Всей душой Вам преданный
недостойный Архимандрит Игнатий.
4-е февр. 1848 года
№ 6
Христос Воскресе, и воистину воскресе!
Многолюбезнейший, бесценнейший Федор Петрович!
Получив письмо Ваше, я долго беседовал с ним: оно и поныне постоянно лежит на столике близ моей кровати. На ней провожу большую часть времени; одно у меня занятие — лежание; таков удел больного. Часто я перечитывал глубокое письмо — эту исповедь души Вашей, переносился мыслию к Вам. И вот — на днях — по обычаю один я в келлии, по обычаю лежу: внезапно и живо представилось мне, что я на могиле Константина Федоровича — вместе с Вами, со всем Вашим семейством… Как будто послышался голос Константина Федоровича! Овладело душою моею чудное, неожиданное вдохновение: вскакиваю с кровати, тороплюсь начертать на бумаге мысли, представшие мне в многочисленном, очаровательном сонме. Когда я переводил их на бумагу, — рука едва поспевала изображать то буквами, то кой-какими знаками и намеками кипящие ключом мысли, перемешивающиеся с еще более чудными, тихо и насладительно волнующими душу ощущениями. Потом я перечитал исчерканный листок, — вижу: это — не моя собственность. Отрадное, утешительное вдохновение низошло ко мне не для меня одного: оно принадлежит Вам более, чем мне. Посылаю его Вам вместо красного яичка. Вы получите, прочитаете его в дни Святыя Пасхи. Пусть другие встречают праздник в шумных увеселениях: для Вас послужит услаждением «Слово из вечности». Это — беседа таинственно-послышавшегося мне голоса.
Слово из вечности
«Отец мой! мать моя! супруга моя! сестры мои! родные и друзья мои! вы все стеклись к моей одинокой могиле, — в молчании, с поникшими главами, окружили ее. Безмолвно, одними {стр. 91} помышлениями и чувствованиями вы беседуете с безмолвствующим жителем гроба. Сердца ваши — фиалы неисцельной скорби. Потоки слез льются из очей ваших; из потоков слез пролившихся рождаются новые слезные потоки: печали — дна нет, слезам нет конца.
Младенцы — дети мои! и вы здесь у камня могильного, у камня надгробного. И на ваших глазах навернулись слезки, — а сердце ваше почти не знает о чем плачут очи, подражающие очам вашей матери, очам отца моего, очам моей матери. Вы любуетесь камнем надгробным, камнем светящимся, мрамором белоснежным; вы любуетесь надписью из букв золотых; а они — этот мрамор и эта надпись — провозвестники вашего раннего сиротства.
Отец мой! мать моя! супруга моя! родные и друзья мои! что вы стоите так долго над моей могилой, над хладным камнем, хладно-стоящим на страже гробовой? Уже давно охладело мое бездыханное тело, — возвращается, по узаконении Творца, в свою землю, рассыпается в прах… Какие тяжкие думы вас объемлют, удерживают на могиле моей? … Служители алтаря принесли к ней молитву о упокоении моем, возгласили мне вечную память в спасающем и упокоевающем меня Боге. Они отошли от могилы безмолвной; идите и вы: вам нужен покой после подвигов тела и души, умученных скорбию.
Вы нейдете? … вы здесь … вы — как будто приковались к месту моего погребения! … В молчании нерушимом, — с думой, для которой нет объяснения, — и сердцем, в котором обилием скопившихся чувств поглощается определенность чувства, вы не отступаете от могилы влажной, от камня — памятника бесчувственного… Что надо вам? вы — из-под камня, из недр могилы как будто ожидаете моего голоса.
Нет этого голоса: вещаю — одним молчанием. Тишина нерушимая — удел кладбища. Прахи мертвецов говорят без слов: тлением осуществленным возглашают громкую проповедь, убедительное увещание к живущим, мятущимся, шумящим на земной поверхности искателям тления.
И есть еще у меня голос! и говорю с вами! и отвечаю на ваши неизъяснимые думы, на ваши непроизнесенные и неизглаголенные вопросы. Послушайте меня! отличите мой голос в общем, едином голосе, которым говорит вечность к времени. Глагол вечности — один, неизменяемый, непреложный. В ней нет переменчивости: в ней день един, сердце едино, мысль одна. Соединяющий все во едино — Христос. Оттуда голос — один. {стр. 92} В этом едином голосе, которым говорит вечность, отличите мой голос! Неужели вы, родные мои, не узнаете моего голоса? Мой голос в общем голосе вечности имеет свой отдельный звук, как голос струны в общем аккорде многострунного, гремящего фортепиано.
