Мы послезавтра садимся на пароход. Писать можно по адресу моей сестры.
Оба шлем Вам самый сердечный привет и лучшие наши пожелания. Надеюсь, побываете в Ницце?
65. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 23 октября 1953 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 23/Х-1953
Дорогой Марк Александрович
Спасибо за письмо и за то, что Вы сообщаете о Чех<овском> изд<ательст>ве. Еще больше — за то, что Вы говорили с Вреденом о моей предполагаемой книге. Поверьте, у меня не было и в мыслях просить Вас об этом. Но если был случай, если это было Вам не слишком неудобно, — что же, я очень рад. Меня несколько удивило, что, по Вашим словам, Александрова в этом деле — скорей мой сторонник. Бывает ведь, что на расстоянии, без всяких конкретных оснований, чувствуешь отношение к себе. Так мне почему-то казалось, что Александрова nest pas mon homme[289] и скорей сторонница слонимовской линии в литературе. Если я ошибся, тем лучше. Но вообще-то я об этой книге думаю со страхом и даже тоской. «И хочется, и колется». Ее следовало бы написать, предварительно уехав на необитаемый остров.
Надеюсь, что Вы совершили приятное путешествие и рады возвращению в Европу. Передайте, пожалуйста, привет и низкий поклон Татьяне Марковне. Как ее и Ваше здоровье? У меня есть слабая надежда побывать на Рождество — или чуть-чуть позже — в Ницце. Был бы очень рад пожать Вашу руку, посидеть в cafe de Lyon, да после здешних сплошных туманов и посмотреть на ниццское небо было бы приятно.
Ваш Г. Адамович
66. ГВ. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 12 января 1954 г. Манчестер
[на бланке Манчестерского университета]
104, Ladybarn Road Manchester 14 12/I-1954
Дорогой Марк Александрович
Хотел написать Вам еще из Парижа, но в обычных парижских хлопотах — не успел. С удовольствием вспоминаю наши встречи в Ницце и жалею, что они были так коротки. От всей души желаю, чтобы Ваши семейные невзгоды и болезни оказались мимолетны и все вошло бы в норму. Par le temps qui court[290], это единственное, о чем лично я мечтаю: чтобы ничего не изменялось.
У Люб<ови> Александровны <Полонской> я был два раза, и, м. б., виноват тем, что несколько встревожил ее рассказом о Вашем грустном настроении. Мы не условились с Вами насчет этого, и я откровенно передал ей свое впечатление. Простите, если что-нибудь получилось не так, как следовало бы. Подчеркиваю, что говорил я не о здоровье — Вашем или Татьяны Марковны — а именно о настроении.
Вера Николаевна как-то еще растеряннее, чем была. Мне показалось, что Леня опять возбужден и вообще странен, хотя ни одного ненормального слова он не сказал. Говорили обо всем, в частности о сборнике памяти И<вана> А<лексеевича>[291]. Мысль о редактировании Александровой явно В<ере> Н<иколаев>не не по душе, как и Лене, конечно. Сборник будто бы будет «не наш», и так, т. е. на этом, разговор и кончился. В том, что Чех<овское> изд<ательст>во сдержит все свои обещания, В<ера> Н<иколаевна> не сомневается и ждет контракта в ближайшие дни. Я не стал ее смущать и пугать. Денег у нее совсем нет, хотя какой-то чек на 400 долл. должен вскоре прийти, и задержка только формальная. На Лит<ературный> фонд большая обида из-за того, что деньги обещаны, но не высланы, а что не высланы они по соображениям «опеки» — В<ера> Н<иколаевна>, очевидно, не знает и не догадывается.
Вот, кажется, всё. Насчет Мельгунова: разрыв с Гукасовым[292] произошел будто бы бурно и мгновенно, а причина разрыва — денежная, чуть ли не с обвинениями в растрате. Первым кандидатом в редакторы был Г. Мейер[293], но почему-то отказался или не подошел. В день моего отъезда я узнал, что редактором будет Померанцев[294]. Это — ближайший друг Г. Иванова, человек не бездарный, но бестолковый, а при слабой общей грамотности все время цитирующий Парменида или Гейдеггера. Едва ли он редактор — надолго.
До свидания, дорогой Марк Александрович. Крепко жму Вашу руку. Передайте, пожалуйста, низкий поклон и привет Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
67. М.А. АЛДАНОВ — Г.В. АДАМОВИЧУ 16 января 1954 г. Ницца 16 января 1954
Дорогой Георгий Викторович.
Очень благодарим Вас за письмо и за неизменное внимание. Мне еще больше, чем Вам, жаль, что Вы были в Ницце так недолго.
Ничего худого не было в том, что Вы сказали Любови Александровне <Полонской> о наших настроениях. Я им сам об этом писал.
