама.
— Нет, так нет, — сказал капитан, садясь на кровать. — Что это еще за дурацкую свинку ты подхватил, парень, а? Ребячья хворь! Если уж надумал болеть, давай что-нибудь стоящее, как подобает мужчине. Да я в твоем возрасте меньше гонореи ничего не признавал.
— Капитан, я попросила бы вас не предаваться воспоминаниям при Джерри, — твердо произнесла мама.