Вещал вам голос вечности, вещал с времени крещения, как и прочим Христианам, когда вы были еще неспособны внимать ему. Голос вечности! увы, — мало внимают тебе в шумной земной гостинице! То младенчество наше препятствует внимать тебе; то заботы, развлечения житейские препятствуют внимать тебе. А ты — не умолкаешь: говоришь, — говоришь, — и, наконец, чрез посланника своего — смерть — требуешь и внимательного и невнимательного слушателя к отчету в внимании святым словам вечности, святым словам Бога.
Чтоб голос вечности имел для вас особенный отголосок, способный пронзить ваше сердце, привлечь к словам спасения все внимание ваше, Бог причислил меня к говорящим из вечности. Мой голос слился с общим голосом небожителей; для прочих жителей земли я мертв, безгласен, как и другие мертвецы. Но для вас я жив, — и, мертвый, говорю слово спасения лучше, нежели как сказал бы его, живя между вами и вместе с вами гоняясь за призраками благ, которыми тление обманывает и губит странников земных.
Бог — милостив бесконечно. Ах! если б было нужным и полезным — внезапно из-под тяжелого камня, из тьмы могильной отозвался бы я вам! …Но Небо признало частный голос из вечности излишним. И какой голос из вечности уже не лишний, когда Бог благоволил, чтоб не только Моисей и Пророки, но Сам единородный Сын Его возвестил земле волю Его, возвестил ей уставы святой, блаженной вечности? Имут Моисеа и пророки: да послушают их, — ответ был Неба просившему голоса умерших для спасительной проповеди живущим на земле плотскою жизнию, гибнущим душевною, вечною смертию. Аще Моисеа и пророки не послушают, и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры (Лк. 16. 29–31).
А ты, товарищ мой — мертвец, но еще с живым словом в устах? … вот — отец мой, мать моя, супруга моя, родные мои… Не могу говорить с ними иначе, как общим словом вечности. В этом слове они слышат звук и моего голоса … да! они слышат его! Но нет у меня отдельного, частного слова … Товарищ мой! из общих наших сокровищ вечности скажи им за меня простое, необходи{стр. 93}мейшее для них слово: «Земная жизнь — мгновенное, обманчивое сновидение. Вечность неизбежна… Есть и бедственная вечность! … Стяжите вечность блаженную вниманием, послушанием всесвятым словам и заповеданиям всесвятого Бога … и приходите ко мне на светлый вечный праздник, каждый в свое, самим и единым Богом непостижимо назначенное время» [28].
Архимандрит Игнатий.
30 марта 1848
№ 7
Милостивейший Государь! Феодор Петрович!
Имею честь представить Вашему Высокопревосходительству Святую Икону Казанской Божией Матери, которую, для доставления оной Вам, прислал на имя мое Высокопреосвященнейший Архиепископ Григорий [29], сохраняющий постоянно любовь и уважение к Вам и семейству Вашему.
Сердечно желал бы лично представить Вам сию Святую Икону и вместе с тем принести усерднейшее поздравление с наступившим Праздником Рождества Христова и наступающим Новым Годом, но я простудился — и должен эти торжественные дни провести дома. В сих строках примите мое усерднейшее поздравление и желание всех благ Вам и Ее Высокопревосходительству Дарии Михайловне со всем Вашим семейством.
Поручая себя Вашему милостивому расположению и призывая на Вас благословение Неба с чувством совершенного почтения и преданности имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
покорнейший слуга и Богомолец
Архимандрит Игнатий.
1849 года 24 декабря
{стр. 94}
Переписка
святителя Игнатия
с графом Павлом Матвеевичем Толстым-Голенищевым-Кутузовым
и письма к его матери и сестрам [30]
№ 1
Игнатию, архимандриту
Сергиевской Пустыни
Почтеннейший Отец Архимандрит.
Благодарю Вас очень за дорогое письмо Ваше. Я всегда был уверен, что Вы не перемените Ваше хорошее расположение. Привыкнув видеть меня довольно часто, Вы видели мои чувства к Вам, кои беспредельны, и хотя я далеко теперь от Вас, но часто очень беседую с Вами в мыслях. Здоровье мое действительно поправилось, но не знаю, что Господь Бог даст вперед и скоро ли могу я воспользоваться милостию Царскою назначением меня ко двору, хотя и думаю быть у Вас в средине лета, но на короткое время, потому что жене моей необходимо еще провести зиму в южном климате. Она все плохо поправляется, к тому же на днях простудилась сильно, так что две недели пролежала в постели и теперь еще не выходит из комнаты, что меня очень огорчает, видно, Господу Богу угодно меня испытывать в терпении, и так хотя грустно, но покоряюсь Его Воле. Не оставьте нас в своих Молитвах. Младенец Павел растет и здоров, слава Богу.
