Через день после переправки через Березину нам приказано остановиться и разбить укрепленный лагерь позади огромного и лишенного древесной растительности холма. С его гребня хорошо просматривается лежащая прямо под нами, в районе слияния двух соседних озер, небольшая деревня Гомели. Впереди и справа от нас, насколько хватает взгляда, раскинулось первое, довольно большое озеро; узенькая полоска воды соединяет его с вторым озером — тем, что поменьше и что находится слева от нас. За Гомелями и озерами просматриваются многочисленные противотанковые рвы, блиндажи и оборонительные заграждения из колючей проволоки сталинской линии обороны, которую нам и предстоит прорвать. Уж на этот-то раз наш батальон не будет оставлен в резерве. Мы должны будем стать первой волной атакующих частей, и именно мы будем штурмовать эти теснины у Гомелей.
* * *
На следующий день от разведывательных подразделений до нас дошли новости о том, что наша задача будет далеко не такой уж и простой. Русские части заняли Гомели и разрушили мост над водной перемычкой между двумя озерами. От языков, захваченных нашими лазутчиками, удалось получить очень ценные сведения. Все имевшиеся подходы к мосту надежно контролировались из двух расположенных поблизости блиндажей, а узкие теснины, через которые мы рассчитывали прорваться, также находились под перекрестным огнем из других пяти блиндажей. Еще больше блиндажей имелось у врага в глубине его позиций. Прежде всего нам надлежало очистить от красных деревню, затем переправиться через водную перемычку, выбить врага из блиндажей около деревни и, наконец, подавить сопротивление его тыловых блиндажей и полевых оборонительных позиций, артиллерийская подготовка по которым перед нашим наступлением не проводилась.
С помощью своих помощников я довел до обязательного сведения всех солдат батальона приказ, запрещающий любые приемы пищи в последние шесть часов перед началом нашего наступления. Сделано это было для того, чтобы увеличить шансы остаться в живых тем, кому не посчастливится получить ранение в живот. В своих разъяснениях к этому запрету я особо подчеркивал, что даже маленький кусочек хлеба, попав в желудок, вызывает усиленное кровообеспечение кишечника и в случае ранения брюшной полости внутреннее кровоизлияние окажется в результате значительно более интенсивным. С целью проведения короткого координирующего совещания с Нойхоффом, Хиллеманнсом и Кагенеком к нам прибыл командир полка оберст Беккер со своим адъютантом фон Калкройтом. Пока оно проходило, я раздал нашим солдатам зеленые камуфлированные противомоскитные наголовные сетки в качестве защиты от полчищ комаров, наводнявших собой эту болотистую местность в просто-таки ужасающем количестве, но в особенности — для защиты от каких-то неизвестных не то комаров, не то москитов, обладавших не только совершенно невероятными размерами, но и, самое главное, имевших помимо хоботка для высасывания крови еще и жало. Их атаки на нас, особенно по ночам, были чем-то страшным. За их размеры и свирепость мы прозвали этих монстров «штуками» — в честь наших пикирующих бомбардировщиков Junkers Ju-87 «Stuka».
В восемь часов вечера Нойхофф устроил общее собрание для офицеров батальона. Жара к тому часу уже спала, но солнце упорно не спешило опускаться за горизонт, как будто не желало — хотя бы даже на короткую летнюю ночь — расставаться со своей властью над всем сущим. Какой-то солдат наигрывал на губной гармонике популярный немецкий мотивчик, кучка его приятелей как-то лениво и нестройно подпевала ему хором. Слабый ветерок разносил от полевой кухни запах неизменного гуляша. А всего в каких-то считаных километрах от нас — в пределах не только прямой видимости, но и слышимости — притаившиеся в своих укрытиях русские напряженно ожидали нашего завтрашнего наступления.
Командир 14-й противотанковой роты гауптман Ноак (бывший совсем еще недавно, во французскую кампанию, обер-лейтенантом), обер-фельдфебель Шайтер из 13-й пехотно-артиллерийской роты вместе с другими офицерами нашего батальона внимательно вслушивались в выступление Кагенека, разъяснявшего последовательность наших завтрашних действий в соответствии с разработанным планом нападения.