А вот удивили Вы меня сообщением о Вере Николаевне. Я от нее вчера получил письмо, в котором она пишет, что никаких известий от Чеховского издательства не имеет и что это ее беспокоит. Вы же пишете, что она «не сомневается» в исполнении издательством всех (?) его обещаний и ждет контракта «в ближайшие дни». Обещание (словесное, т. е. не обязательство) было только в отношении книги рассказов, т. е. они в издательстве все мне летом говорили, что эту книгу издадут (как и мою «Повесть о смерти»). Что же они могли обещать еще? О сборнике памяти Ивана Алексеевича, насколько мне известно, пока и речи с ними не было? А я все не могу сообщить Вере Николаевне ничего и о книге рассказов. На днях я получил коротенькие письма и от Александровой, и от Терентьевой, но в них не было ни слова ни об этой книге, ни о «Повести о смерти». Позавчера я написал Александровой и решился ее спросить и о них, и о Вашей книге. Когда получу ответы, сообщу и Вам, и Вере Николаевне.
Теперь о сборнике памяти И.А. <Бунина>. Думаю (разумеется, не уверен), что шансов в Чеховском издательстве мало (уж скорее в «YMCA-Пресс»?). Напишет ли Бахрах или кто другой Чеховскому издательству? Повторяю, я в редакторы ни за что не пойду. Если и Вы не согласны, а В.Н. <Бунина> не хочет Александровой, то кого же предложат? По-моему, на Зурова и там не согласятся, — это уже подорвало бы все шансы у них. Что же Вам об этом сказала В.Н. <Бунина>? Неужели она хочет, чтобы был Леонид Федорович <Зуров>? Ведь говорили же Вы с ней и о редакции? Я ничего ей об этом писать не могу, а издательству тем более[295].
Кускова и Маклаков пока не получили моей «Ульмской ночи». Вероятно, еще не получили и Вы? Сообщите, пожалуйста, когда получите.
По совести, думаю, что будет «смешанная», хоть и с комплиментами, быть может, рецензия в «Н<овом> р<усском> слове», а затем, кроме брани, ничего не жду[296].
Мориак отказался председательствовать на спектакле в память Бунина в «Вье Коломбье»[297]. Не знаю, будет ли этот спектакль. Вера Николаевна очень хочет, чтобы он был. Думает, что она и без Рогнедова[298] продаст билеты! Я этого не думаю.
Она еще пишет (как будто по поводу ненапечатанного дневника Ивана Алексеевича, но без всякой связи с ним): «О многом не могу писать… И мерзавцы же есть на свете». Мне было бы неприятно ее спрашивать, что и кого она имеет в виду. Вероятно, она говорила то же и Вам? Пожалуйста, сообщите, в чем дело[299].
У нас нового ничего. Все так же невесело, — очень невесело.
Мы оба шлем Вам самый сердечный привет и наши лучшие пожелания.
Узнали ли в Париже еще какие-либо литерат<урные> новости? Напишите.
68. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 24 января 1954 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 24/I-54
Дорогой Марк Александрович
Спасибо за письмо — и за то, что в письме Чех<овскому> изд<ательст>ву спросили и обо мне. Судя по всему, что я знаю (от Вас), надежды у меня мало, но пока нет отказа, есть все-таки «огоньки впереди»[300]. Едва ли Бахрах уже писал им и предлагал издать сборник памяти И<вана> А<лексеевича>. Думаю, что он надеялся в этом смысле на Вас (хотя ничего определенного не знаю). Мне кажется, что ввиду всяких разногласий и неурядиц идею эту вообще лучше отложить. Такой сборник может выйти и через год-два. А вот вечера памяти И<вана> А<лексеевича> устраиваются даже в Венесуэле. А в Париже — ничего. Насчет того, кто «мерзавцы», о которых писала Вам Вера Ник<олаев>на, ничего сказать не могу. Кроме обычных разговоров о Зайцеве, ничего такого от нее не слышал. Кантор мне пишет, что она считает, что у нее осталось 4 друга: Вы, Любовь Ал<ександров>на <Полонская>, он (Кантор) и я. Мне ее очень жаль, она сбита с толку, ни в чем отчета себе не отдает и, действительно, друзей у нее мало (как было их в последние годы мало и у самого И<вана> А<лексеевича>). Но ее беспокойство о Чех<овском> изд<ательст>ве — для меня новость. При мне она ждала желанного письма со дня на день и считала дело верным.
«Ульмской ночи» я еще не получил. На днях пришел от них пакет, и я был уверен, что это Ваша книга, но оказалось — поэтическая антология Иваска, со множеством таинственных для меня незнакомцев, вероятно, из ди-пи[301]. Спасибо большое за книгу. Буду ее читать со всем вниманием, на которое способен — а главное, медленно, п<отому> что чем больше живу и читаю, тем яснее вижу, что от быстрого чтения и проку нет, да и понимаешь 1/10 из того, что сказано автором. Бердяев читал толстую философск<ую> книгу в два часа. У меня еще убавилось к нему доверия и почтения, когда я узнал это.
