тренировали своих солдат занимать свои места по тревоге. А в этот раз места по боевому расписанию были заняты с большим опозданием. Это явление обычное, когда объявления тревоги солдаты серьезно не ждут. Накануне все было тихо и спокойно. Нас предупредили, что немцы должны быть где-то на подходе, но перед нами они еще не появлялись.
7 сентября 1941 года приказом, по войскам Московского военного округа мне было присвоено воинское звание лейтенанта, а 22 сентября, пятнадцать дней спустя после отправки на фронт, я получил ранение в ногу.
Дело было так. Меня вызвал к себе командир роты за получением боеприпасов для огневой точки. Был яркий и солнечный день. Мы шли со старшиной Сениным по лесной узкой дороге, было жарко даже в тени.
– Ну и погодка! – басил он. – Настоящее бабье лето! Какая будет зима?
Мы подошли к деревне, где стояли наши ротные повозки, и в это время подъехали две груженные боеприпасами машины. Командир роты направил их к опушке леса. Они въехали в край леса, и мы подошли, чтобы отобрать себе боеприпасы, и в это время откуда-то прилетел немецкий самолет. Откуда он взялся? Все произошло так внезапно и быстро! Мы не успели отбежать от машины, он сбросил несколько фугасных бомб. Сбросил и улетел. На этом все и закончилось. Машины и боеприпасы не пострадали, прилетевший немец явно дал маху, а мне касательно попал в ногу осколок. Пробило сапог, задело сверху ступню, пошла кровь, а боли я никакой не почувствовал. Старшина помог мне снять с ноги сапог, рана была небольшая. Осколок рассек мне ногу сверху сантиметра на два. Подошва ноги была цела. Прибежал ротный санитар, смазал мне чем-то рану и наложил повязку. Мне даже в голову не пришло, что у моих солдат во взводе отсутствуют перевязочные пакеты. Я об этом вспомнил только потом.
Старшина Сенин получил снаряды, и я на ротной повозке уехал к себе. Некоторое время я хромал, ходил даже с костылем, который мне смастерили солдаты. Но вскоре рана перестала болеть, по-видимому, затянулась.
Об этом ранении я даже не хотел говорить, это была царапина по сравнению с настоящей раной. Но события последующих дней, моя хромота, которая мешала мне ходить, и резкое изменение обстановки перевернули в один день всю нашу спокойную жизнь.
Никто не предполагал, что наше пребывание в укрепрайоне однажды и сразу неожиданно кончится. Все подземные сооружения и бетонные укрепления нам придется внезапно бросить и бежать.
9 октября, в пятницу, во взводе устроили баню. Ее закончили конопатить высушенным на солнце мхом. Уложили на обручах по-черному камни, чтобы пахло дымком, и решили затопить. Старшина объявил банный день, и солдаты, свободные от дежурства, пошли париться первыми, чтобы потом подменить остальных. Раскаленные камни шипели и фыркали, когда на них плескали водой…
После бани все разомлели и раскраснелись, собирались попить чайку, поиграть в картишки и отдохнуть от парилки, от легкости, свежести, от веников и мытья. День подходил к концу.
А к вечеру во взвод прибежал командир соседней стрелковой роты и выпалил на ходу:
– Мы снимаемся! У нас приказ отходить за Волгу! Ваши со всей линии из дотов еще днем ушли! Вы остались последние! Я через десять минут снимаюсь! У меня приказ немедленно покинуть траншею!
Я кинулся к своим телефонам, у меня их по двум линиям было два. Но подземная связь УРа уже не работала. Почему нам не позвонили и не передали приказ?
– У меня нет приказа на отход. Я не могу бросить технику и боеприпасы, оставить дот и самовольно уйти за Волгу! – сказал я командиру стрелковой роты.
– Пойдем ко мне! – сказал он. – У меня есть связь с нашим полком. Поговори с начальником штаба. Он скажет тебе, что делать.
Я пошел в стрелковую роту, соединился по телефону со штабом полка и спросил:
– Кто говорит?
– Неважно кто! Есть приказ немедленно сниматься и возможно быстрее уходить за Волгу. Немцы прорвались у Мостовой. Незанятый перешеек шириной три километра расположен чуть западнее Ржева. Его надо завтра к вечеру проскочить. Взорвите матчасть и отходите немедленно. Через десять минут я снимаю роту с траншеи. Командир роты тебе объяснит, с кем ты говорил.
У нас был подвешен рельс на случай сбора по тревоге. После бани было объявлено свободное время, и любители собирать грибы могли уйти в лес. Старшина ударил в рельс, и солдаты тут же собрались. Я окинул их взглядом, все стояли в строю. Я объявил приказ и дал им пять минут на размышления и сборы. Через пять минут старшина ударил еще раз, все были в полной выкладке и сборе. Взорвав затворы у пушки и пулемета, облив керосином запасы продуктов, мы двинулись в расположение стрелковой роты.
* * *
В ночь на 1 декабря 1941 года в расположение роты прибежал батальонный связной. Я в это время ходил по траншее и проверял несение службы ночным нарядом. Связной нагнал меня в узком проходе траншеи и навалился на меня. Он поднялся на цыпочки, вытянул шею и, дыша мне в лицо, таинственно сообщил:
– Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает комбат!
В избе у комбата было сильно натоплено, накурено и кисло пахло. В спертом воздухе чувствовался бензиновый запах коптилки. У нас хоть снаряды, снег и мороз, но воздух чистый и полезный для организма! Как они здесь сидят? Чем они здесь дышат?
У стола на лавке сидел комбат в новой меховой безрукавке. Фамилии его я не знал. Сам он не назывался, а мне спрашивать у него не было никакой охоты. Комбат и комбат! Ко мне он тоже обращался на «ты». То ты! То лейтенант!
Комбат посмотрел на меня и говорит:
– Дивизия получила приказ! Сегодня ночью приказано сдать позиции! Мы отходим в район деревни Новинки. Тебя будет менять вторая рота первого батальона стрелковой дивизии. Вернешься к себе, до начала смены своим солдатам ничего не говори! Мало ли что! Сейчас придет твой сменщик. Отправляйся с ним к себе и покажи передний край… Чего молчишь?
– Все ясно, чего говорить!
– Можешь идти!
Я вышел на свежий воздух, сел на ступеньки крыльца, достал кисет, оторвал кусок газетной бумаги, насыпал махорку, свернул цигарку и закурил. Вскоре явился мой сменщик, и я повел его на передок. У мостков через речку нас догнал его командир взвода. Я показал им траншею, стрелковые ячейки, пулеметную позицию, сектора обстрела и передний край.
– А что это за колышки? – спросил меня командир роты.
– Эти колышки обозначают не только сектора