Вслед за небольшой артподготовкой, которой решили все же не пренебрегать, мы должны были взять штурмом деревню Гомели, а затем произвести окончательную ее зачистку от русских. Ноаку и Шайтеру с их легкими орудиями предстояло быстро занять подходящие позиции на захваченном плацдарме и подавить своим прямым огнем в упор ближайшие вражеские блиндажи. Под прикрытием этого огня наши головные штурмовые отряды, диверсионно-саперные команды и огнеметчики должны будут форсировать водную перемычку между озерами, а также предпринять обходной маневр — переправиться на надувных резиновых лодках через тонкую вытянутую часть озера в обход основного очага боя и ударить по блиндажам и оборонительным позициям врага с их тыла. Все саперные подразделения, не задействованные в этой операции, бросались на незамедлительное восстановление разрушенного моста — для того, чтобы дать возможность резервным стрелковым ротам быстро переправиться на ту сторону и укрепиться на предмостном плацдарме на территории противника. Дальше их единственная задача состояла в том, чтобы надежно удержать эту важную позицию до подхода основных сил. К моменту восстановления моста до пригодного эксплуатационного состояния по нему уже должна была двинуться, а затем закрепиться на другой стороне остальная и главная часть батальона с тяжелыми артиллерийскими орудиями. Не снижая темпа наступления, его предполагалось продолжить до следующего моста у Далежек, в пяти километрах впереди, а затем развить в районе лесных массивов у деревни Шарочка, обозначенной на наших картах как Точка 62. Такова была наша задача на первый день.
В соответствии с нашим общим планом я выработал диспозицию и своих собственных маленьких «военно-медицинских сил». Вегенер во время всего наступления должен был оставаться при штабе Нойхоффа; Мюллер должен был со всей возможной осмотрительностью сопровождать, не рискуя лишнего, мою санитарную повозку, чтобы не подставить ее под удар врага, а также направлять санитаров туда, где они окажутся нужнее всего, и присоединиться ко всем остальным только по окончании боя; Петерманн вместе со своим конем и с моим Лампом должен был оставаться рядом с конями Нойхоффа и Ламмердинга; Дехорну и мне предстояло сопровождать атакующие отряды и быть у них постоянно под рукой, чтобы немедленно оказывать помощь раненым. Оберштабсарцт Шульц выделил в мое распоряжение дополнительную санитарную машину, которую я поручил постоянным заботам Мюллера.
Командиры временно прикомандированных к нам подразделений отправились к своим людям, а офицеры 3-го батальона еще некоторое время сидели и что-то обсуждали друг с другом. Нойхофф был очень серьезен и задумчив. Хиллеманс, как и всегда, был занят своей каждодневной «бумажной войной». Кагенек, Штольц и Ламмердинг как ни в чем не бывало подшучивали друг над другом в своей обычной манере. И даже младшие офицеры, казалось, не проявляли никакого особенного беспокойства по поводу того, что принесет завтрашнее утро. На самом же деле абсолютное большинство этих людей испытывали по этому поводу весьма и весьма сильную тревогу. Хиллеманнс собрал все свои бумаги и передал для оглашения всему личному составу батальона приказ о наступлении за подписью Нойхоффа. Приказ этот заканчивался словами: «Офицеры, унтер-офицеры и солдаты 3-го батальона идут в бой с неколебимой верой в победу за фюрера, народ и фатерлянд. Подпись: майор Нойхофф. В походе — 14/7/41».
В последний час уходящего светового дня я написал длинное письмо Марте, не упоминая ни словом о том, что нас ожидает завтра. Я чувствовал себя очень уставшим и с удовольствием думал о том, что имею возможность поспать целых несколько часов подряд перед тем, как наши головные отряды двинутся к своим позициям в 3 часа утра.
* * *
Шел последний предрассветный час. Наши тщательно закамуфлированные и скрытые от глаз врага роты залегли в высокой траве, кустах и среди кукурузы. Позади нас, расположенные в одну растянутую линию, изготовились к бою тридцать восемь артиллерийских расчетов различного калибра. Кроме тяжелых мортир калибра 21 см у нас имелась еще и одна «Толстушка Лиина» — огромная пушка калибра 25 см, особой задачей которой являлось разрушение особенно прочного блиндажа, из которого прицельно простреливались оба предмостных плацдарма. Прямо рядом со мной располагались 88-миллиметровые зенитные орудия, которые должны были обрушить свой огонь прямой наводкой по бойницам блиндажей.
