Следом за телохранителями султана на арену выехали около двадцати лошадей в алых бархатных попонах; их сбруя была украшена бриллиантами, жемчугом и бирюзой. Лошади горделиво вставали на дыбы. А за ними на красивой белой кобыле скакал сам молодой султан.
Сулейман был одет в черный шелковый кафтан, густо расшитый золотым шитьем. На его голове красовался огромный тюрбан. Султана окружали четыре телохранителя с длинными пиками, которыми они отталкивали тех, кто посмел приблизиться. Перед султаном скакали три пажа; они держали его лук, стрелы и инкрустированную драгоценностями саблю.
Дариуш вытянул шею, чтобы лучше все видеть — он заметил, как Сулейман приветствует толпу легким кивком. Халим благоговейно заметил: султан — Тень Бога на Земле.
Халим, ниже ростом, чем Дариуш, подскакивал, пытаясь разглядеть великого султана за головами возбужденных зрителей. Дариуш присел и жестом велел другу влезть ему на плечи. Снова поднявшись в полный рост, он почувствовал тепло, идущее от Халима, и ощутил странное волнение, которое одновременно смущало и радовало его…
И тогда он подумал об Александре.
Он с надеждой оглядывал толпу. Может быть, она тоже здесь и смотрит представление?
Дариуш поворачивался туда-сюда, а Халим кричал и смеялся. В руке он сжимал их второй мех, наполненный вином. Дариуш крепко прижал ноги Халима к груди и внимательно оглядывал толпу в поисках огненно-рыжих волос, которые так часто видел во сне с того страшного дня на Старом рынке.
Он продолжал поиски, когда полки янычар, кавалеристов и телохранителей султана объехали Ипподром и встали в дальнем конце арены, ближе к Айя-Софии. Наконец сам султан покинул огромную арену и направился к мечети. Призыв муэдзина поплыл с минаретов, возвышавшихся над культовым сооружением. Халим жестом велел Дариушу спустить его на землю и сразу же опустился на колени рядом с Исхаком и Касимом.
Дариуш сел на траву, прислонившись спиной к обелиску. Он смотрел, как его друзья и тысячи других вокруг него упали на землю. Боль пронзила его сердце, когда он осознал, как трудно будет отыскать любимую в таком огромном городе.
Когда муэдзин замолчал, толпа дружно встала и продолжала веселиться.
Халим хлопнул своего спутника по плечу и жестом велел Исхаку и Касиму следовать за ними.
— Пошли, нам надо быстрее занять хорошее место, чтобы увидеть, как султан въезжает во дворец Топкапы. Наш повелитель Сулейман проведет какое-то время в Айя-Софии, где будет молиться и возносить хвалы Аллаху и пророку Мухаммеду, а мы за это время успеем полакомиться вволю и пробраться к самым воротам дворца.
Хотя идти было не так далеко, молодым людям понадобилось больше двух часов, чтобы пробиться в толпе, обступившей Айя-Софию. Оказавшись на месте, Халим повел друзей в переулок. Там, перелезая с бочек на стены и галереи, они выбрались на крышу, откуда открывался великолепный вид на бульвар, отделявший мечеть от стен дворца.
Халим показал Дариушу Врата повелителя — Баб-и-Хумаюн.
— Смотри, друг мой! Там вход в лучший из миров!
Дариуш ничего не видел за стеной, только кроны красивых деревьев, купол небольшой мечети и, чуть дальше, красные черепичные крыши старых построек.
Солнце стояло в зените, когда султан со свитой выехал из Айя-Софии и вступил на бульвар. Величественное зрелище, которое они уже наблюдали, повторилось и подействовало на всех так же, как на Ипподроме. Дариуш прислонился к парапету крыши, любуясь великолепием, но не забывая о цели своих поисков.
Как только сам султан въехал в Имперские ворота, с севера на бульваре загрохотали барабаны. Дариуш посмотрел в ту сторону и увидел вторую процессию, которая двигалась со стороны Третьего холма.
Впереди под грохот больших барабанов маршировали несколько сот янычар. За ними катилась карета, запряженная шестеркой лошадей невообразимой красоты. Карета сверкала и переливалась, как будто была сделана из драгоценных камней, украшавших полог.
— Там валиде-султан, мать султана, — благоговейно прошептал Халим.
Карету окружало двадцать пеших воинов и придворных. Следом за первой каретой ехала вторая; идущие по бокам придворные бросали золотые дукаты в руки ликующего народа. Исхак и Касим спрыгнули с крыши и бросились на бульвар, надеясь получить свою долю богатства. Дариуш и Халим продолжали наблюдать за происходящим сверху. Еще четыре кареты проследовали за первыми двумя. Они были так же искусно украшены, но выглядели немного скромнее. Белые жеребцы, покрытые золототкаными попонами, величественно шагали по бульвару.
Достигнув Имперских ворот, процессия остановилась, и офицер янычар отдал честь карете валиде-султан. Двое лакеев вынесли из второй кареты огромный сундук. Его крышка была открыта, и все могли увидеть сверкающие драгоценные камни и золотые дукаты. Сундук поставили к ногам офицера, и процессия въехала в ворота.
Дариуш, положив руку на плечи Халима, оперся о парапет, глядя, как во дворец въезжает последняя карета. Мысли снова унесли его вдаль — к свежему, сладкому запаху рыжих волос Александры, к ее мелодичному голосу и сиянию ее глаз.
«Я люблю тебя, милая Александра, я найду тебя в этом большом городе, и мы вместе вернемся в родной дом».
Он посмотрел на Халима; тот широко улыбнулся.
Глава 20
Хюррем испуганно сжалась в карете, которая катилась по широкой улице, влекомая горделиво танцующим белым жеребцом. В трех каретах, ехавших впереди, следовали три сестры султана: Хатидже, Хафиза и Байхан; а во главе процессии, в карете, от одного вида которой у Хюррем захватило дух, ехала Айше Хафса, которая получила официальный титул «валиде-султан», мать султана.
Утром, перед тем как садиться в кареты в Старом дворце, Хафса снова вызвала Хюррем в свои покои. Она внимательно осмотрела наряд Хюррем, как накануне вечером Хатидже, желая убедиться, что все в нем безупречно.
Теперь, сидя в карете, украшенной золотом и жемчугом, Хюррем испуганно ломала руки; толпа вокруг вопила и пела. Она успела привыкнуть к замкнутому пространству закрытого двора и обществу сорока молодых девушек. Теперь она смотрела сквозь шелковые занавески на сотни, тысячи людей, приветствующих султана и его семью. Сердце ее ушло в пятки, она откинулась на бархатную подушку и, прикусив губу, закрыла глаза.
Наконец вереница карет остановилась между высокой каменной стеной и величественной мечетью Айя-София, которую она впервые увидела с палубы рыболовецкого баркаса, подскакивавшего в водах Босфора, много-много месяцев тому назад. Она снова отважилась взглянуть на толпу народа сквозь прозрачную материю. Много лиц смотрели в ее сторону — как с улицы, так и с крыш окружающих зданий. Взгляд ее переходил с лица на лицо, она прищуривалась, разглядывая людей, молодых и старых, которые толпились на улицах и на крышах домов. Вдруг ее взгляд упал на…
